Оставшись, так сказать, не у дел в качестве корректировщика огня, я решил вместе с отрядом пехотинцев переправиться через Плюссу, чтобы принять участие в бою. Когда в 9 часов утра я добрался до реки, начался артиллерийский обстрел со стороны русских. Я инстинктивно бросился влево от взорванного моста, ища укрытия в траншеях, выкопанных на берегу реки.

На место переправы обрушился заградительный огонь советской артиллерии. Некоторые снаряды разрывались всего в нескольких метрах от меня. Обстрел был такой сильный, что невозможно было поднять голову над окопом. Мне не оставалось ничего другого, как прижаться ко дну окопа. При таком сильном и близком артиллерийском огне остается лишь надеяться на то, что вражеским артиллеристам не удастся попасть в вас и они не превратят ваше укрытие в могилу. После пары часов плотного заградительного огня наступило короткое затишье, позволившее мне выглянуть из траншеи и осмотреться по сторонам. Я увидел, как десятка два наших солдат смогли переправиться на тот берег. В окопе справа от меня я заметил нечто изумившее меня. Лейтенант Мюнстерманн, командир одного из взводов нашей роты, сидел, не прячась от снарядов, и читал книгу с таким видом, будто находится на скамейке в парке.

Я понял, что он пребывает в шоке, вызванном обстрелом, но помочь ему никак не мог. Насколько мне известно, в вермахте подобные психологические травмы не признавались серьезным основанием для оправдания отправки солдата или офицера с передовой в тыл.

Я несколько секунд продолжал рассматривать Мюнстерманна, затем обстрел возобновился. Свист снарядов над моей головой заставил меня снова юркнуть в окоп.

Спустя пять часов обстрел прекратился. Когда я снова посмотрел направо, то понял, что Мюнстерманн куда-то исчез. Я решил переправиться на другой берег реки, чтобы найти мою роту и получить новый приказ. Выбравшись из окопа, я присоединился к группе солдат, которые пытались, пригибаясь к земле, приблизиться к тому месту в 50 метрах справа от моста, где наши войска возобновили форсирование Плюссы. Вскочив на плот, я направился вместе с остальными солдатами на противоположный берег, до которого было что-то около 30 метров.

Когда мы высадились, там уже шел бой. Оставив пехотинцев, я осторожно подполз к сожженному мосту и перебрался на левую сторону грунтовой дороги, держа наготове мой новенький автомат МР-40. Хотя это было стандартное оружие корректировщика огня, оно меня не устраивало, и я предпочел бы ему маузеровскую винтовку.

Двигаясь вперед, я старался держаться деревьев и кустов, росших вдоль дороги. Когда я отошел от реки примерно на 150 метров, то увидел впереди на краю дороги сложенный из бревен вражеский дот. Русские солдаты вели из него огонь по нашим войскам, находившимся позади меня.

Поскольку у меня не было связи с минометной ротой, мне стало понятно, что наше наступление захлебнется, если вражеский дот не будет уничтожен. Внимание русских сосредоточено на дороге, и поэтому у меня есть возможность самостоятельно уничтожить их огневую точку, если мне, разумеется, удастся подобраться к ней как можно ближе и забросать ее гранатами.

Углубившись от края дороги в лес примерно на 20 метров, я стал осторожно подбираться к боку дота. Когда я пополз вперед, русские, должно быть, заметили шевеление травы справа от них.

Когда я почувствовал, что ствол пулемета поворачивается в моем направлении, то тут же прижался к земле. В следующее мгновение пулеметная очередь просвистела над моей головой. Чувствуя, что могу в любую секунду погибнуть, я сильно испугался. Пулеметчик неожиданно остановился и снова принялся поливать огнем дорогу, видимо, посчитав меня мертвым. Прошла минута. В мою сторону больше не стреляли. Все еще лежа на земле, я осмелился поднять голову. От амбразуры дота меня отделяло лишь расстояние в 10–15 метров. Совершив быструю пробежку, я смогу скрыться в мертвой зоне обстрела возле стены огневой точки и бросить гранату в амбразуру.

