И вот она взяла на себя ту роль, которую он ей предназначал. «Теперь ее душа слилась с этой бушующей толпой, — подумал Хал. — Она жила жизнью этих людей, терпела вместе с ними унижения и обиды и вот восстала вместе с ними». Но Хал, будучи всего лишь мужчиной, упустил одну из причин ее чудесного превращения: он не догадывался, что красноречие Мэри обращено не только ко всем этим Рэфферти, Уочопам и прочим рабам Северной Долины, но и к одной девушке с обложки иллюстрированного журнала, в плаще, светло-зеленой шляпке и мягкой, прозрачной, дорожной вуали, которая стоит бешеных, бешеных денег.

Речь Мэри внезапно оборвалась. Несколько человек, отделившись от толпы, прошли вперед, и у них там произошла с кем-то стычка. Возбужденные голоса становились громче, и народ уже бросился на этот шум. Мэри тоже повернулась, чтобы посмотреть, и как-то мгновенно вся толпа хлынула туда же, вперед.

Стычка произошла возле госпиталя. Дом выходил на улицу широким крыльцом. На нем стояли Картрайт и Алек Стоун с группой служащих Компании, среди которых Хал заметил Предовича, почтмейстера Джонсона и Адамса. Крыльцо обступили шахтеры, суровые и решительные, во главе с Тимом Рэфферти. Он кричал:

— Пускай ваши адвокаты убираются отсюда!

Переговоры с Тимом взялся вести сам управляющий:

— Здесь нет никаких адвокатов, Рэфферти!

— Мы вам не верим!

— Сами хотим убедиться! — подхватили остальные.

— Внутрь мы вас не пустим, — заявил Картрайт.

— Я должен видеть отца! — неистово кричал Тим. — Имею я право повидать родного отца?

— Можете навестить его утром. Можете забрать его домой, если вам угодно. Мы вовсе не хотим держать его здесь. Но сейчас он спит, и других больных нельзя беспокоить.

— Вы не постеснялись привести туда своих проклятых адвокатов, беспокоить их!

— Говорю вам, возле него и близко не было адвокатов! — пытался заверить Картрайт, но недовольные возгласы шахтеров заглушили его слова.

— Это ложь! — крикнул Уочоп. — Они торчат здесь целый день, вы отлично это знаете! Мы их к черту выгоним!

— Иди, не бойся, Тим! — крикнул Энди, юноша грек, проталкиваясь вперед.

— Иди, не бойся! — поддержали другие, и Тим Рэфферти, поощряемый этими возгласами, стал подниматься по ступенькам.

— Хочу видеть отца! — решительно сказал он, но Картрайт вцепился ему в плечо, и тогда он закричал: — Пропустите! Пропустите, говорю вам!

Было совершенно очевидно, что управляющий всячески старается избежать применения силы. Он приказал охране отступить и сам удерживал юношу. А Тиму уже бросилась в голову кровь; он рванулся вперед, и то ли управляющий первый ударил его, то ли хотел отразить удар, но Тим скатился вниз по ступенькам. Вопль негодования потряс толпу. Все рванулись вперед, и в этот момент люди, стоявшие на крыльце, вытащили револьверы.

Что это означает, было ясно всем: еще миг — толпа ринется вверх по лестнице, и начнется стрельба. А уж если начнется заваруха, то всего можно ждать! Такой взбудораженный народ не успокоится, пожалуй, пока не спалит все дома и не перебьет всех представителей Компании!

Хал шел сюда с намерением держаться в тени, но сейчас, в подобную минуту, это показалось ему трусостью, чуть ли не преступлением. Он бросился вперед, стараясь перекричать толпу:

— Стойте! Стойте!

Вероятно, во всей Северной Долине не было другого человека, которого они бы послушались в эту минуту. Но Халу они доверяли, он заслужил у них право на внимание. Разве не сидел он ради них в тюрьме? Разве они не видели его за решеткой?

— Джо Смит! — пронеслось в толпе от края и до края.

Хал прокладывал дорогу вперед, расталкивая людей, умоляя, приказывая молчать.

— Тим Рэфферти, погоди!

И Тим, узнав этот голос, повиновался.

Высвободившись из тисков толпы, Хал прыгнул на крыльцо; Картрайт даже не пытался помешать ему.

— Шахтеры! Погодите минутку! — закричал Хал. — Это совсем не то, что вам нужно! Вам не нужно кровопролития! — Он остановился на мгновение. Для него было вполне ясно, что одной отрицательной формулой их нельзя сейчас сдержать. Необходимо им сказать: «Вам нужно то-то!» Только что он узнал, какие именно слова действуют на них, и он во весь голос бросил этот лозунг в толпу: — Вам нужен профсоюз! И забастовка!

Шахтеры ответили ему таким мощным гулом, какого он еще не слыхал. Да, вот чего они требуют: забастовки! И пусть Джо Смит объявит ее и станет их вожаком! Ведь за это его изгнали отсюда! Не совсем ясно, правда, как он пробрался обратно, — тем не менее он здесь, и он общий любимец. Да здравствует Джо Смит! Они пойдут за ним в огонь и воду!

А смелый какой парень! Стоит себе на ступеньках и под самым носом начальства агитирует за профсоюз, а начальство, смотрите, боится пальцем его тронуть! Видя все это, толпа пришла в неистовый восторг. Те, кто знал английский язык, криками выражали свою солидарность; а кто не знал, все равно кричали, подражая остальным.

Кровопролития им не нужно, разумеется нет! Что проку в драке? Им нужно объединиться и действовать сплоченно, чтобы стать свободными людьми. Профсоюзный комитет, уполномоченный выступать от их имени, заявит, что ни один шахтер не выйдет на работу, пока им не будут гарантированы их законные права! Надо раз и навсегда покончить с безобразным обычаем выгонять тех, кто требует справедливости для себя и для товарищей. Они больше не позволят заносить в черные списки и выселять из района рабочих, дерзающих требовать то, что им полагается по законам штата.

Сколько можно вот этак стоять на крыльце здания, принадлежащего Компании, рядом с главным управляющим и начальником шахты и агитировать шахтеров за профсоюз? Хал понимал, что надо поскорее увести толпу с этого опасного места.

— Выполните ли вы то, что я попрошу? — спросил он, и, когда они хором согласились, он предостерегающе добавил: — Никаких драк! Никакого пьянства! Если вы увидите нынче ночью пьяного, обуздайте его и заприте в доме!

Послышался хохот и веселые возгласы. Да, они будут себя хорошо вести… