Ольсон в разговоре не участвовал, но в эту минуту вдруг вспомнил, что Кастро примерно то же самое сказал при известии о покушении на президента Кеннеди. Первая мысль бородатого диктатора была о том, что Кеннеди теперь гарантирована победа на выборах.

«Но вышло все гораздо хуже», — подумал Ольсон и вернулся к повествованию о Первой мировой войне.

— А как тебе кажется, Ольсон? — спросил премьер.

Ольсон прекрасно расслышал вопрос, но, чтобы выиграть время на размышление, сделал вид, что до него слишком долго доходит.

— Возможно, Грен чувствует себя не столь свободно, но даже если так, что это значит по сравнению с твоими переживаниями?

К своему удивлению, Ольсон был зол на Сундлина, считая, что премьер слишком легко относится к собственной ситуации. Но тут ему припомнилась минута, когда он видел его без маски искушенного политика. Чтобы держаться как премьер, нужно обладать невероятной силой воли.

— Вармланд — вечная наша проблема, верно, Бертиль?

— Проблема — слишком мягко сказано, — буркнул помощник, который проблемы этого края знал как свои пять пальцев. — У нас тут в списке нет ни одной привлекательной кандидатуры.

Премьер прервал его с деланным удивлением.

— Что? Ты полагаешь, что Госта — непривлекательная фигура?

— Нет,— холодно прозвучало в ответ.— Госта хорош как управленец, но агитатор из него — не приведи Господь.

Ольсону показалось, что двое политиков воспринимают его как неодушевленный предмет, в присутствии которого можно вести себя бесцеремонно. И решил немного размяться.

— Через пять минут вернусь, — предупредил он.

— Можешь не торопиться, — буркнул премьер.

Вагон-ресторан был рядом. Ольсон купил в баре пиво и сел у окна, за которым проносились воды Нарке.

Пиво пришлось налить в картонный стаканчик весьма неприглядного вида. Оно оказалось теплым, Ольсон поспешил его допить и вернулся в купе.

Премьер с помощником все еще обсуждали тактику вечерней дискуссии.

— Нужно любой ценой избегать домохозяек и многодетных матерей, — говорил премьер. — Ты должен признать, что наши аргументы совершенно не действуют именно на эти слои. Так что уж лучше опираться на проверенные профсоюзные кадры — многая им лета!

— Нам бы пошел на пользу небольшой скандальчик в стане правых, как на предыдущих выборах, — заметил помощник. — Сокрытие доходов, фальшивые декларации…

Сундлин явно устал. Он долго молча смотрел в окно, машинально потирая затылок, разминал шею, крутил головой и, наконец, сглотнул слюну, словно его тошнило.

Помощник проголодался. Он нервно застегнул воротничок, подтянул галстук в темную полоску, поправил безупречного кроя пиджак.

— Пойдем поедим?

Премьер неторопливо повернулся в его сторону.

— Мне не хочется. Что-то разболелась голова. Я лучше подремлю.

Помощник вышел, даже не спросив Ольсона, не составит ли он компанию. Премьер усмехнулся.

— Наверное, ты думаешь, что ему следовало пригласить тебя?

— Нет. Все равно я бы с ним не пошел. И он об этом догадался.

— Он понемногу учится, — примирительно заметил премьер.— Еще остались кое-какие шероховатости, которые нужно отшлифовать. Большинство приходящих в мою администрацию точно такие же. Парень способный, но не настолько, как ему самому кажется.

— Что вообще политик старой школы может думать обо всех этих интеллектуалах, которые прямо со школьной скамьи начинают заниматься политикой? Мне кажется, такая карьера представляет известную опасность для общества.

— Насколько мне известно, и ты подобным образом оказался в САПО, — заметил Сундлин, и Ольсон покраснел. — Это не худший путь, только нужно иметь силы и умение делать дальнейшие шаги.

— Уметь понять, откуда ветер дует?

— Можно сказать и так.

— Но разве не парадокс, что именно такие люди отличаются наибольшим радикализмом в партии и в профсоюзах?

— Не знаю, так ли в самом деле. В Центральном совете профсюзов хватает радикалов и среди людей от станка.

