Халу пришлось обдумать добрую сотню таких дел. От всего этого у него голова шла кругом, и в результате, когда он, наконец, прилег, то никак не мог уже заснуть. Он думал о хозяевах — что-то они сейчас предпринимают? В эту ночь они, конечно, не сомкнут глаз.

Затем завертелись мысли о друзьях из поезда Перси Харригана и о том, в какую невероятную историю он влип.

Он громко и не без горечи рассмеялся, вспомнив тщетные усилия Перси увезти его из Северной Долины. А бедная Джесси! Что он теперь ей скажет!

В эту ночь хозяева не дали о себе знать. Наступило утро, и забастовщики поспешили к месту, где было назначено собрание. Многие даже не успели позавтракать. Лохматые и нечесаные, тревожно поглядывали они друг на друга; неужели это правда, что вчера вечером они были такими смельчаками? Когда они увидели, что комитет вместе с личной охраной уже находится на своем посту и готов приступить к дальнейшей деятельности, они снова прониклись великолепным чувством солидарности, придавшим им накануне мужество. Снова пошли речи, одобрительные возгласы и пение, и тут сбежались все, кто проспал или, может быть, струсил. Движение вспыхнуло с новой силой; почти все мужчины, женщины и даже дети Северной Долины были налицо.

Пришла Мэри Берк после ночи, проведенной в госпитале.

Она выглядела измученной и усталой, но боевой дух в ней не угас. Она рассказала, что беседовала кое с кем из больных. Многие уже подписали бумаги, которыми Компания предохраняла себя от всякой угрозы судебных исков. Но остальные отказались подписать, и Мэри яростно уговаривала их не сдаваться. Какие-то две женщины предложили сменить Мэри в госпитале, чтобы она могла отдохнуть. Но Мэри не желала отдыхать: ей казалось, что отныне отдых для нее невозможен.

Члены нового профсоюза приступили к выбору руководства. Они наметили Хала в председатели, но он побоялся так крепко связывать себя и постарался передать эту честь Уочопу. Тима Рэфферти избрали казначеем и секретарем. Затем создали стачечный комитет, который должен предъявить Картрайту требования шахтеров. В комитет вошли Хал, Тим и Уочоп, а также итальянец Марчелли, за которого поручился Джерри, и по представителю от славян и греков — Руссик и Заммакис — оба серьезные, надежные люди. И, наконец, под радостные возгласы и смех добавочно выбрали Мэри Берк. Для женщины оказаться в этой роли было совершенно необычно; но, как дочь забойщика и сестра дробильщика, Мэри имела не меньше права выступать от имени шахтеров, чем любой мужчина в поселке!

Хал огласил документ, составленный прошлой ночью. Шахтеры требуют права иметь свой профсоюз и гарантии, что за принадлежность к союзу не будут их увольнять с работы. Они требуют контролера в весовой, которого изберут сами. Они требуют регулярной обработки шахт для предотвращения взрывов и правильного крепления для предотвращения обвалов. Они требуют права делать покупки в тех магазинах, где им заблагорассудится. Хал обратил внимание слушателей на одно важное обстоятельство: ведь по существу все эти требования не превышают того, что гарантировано углекопам законами штата. Поэтому он советует рабочим не включать никаких новых требований. После некоторых дебатов было провалено предложение радикалов требовать десятипроцентную надбавку к заработной плате. Собрание также отвергло предложение одного анархо-синдикалиста, сделанное на ломаном английско-итальянском жаргоне.

— Шахты, — сказал он, — принадлежат рабочим, и они поэтому не должны идти ни на какие компромиссы, а просто выгнать хозяев в три шеи.

Во время речи этого итальянца сквозь толпу протиснулся молодой Роветта и отозвал Хала в сторону. Он был на железнодорожной станции, когда прибыл утренний поезд из Педро. Из него высадился отряд человек в тридцать — сорок из тех, кого называют «оплотом порядка» и кого любой шахтер в этом районе узнает с первого взгляда. Очевидно, администрация основательно попользовалась телефонами в эту ночь, потому что такие же молодчики, как эти, прибыли также на автомобилях из поселка «Северо-Восточный», что внизу в долине, и из «Барелы», расположенной высоко в горах.

