Существенную роль в этом сыграла и гибкая политика правительства Петра по отношению к тем странам, которые Англия намеревалась направить против России. Удачно используя противоречия между западноевропейскими державами, русская дипломатия смогла нейтрализовать большинство из них, оставив, таким образом, Англию в полном одиночестве решать проблему «умиротворения» России, что было ей явно не по силам.

В своей деятельности русская дипломатия опиралась на успехи молодого балтийского флота и армии. Блестящая победа при Гренгаме и десанты 1719, 1720 и 1721 гг. окончательно подорвали возможность Швеции к сопротивлению и показали неспособность английского флота изменить исход Северной войны.

Доверившись посулам английской дипломатии, Швеция получила лишь три года войны на собственной территории, принесшие шведскому народу неисчерпаемые страдания и разорения. Надежды же правящих кругов Швеции ценой уступки Георгу I Вердена и Бремена вернуть прежние владения на востоке рухнули Брошенная затем Англией на произвол судьбы, Швеция уже не имела иного выхода, как принять условия мира, продиктованные ей Россией

Историческая победа русского народа в Северной войне знаменовала собой выполнение самой важной задачи внешней политики, стоявшей перед Русским государством на протяжении нескольких веков. Утверждение России на берегах Балтики открыло широкие перспективы для дальнейшего экономического, политического и культурного развития страны, внесло коренные изменения в международное положение России, ставшей в результате Северной войны великой европейской державой. Кампредон, представлявший с 1721 г. интересы Франции в России, писал, что военное превосходство России на Балтике является подавляющим и «при малейшей демонстрации его (Петра. — В. Б.) флота, при первом движении его войск ни шведская, ни прусская, ни польская корона не осмелятся ни сделать враждебного ему движения, ни шевельнуть с места свои войска. Он один из всех государей в состоянии заставить уважать свой флаг». Суммируя эти наблюдения, французский дипломат приходит к выводу, что теперь Россия является «одной из главнейших держав в Европе».

После Ништадтского мира экономические и военно-политические интересы России на Балтике, Каспийском, Черном морях и восточноевропейском регионе определили основные линии внешнеполитического курса русского правительства. При всем их разнообразии и пространственной изолированности эти проблемы были взаимосвязаны, ибо разрешались они в рамках единой европейской системы государства. Стремительно ворвавшись на авансцену континентальной политики, Россия стала деятельной участницей европейского сообщества. Ее превращение в субъект общеевропейской международной политики, обладавший высокой инфлуирующей способностью, заставил другие державы включать «русский фактор» в собственные внешнеполитические программы. Поэтому любые локальные акции русского правительства в отношении Швеции, Польши, Турции и Ирана вызывали немедленную реакцию в столицах западноевропейских держав, это немедленно сказывалось на состоянии отношений России с Австрией, Англией, Францией, Данией и Пруссией. Все это заставляло русскую дипломатию учитывать весь комплекс взаимосвязей в международных отношениях и моделировать многовариантную возможность их изменения при реализации своих внешнеполитических планов.

Важное место в деятельности русской дипломатии послеништадтского времени занимал вопрос о юридическом оформлении российского великодержавия, сущность которого сводилась к официальному признанию ведущими государствами Европы и Азии императорского титула Петра Алексеевича. Правящие круги России придавали этому вопросу исключительно большое значение, поскольку признание императорского титула за государями дома Романовых они не отделяли от признания новых границ России и законности в международно-правовом отношении присоединения к ней Восточной Прибалтики.

После завершения Северной войны балтийская проблема для русского правительства в территориальном отношении была в целом решена. С приобретением выхода в Балтийское море она приобрела новое содержание, суть которого составляли вопросы развития балтийской и европейской торговли, проблемы зундской пошлины и задачи предотвращения шведского реванша.

Ключевое место в новой балтийской политике России, естественно, занимал вопрос о русско-шведских отношениях, от состояния которых зависело и решение всех других проблем. В Петербурге понимали, что даже ослабленная в ходе Северной войны Швеция в силу своего географического положения является страной, участие которой в войне против России не только парализует всю русскую балтийскую торговлю, но и может стать плацдармом для вторжения в пределы русского севера и русской Прибалтики.

Заключение Ништадтского мира не устранило серьезные экономические и политические противоречия между двумя странами, которые зародились еще в XVI–XVII вв. Лишь благодаря явному преимуществу России эти противоречия были загнаны на самую глубину русско-шведских отношений, готовые со временем вырваться наружу в виде нового вооруженного столкновения. Изменение расстановки сил на Севере Европы заставило наиболее агрессивные круги в шведском правительстве на время смириться с реальностями ништадтской политической системы, хотя мысль о возвращении Восточной Прибалтики не оставляла их даже в момент подписания мирного договора с Россией. Конечно, в Стокгольме понимали, что Швеция не в состоянии решить эту проблему без достаточной подготовки и без поддержки союзников, в связи с чем идея реванша рассматривалась шведской столицей в плане коалиционной борьбы с Россией. Русский посол в Дании А. П. Бестужев писал летом 1722 г., что «на постоянность дружбы шведской весма полагаться и верить никоим образом не возможно», однако до тех пор пока «малое время не отдохнув, без помощи кого третьего, корона шведская явно в предосуждение вашего императорского величества не вступит». Особые надежды возлагались в Швеции на Францию, которая словами Дюбуа уверяла правительство Фридриха I, что после смерти Петра ему удастся «вернуть без сопротивления все завоевания царя». Удобным моментом для достижения этой цели в Стокгольме считали русско-турецкую войну, в ходе которой будет значительно подорван военный потенциал России. И казалось, что такой момент скоро наступит.

Активность России на Каспии летом 1722 г. вызвала крайне негативную реакцию османского правительства, увидевшего в этом покушение на его планы захвата Закавказья и выхода Турции к берегам Каспийского моря. Угроза нового столкновения с Портой, которое могло вылиться в затяжную войну на нескольких фронтах, заставила русское правительство со всей серьезностью отнестись к проблеме обеспечения абсолютной безопасности северных границ страны.

В русских политических кругах вполне отдавали себе отчет в том, что Ништадтский мир не является достаточно прочным гарантом умиротворения правящих кругов Швеции. Таким гарантом по мнению Петербурга мог бы стать только союз России со Швецией.

Идея превращения недавнего врага в союзника с целью предотвращения возможных реваншистских выпадов со стороны северного соседа и отрыва его из политических объятий Англии зародилась у Петра еще в период Аландского конгресса. В мае 1718 г. Петр писал А. И. Остерману, что «мы намерение имеем с короною шведскою не токмо сей мир учинить, но и вечною дружбою обязатца, чрез что не токмо можем себе безопасно от всех протчих учинить, но и баланс в Европе содержать и можем мы потом кого сами заблагорассудим к себе в ту же приязнь принять». Данной линии по отношению к Швеции русское правительство придерживалось и после Ништадтского мира, хотя в задачи будущего русско-шведского союза были внесены некоторые коррективы.

По замыслам русского правительства новый Северный союз должен был бы обладать многоцелевыми возможностями и достаточно большим радиусом действия.