Чувствуя, как бурлит в крови адреналин, и испытывая крайнее возбуждение, я понимал, что меня могут подстрелить прежде, чем я окажусь возле стены дота. Я решил, что иного выбора у меня нет, и медленно пополз обратно, рассчитывая на то, что вражеский пулеметчик не заметит меня.

Не успел я отползти на достаточное расстояние от дота, как совсем рядом прогрохотали два оглушительных взрыва. Подняв голову, я увидел, как бревна дота взлетели в воздух и с хрустом рухнули на землю, образовав беспорядочную груду. Происходящее было похоже на чудо. Моим спасителем оказался наш 75-мм миномет, установленный посередине дороги возле самого берега.

Позднее мне рассказали, что солдаты моей роты смогли на руках переправить миномет через реку и установить его на дороге сразу после того, как русские закончили артиллерийский обстрел. Они быстро засекли вражеский дот и для увеличения скорости мин использовали дополнительные взрывные заряды. С расстояния в 200 метров они легко уничтожили цель и таким образом спасли мне жизнь.

В тот же день, позднее, я нашел свою роту. Не видя четкой линии фронта, минометная рота могла лишь с трудом оказывать эффективную поддержку пехоте. Русские пытались в течение трех дней перейти в контрнаступление на нашем плацдарме на северном берегу Плюссы, однако были вынуждены отступить на восток в направлении Ленинграда.

Потери были высокими у обеих сторон. Однако, несмотря на это, мы не теряли оптимизма. Мы верили в то, что наступление вскоре закончится нашей полной победой. Нам казалось, что мы успели закалиться в боях и готовы сражаться дальше.

18 августа — середина сентября 1941 года

Форсирование Плюссы открыло путь к Нарве. 18 августа, когда 58-я дивизия подошла к этому городу, бои уже закончились, что позволило нам на следующий день отправиться на восток по главной дороге, ведущей на Кингисепп. Нам предстояло еще целый месяц вести ожесточенные бои с частями Красной Армии, прежде чем мы достигли цели.

Захват территории вокруг Нарвы позволил нам отрезать пути отступления советских войск из республик Прибалтики и обезопасил тылы вермахта для дальнейшего наступления на восток. Приблизившись к Балтийскому побережью, наша дивизия и 1-я дивизия по-прежнему поддерживали левый фланг группы армий «Север». Нашей главной целью был захват Ленинграда, бывшей столицы Российской империи, второго по величине и значимости города Советского Союза.

Несмотря на угрозу флангам немецких частей со стороны русских войск от шоссе Нарва — Кингисепп, наш полк быстро продвинулся вперед и вскоре вышел к линии оборонительных укреплений и минных полей, размещавшихся вдоль старой советско-эстонской границы. При поддержке нашей минометной роты полк после нескольких мощных боев успешно преодолел ее.

За этой линией обороны находился город Кингисепп, расположенный в нескольких десятках миль к востоку от Нарвы. В то время как 154-й пехотный полк с запада вышел к главному шоссе, другие части 58-й дивизии и 1-й дивизии приблизились к нему с южного направления и вступили в бои за город. Когда наш полк подошел к Кингисеппу, то сразу завязал первые уличные бои с частями Красной Армии.

Наша рота установила 75-мм гаубицы в нескольких сотнях метров перед линией фронта, намного ближе, чем обычно. В отличие от более тяжелых 150-мм гаубиц они легко перемещались на короткое расстояние расчетом из пяти человек и эффективно использовались в городских условиях. Однако даже они были довольно громоздки, и поэтому минометчики не могли передвигаться так же быстро, как пехотинцы.

Когда минометчики хорошо видят цель, то помощь корректировщика огня им не нужна. Не имея точного задания, я отправился на передовую по собственной инициативе. Как это часто бывает в разгар боя, я точно не знал, где находятся солдаты моего взвода связи. Двигавшее мною желание разобраться в обстановке заставило меня принять активное участие в бою. Добравшись до нашего минометного расчета на окраине Кингисеппа, я стал наблюдать за тем, как мои товарищи систематически уничтожают опорные пункты противника, находившиеся впереди нас.