— Здравствуйте! Вот я и пришла!

— Брикет тебе на голову! — по привычке поздоровались близнецы и остальные звонари. Мутанты же и Тинг ответили забытым «Здравствуй!». К ней подошел Черепок, подал руку и усадил в кресло.

— Астрик, ты продолжаешь стремительно терять свою форму, — пропищала Колибри. — Шеф вчера при мне жаловался первому заместителю, что скоро ты станешь обычной дурнушкой и ни у кого из клиентов не будешь вызывать сострадания. А это значит, что тебе могут предложить уйти из фирмы.

Для Астрик это не было открытием. Но то, что в последнее время происходило с ней, было ей неподвластно, порой казалось, что лицо ее очень медленно, с трудом, но все же обретает прежние черты, по той причине, что она любит Тинга и очень хочет нравиться ему.

Однако ни разу не было так больно при мысли о своей некрасивости. Когда же еще раз встретила заинтересованный взгляд девицы рядом с Тингом, впервые захотелось исчезнуть, превратившись в Гастрик.

— Друзья, не будем терять время на пустые разговоры, — слегка торжественно начал Черепок. — Холодильники продолжают сталкивать людей лбами по пустякам. Утром у большого гастронома произошла стычка из-за того, что на полки выбросили копченую колбасу в целлофане с этикетками, на которых было написано: «Коль приснился страшный сон, виноват в том Асинтон». А в соседнем отделе продавали банки джема с такими же стихами на крышках. То есть поклонники Аси не нашли ничего в поддержку своего кумира. Оттого и началась заварушка: покупатели стали швырять друг в друга и в продавщиц сырыми яйцами и пакетами с молоком и соком. А потом раздался взрыв, все заволокло дымом, когда же он рассеялся, многие оказались вымазанными с ног до головы в саже. Тем временем звонари восточной и западной зоны зафиксировали расширение Великой Трещины еще на десять сантиметров, а наблюдатели у залива видели над Керогазом странное облако розового цвета, что дало им основание еще раз предположить возможное извержение. Но сегодня мы, как никогда, сильны. В наших руках оружие, которое способно облагородить жителей вашего города. Впрочем, об этом подробней расскажет Астрик.

Забыть обиду на Тинга, приведшего с собой гривастую девицу, было не очень просто, и все же Астрик попыталась это сделать, с жаром рассказала о возможностях аэронооса и предложила составить четкую формулу внушения, которая так подействовала бы на асинтонов и аселюбов, что они очнулись бы и наконец увидели: истинная угроза Асинтону исходит отнюдь не от названия города, что пора прекращать пустые дебаты и приниматься за дело. Пусть все поднимут вверх головы, увидят чадящую над городом махину брикетового завода и скажут: убирайся отсюда и не закрывай нам звезды!

— А потом, — закончила Астрик, прижимая к пылающим щекам ладони, — каждый пусть подумает о чем-нибудь таком, после чего люди изменились бы в лучшую сторону.

— Прежде всего, — глухо проговорил Шар, колыхая своим необъятным животом, — не мешало бы нам прочистить свои собственные мозги, они заржавели от атмосферы недоброжелательства.

— Как все это занимательно! — пискнула Колибри, с аппетитом дожевывая яблоко. — Мне, например, хочется всем внушить уважение к нам, мутантам, чтобы не глазели на нас и не отпускали вслед нам едкие реплики. — Ее сморщенное личико печально скукожилось, она заморгала редкими ресницами, веки ее покраснели.

— Все это чепуха, — сердито сказал Черепок. — Я уже давно не обращаю внимания на такие мелочи. Сейчас не это главное. Мне вот мечтается напомнить людям о том, что они слишком зарылись в тряпки и семейные дрязги, между тем как есть нечто более замечательное — скажем, музыка, книги, живопись. Я бы повторял им слова своей песенки: «Нёбу небо не продай!»

— А я, право, не знаю, о чем и думать перед этим аэроноосом, — смущенно признался звонарь с косичкой, делающей его похожим на картинного лорда или маркиза.

Девица рядом с Тингом томно потянулась и, шаловливо обняв его, спросила:

— Интересно, а что требуется от нас? Может, нам просто думать о том, что мы нравимся друг другу? По-моему, этого достаточно, чтобы люди стали хотя бы чуть-чуть мягче.

Астрик захотелось крепко закрыть глаза и навсегда провалиться в свой чулан. Почему Тинг такой жестокий? Зачем он привел сюда эту гривастую? Чтобы сразу, одним махом, разделаться со своей подругой детства, которая, вероятно, надоела ему?