Хал сообщил собранию эту новость, и она была встречена бешеной яростью. Так вот что задумали хозяева! В ту же минуту самые темпераментные очутились на куче шлака, и человек шесть начали шуметь сразу, стараясь перекричать друг друга. Руководители вынуждены были усмирить этих буянов, применив физическую силу. Халу пришлось еще раз крикнуть: «Никаких драк!» Рабочие должны доверять своему профсоюзу, надо противопоставить Компании непоколебимый фронт, тогда хозяева будут вечно помнить, что запугиванием нельзя сломить волю забастовщиков!

На этом порешили, и члены комитета направились в к контору. Уочоп нес лист с требованиями шахтеров. За делегатами густой толпой следовали рабочие. Вскоре вся улица перед конторой была запружена народом, а героическая семерка поднялась на крыльцо и скрылась в дверях конторы. Уочоп попросил приема у Картрайта; секретарь отправился доложить.

Пока делегаты стояли в ожидании, с улицы вошел одни из конторщиков и, подозвав к себе Хала, молча вручил ему конверт. Конверт был адресован Джо Смиту. Хал вскрыл его и обнаружил небольшую визитную карточку, гласившую: «Эдуард С. Уорнер-младший».

Хал не мог поверить своим глазам. Эдуард в Северной Долине! Затем, перевернув карточку, он прочел на обороте слова, написанные знакомым почерком брата:

«Я нахожусь в доме Картрайта, должен срочно поговорить с тобой. Дело касается папы. Приходи немедленно».

У Хала похолодело сердце. Что это может означать? Он поспешно повернулся к членам комитета и сказал:

— Мой отец — старик. Три года назад у него был удар. Боюсь, что он умер или тяжко болен. Мне нужно уйти.

— Вас обманывают! — взволнованно вскричал Уочоп.

— Не думаю, — ответил Хал. — Я знаю почерк брата. Я должен повидать его.

— Хорошо, — заявил Уочоп. — Мы будем ждать. Пока вы не вернетесь, мы не пойдем к Картрайту.

— Нет, — сказал Хал, подумав. — По-моему, это неразумно. Вы вполне можете сделать все что нужно и без меня.

— Но я хотел, чтобы вы с ним говорили!

— Нет, — ответил Хал. — Это ваша обязанность, Уочоп! Вы председатель профсоюза. Вы не хуже меня знаете, что надо рабочим, вы знаете все их претензии. К тому же с Картрайтом вовсе не придется разговаривать: либо он примет наши требования, либо — нет.

Пришлось поспорить на эту тему. Мэри Берк утверждала, что Хала нарочно отзывают отсюда в самый критический момент. Хал со смехом сказал, что Мэри может дать три очка вперед любому мужчине и переспорить хоть кого! Если Уочоп начнет сдаваться, пускай говорит за всех Мэри.

Хал выскочил из конторы и зашагал к дому управляющего — каменному особняку, расположенному на пригорке, с которого был виден весь поселок. Хал позвонил, дверь открылась — и он увидел на пороге своего брата Эдуарда.

Эдуард Уорнер был на восемь лет старше Хала. Он являл собой законченный образец молодого американского дельца. Стройный, атлетического сложения, с правильными, энергичными чертами лица, он всеми своими манерами и голосом был воплощением спокойной решимости и направленной воли. Как правило, он бывал одет с иголочки, но сейчас в его одежде и в поведении сквозило что-то необычное.

Беспокойство Хала росло, пока он шел сюда, — сейчас оно достигло высшей точки.

— Что с папой? — громко спросил он.

— Ничего, — отвечал брат, — во всяком случае, пока что он здоров.

— В чем же дело?

— Питер Харриган возвращается из Нью-Йорка. Его ждут в Уэстерн-Сити завтра. Пойми, с отцом обязательно что-нибудь случится, если ты немедленно не бросишь всей этой затеи!

Хал почувствовал внезапную реакцию после недавнего страха:

— И это все?

Брат пристально рассматривал шахтера в грязном синем комбинезоне. На лице юноши были черные потеки, волнистые волосы торчали в разные стороны.