— Разумеется, — сердито фыркнул чиновник.

В семье Эркендорфов нередко случались скандалы, хотя от публики они старательно скрывались. Но когда стороны мирились и решали все начать сначала, они всегда азартно пускались перестраивать квартиру. Диван, стол, проигрыватель — все переставляли, а стены оклеивали новыми обоями, чтобы внести в семейную жизнь свежие тона. Когда они начинали менять обои, все вокруг знали, что случилось.

При выходе из ратуши Остлунд встретил городскую кассиршу — пухлую даму, смахивавшую на незамужнюю учительницу. Он вежливо поклонился.

— Снова поругались, — заметил он и кивнул в сторону конторы нотариуса.

— Ну да, — сквозь зубы процедила кассирша и взглянула на него, словно говоря: знал бы ты, что знаю я! Но вытянуть из нее хоть слово было сложно.

— Речь шла о Боттмере? — с надеждой спросил Остлунд.

Впрочем, кассирша уже заперла свой кладезь информации. Но один ее взгляд был достаточно красноречив. Это как-то было связано с Боттмером.

Придя домой, Остлунд обсудил это с супругой.

— Эркендорф поругался с женой.

— Нашел новость,— фыркнула жена, не оборачиваясь от плиты.

— Это как-то было связано с Боттмером.

— Наверняка нет.

— Но почему? Возможно, у них с Боттмером был роман…

— Фи! — По тону фру Остлунд можно было заключить, что она уверена в полной бездарности фру Эркендорф в любовных делах.

— Это все-таки не исключено, — неуверенно настаивал Остлунд.

— Нет, исключено, — заверила жена. — Несешь чушь, потому что ничего не знаешь. В то время Боттмер крутил роман не с фру Эркендорф.

— А с кем?

— С Инессой Викторсон.

— Я об этом никогда ничего не слышал.

— Эти слухи не успели разойтись, потому что обнаружили недостачу и все говорили только про нее.

— А Викторсон об этом знал?

— Супруг узнает такие вещи последним, — многозначительно усмехнулась фру Остлунд. — Никакая сплетница не отважилась бы распустить такую новость до тех пор, пока Боттмера не посадили. Разве сегодня тебе не нужно на заседание?

— В самом деле, совещание по поводу мусоровоза!

— Тогда ешь быстрее. Обед уже готов.

В правоте своей жены Остлунд не сомневался. Ее суждения были циничны, но четки. Ведь и сам он еще помнил, как Боттмер провел последнее лето на свободе. У Викторсона, как всегда, было слишком много дел в городском совете, так что он не мог уделять внимание жене. И заботу о ней взял на себя Боттмер как верный друг дома. Несколько раз она даже выходила с адвокатом в море на его яхте.

Остлунд хорошо знал Викторсона, чтобы представить его реакцию, когда до него наконец дошли слухи о Боттмере и его жене. Это проливало новый свет на последнюю встречу двух мужчин. Боттмер пришел к своему старому приятелю, но встретил ревнивого супруга, который взъярился и запретил ему переступать порог своего дома.

Совещание насчет мусоровоза, которому Остлунд собирался посвятить остаток дня, созвал комитет по здравоохранению. Пригласили некоего инженера, который всю жизнь имел дело с отходами, и его доклад, сопровождаемый показом диапозитивов, стал главным пунктом повестки дня.

Докладчик подробно рассказал об истории отходов и их решающем влиянии на судьбу цивилизации, пропагандировал контейнеры цилиндрической формы и настойчиво призывал всех граждан, сознающих свою ответственность перед обществом, поддержать предложение о механизированной уборке. Когда доклад был закончен, никто не решился раскрыть рот, кроме доктора Скродерстрема, который поблагодарил его от имени комитета по здравоохранению.

Остлунд пришел домой раньше, чем рассчитывал. Там его ожидал телефонный разговор с редактором «Окружных вестей». Тот выжал из окружного прокурора такое заявление: «Расследование по делу вероятного самоубийства юриста Стуре Боттмера, приостановленное некоторое время назад, после совещания с аброкским районным прокурором возобновляется. Уполномоченный окружного прокурора, который ведет расследование, отказался дать по делу какие бы то ни было комментарии».