Заспорили о чем-то сиамские близнецы, стали что-то горячо доказывать звонари, и Колибри почему-то задели их доводы, но Астрик уже плохо воспринимала происходящее. Спазм удушья сжал горло, она поняла, что если не выйдет на воздух, то ей будет и вовсе дурно, встала и медленно направилась к двери. Однако на крыльце поняла, что ее желание провалиться в чулан исполняется, то есть она раньше времени проваливается в черноту полубытия, куда токи жизни доходят в виде слабых, почти неосознаваемых ощущений. Едва успела преодолеть пять ступенек, как в голове зашумело, почувствовалось близкое присутствие Гастрик, и за секунду до того, как открылся люк чулана, услышала отчаянный голос Тинга: «Астрик, не уходи!» Но оцепенение уже разлилось по телу, сковало члены, и под ногами разверзлась крышка люка.

— Ты опять вылезаешь раньше времени! — Тинг стоял, склонившись над Гастрик, распростертой на земле, и смотрел на нее так зло, что она съежилась.

— Не могла выбрать место помягче, — проворчала она, вставая. — Тебе-то какое до меня дело! — набросилась она на Тинга. — Иди к своим уродам.

В сердцах тряхнув чубом, Тинг взбежал по ступенькам и хлопнул дверью.

— Ничего, вы еще все пожалеете, что цепляетесь ко мне, — проговорила Гастрик сквозь зубы, и ноги сами понесли ее к сараю. Дрожащими руками она легко сняла сорванный замок. Убедившись, что никто не видит ее, вошла в сарай. Плотно прикрыв за собой кованую дверь, щелкнула железной задвижкой и осмотрелась.

Круглое, похожее на корабельный иллюминатор окно, сквозь толстое, бронированное стекло которого просматривался дом мутантов, а левее — дежурный пост стражника у трассы, ведущей в центр города, было слегка задернуто черной шторкой. Гастрик отодвинула ее, встала поближе к сфере лицом к окну так, чтобы видеть все, что будет происходить на пустыре и дальше, в поле обзора, и, протянув руку к щитку, опустила вниз сначала зеленый, а затем красный рубильник. «Пусть все выйдут из дома напротив», — подумала она и замерла в напряжении. Но ничего не случилось. Ах да, забыла сказать волшебное слово! Выключила рубильники и включила их заново, громко произнеся перед включением красного: «Астрик!» Тут же на крыльцо высыпали мутанты и звонари. «Пусть теперь попляшут», — решила она. Сердце заколотилось в радостном испуге, впервые ощутив сладость власти. Когда же увидела, что собравшиеся на крыльце сбежали вниз и стали выделывать перед домом немыслимые антраша ногами, взвизгнула от восторга и выкрикнула: «Пусть весь Асинтон пляшет и хохочет!» На дежурном посту замаячила фигурка стражника, откидывающего коленца в присядке. Один за другим останавливались на трассе автомобили, из них выходили пассажиры и водители и тоже пускались в безумный пляс.

— Вот это да! — восторженно шептала Гастрик, завороженная содеянным. — Пляшите, пляшите до упаду, а через минуту начнете рыдать, как когда-то это делала я, обиженная вашими дразнилками и оскорблениями. Ах как чудесно быть всемогущей! Как замечательно управлять всеми! Ладно, хватит плясать, начали плакать! — И услышала дружный, приглушенный стенами сарая вой. Мутанты и звонари бросились на землю, стали кататься по ней, биться головами и рвать на себе волосы. — Великолепно! — Гастрик зааплодировала, ощущая себя великим режиссером, которому удалось поставить удивительный спектакль. — А теперь, — сказала она тоном строгой детсадовской воспитательницы, — встали на ноги, взялись за руки и запели: «Стоит над Асинтоном смог, живет здесь тот, кто выжить смог».

Сильвобрук готовил холостяцкий обед из супного концентрата, когда вдруг его обуял беспричинно дикий хохот, он затрясся так, что ложка, которой помешивал суп, вылетела из кастрюли. С трудом выключил он плиту и, уже понимая в чем дело, достал из кладовки мотошлем, надел его и выскочил из дому. Хохот его тут же прекратился. В напряжении думая о самом ужасном, что могло случиться, Сильвобрук быстро забежал в гараж, вывел оттуда мотоцикл и погнал на нем к пустырю. «Как хорошо, что у шлема оторвался ремешок, пришлось чинить его, а потом оставить в кладовке, — подумал он. — Или это я подсознательно оставил его там, предвидя возможность случившегося? Что бы там ни было, а шлем, как я предполагал, хорошо экранирует от чьей-то подлости. Кому же это удалось пробраться в сарай? Боже мой, что творится кругом!»