— Голова больше не болит? — сменил тему Ольсон.

— Ничего страшного. Это все нервы. Мне трудно быть столь же откровенным с Бертилем.

— Похоже, с Албанией все устроилось?

— Да, слава Богу. Не понимаю только, как Лунд это пронюхал. Цитировал он буквально дословно. — Сундлин помассировал лоб удивительно тонкими пальцами, и лицо его осветила улыбка. — А не пошел ли этот псих прямо в министерство и не стянул ли там документы? — предположил он. — Однажды такое уже случилось, когда мы вели благословенной памяти переговоры с Норвегией. — Он покосился на Ольсона. — Надеюсь, это останется между нами.

— Лунд у нас уже на заметке.

— Почему?

— Он много путешествует, имеет множество контактов в разных странах. И может стать ценным источником информации для заинтересованных лиц.

— А сейчас в ходе следствия им тоже занимались?

— Разумеется. Это само собой.

— Но почему?

— Слишком маячил на глазах.

— И этого хватило, чтобы заняться его обстоятельной проверкой?

— Да. В противном случае это стало бы упущением с нашей стороны. Так я полагаю.

— И что-то обнаружили?

— Нет, во всяком случае я ничего не знаю. И вообще мы избегаем беспокоить журналистов.

— Разумеется, меня и мои поступки вы тоже проверили?

— Пожалуй, да. Я только полагаю, это происходило на достаточно высоком уровне.

— И вы копались в моих делах?

— По чисто техническим причинам — в первую очередь. А кроме того, могли учитывать и иные обстоятельства.

— Какие, например? — меланхолично спросил премьер.

— Да ты и сам должен ориентироваться.

— Поверь мне, нет.

— Теоретически можно было полагать, что ты намерен остаться за границей. И готовишь побег, предварительно отправив туда дочь.

— Господи Боже!

— Я же сказал, это чисто теоретическая версия.

В Карлстад они прибыли больше чем за час до начала собрания в Народном доме. Управление дороги согласилось задержать поезд на Восточном вокзале. Оттуда премьера без проблем перевезли в старый импозантный отель на Кларавеген.

— Сегодня вечером будет страшный ажиотаж, — заметил один из местных партийных боссов, человек с лицом хронического пьяницы. — Одних журналистов не меньше сотни.

— А Грен приехал? — спросил Сундлин.

— Имею удовольствие сообщить вам, что он остановился в том же отеле.

— Полагаю, я бы здорово его достал, если бы предложил выпить по стаканчику, — со злорадной миной заметил Сундлин.

Адвокат Бродин сидел в ресторане на Кунгсгатан вместе с солидным мужчиной с темными волосами и с кокетливой эспаньолкой. Это был дорогой и прекрасно зарабатывающий психиатр, который участвовал в экспертизе Енса Форса.

Когда власти не удовлетворило заключение официальных специалистов, решили пригласить несколько экспертов со стороны, чтобы никто потом не мог ни в чем упрекнуть. Кельнер в красной куртке подошел принять заказ. Мясо шипело на рашпере, под которым тлел древесный уголь.

— Я, пожалуй, съел бы хороший кусок мяса,— заметил психиатр.

Бродин машинально протер стекла очков, отбросил волосы со лба и тоже заказал мясо.

— А что будете пить? — спросил кельнер, который, как ни удивительно, был шведом.

Бродин с психиатром просмотрели карту вин и выбрали довольно дорогой «токай».

— И сухой «мартини» на аперитив, — добавил Бродин. Через несколько минут дородная буфетчица принесла прозрачные напитки. Бродин выловил ломтик лимона, потом проглотил оливку. Пили они молча. Бродин управился с содержимым своего бокала в два глотка. Казалось, он куда-то спешит. Психиатр тянул по капельке. Бродин жевал зубочистку, на которую перед тем нанизал оливку. Психиатр закурил папиросу из длинного портсигара с красивой гравировкой.

— Должно быть, тебя интересует, как идет экспертиза, — сказал он.

— Да. Ввиду нового поворота событий я оказался в довольно двусмысленном положении. Не хотелось бы просто так высылать Форса в Албанию, не зная, сможет ли он это выдержать.