Редактор буквально фонтанировал словами.

— Это стоило немалых усилий, но теперь это написано черным по белому, ибо слова «вероятное самоубийство» говорят вполне достаточно. Но теперь скелет нужно одеть мясом, и поскорее! Так что садись и пиши! Где тебя носило целый день? Сразу звони — мы тут пробудем до половины двенадцатого — и поторопись, сегодня твой день.

Это было бы нелегкой задачей и для более талантливого журналиста, чем Остлунд. Так что он выгнал семью на кухню, чтобы полностью посвятить себя своему «ундервуду». В порядке подготовки он провел долгий телефонный разговор с Паулем Кеннетом.

— Да, кстати, — заметил Пауль, — я внимательно изучил те таблетки. К сожалению, это обычное средство от ревматизма.

— Значит, так… Но она и принимала их от ревматизма.

— Сильное лекарство, — продолжал Пауль, — и немного рискованное. Профессор, у которого я консультировался, сказал, что это средство может привести к распаду белых кровяных телец. Это может стать опасным при любой инфекции. Старикам подобные лекарства нужно назначать с особой осторожностью, сказал он.

— Наш доктор отнюдь не светило науки, — согласился Остлунд, — но не в том дело. Мы им довольны. Но я хотел бы знать другое. Что мне можно написать о…

Остлунд писал и писал. Редактор вырезал и правил. Статью, присланную из Аброки, он обработал весьма вольно. На другой день «Окружные вести» вышли с кричащим заголовком на первой полосе, который просто оглушил читателей.

«Убийство!»

Когда Викторсон встал из-за стола, свечи замерцали.

— Я вас позвал не для того, чтобы вы мне тут сочувствовали, — строго сказал он.

Он собрал своих ближайших приятелей, тех же, что и в прошлый раз. И они, хотя и сломленные и неуверенные, пришли. На этот раз за столом сидела и Дези. Ужин был подан роскошный, вино наилучшее. Коммерсант поднял бокал с темным сладким шерри.

— «Окружные вести» позволили себе лишнее, — заявил он, — и в следующем номере, в понедельник, они принесут извинения. Но мы должны считаться с тем, что в ближайшие дни публика будет настроена против нас. Так что нам очень важно держаться вместе.

Он испытующе оглядел лица в мерцающем свете свечей. Но видел только робкие взгляды и несмелые улыбки. Викторсон задумался и не стал произносить вслух то, что уже вертелось на языке. Выпил бокал до половины и сел.

Пастор Солин поднял глаза от тарелки, на которой растекалось нетронутое мороженое.

— В действительности речь идет о том, — заметил он, — что виновный должен понести наказание, чтобы невиновные могли вздохнуть спокойно.

— Тут одни невиновные, — раздраженно отозвалась фру Эркендорф.

— Нет, — заявил священник.

Воцарилась мертвая тишина. Никто не спросил, что скрывалось за тайной исповеди. Слышался только стук ложечки по тарелке — Дези доедала мороженое.

Доктор Скродерстрем нарушил тишину озабоченным покашливанием.

— Я не совсем понимаю, — начал он, — но знаю, что если не держаться вместе, предложение купить мусоровоз отвергнут. Я скажу вам, что уже сейчас оно висит на волоске.

Тема заинтересовала лишь жену священника.

— Это правда, что всем придется купить одинаковые круглые мусорные баки? — спросила она.

— Да, — растерянно подтвердил доктор.

— Но если у кого-то совсем новый четырехгранный… Хозяйка сделала нетерпеливый жест.

— Мы будем есть или обсуждать мусорные баки? То и другое вместе не годится.

— Инес права. Дези доверчиво склонилась к нотариусу.— Черт бы побрал эти баки! А как насчет добавки мороженого?

В последние недели Дези с фру Викторсон немного сблизились, с виду без интереса, но напряженно наблюдая друг за другом, как две кошки. Бывали минуты, когда они доверялись друг другу, но это были только эпизоды, после которых опять воцарялось молчание. Открытого недружелюбия Дези больше не проявляла.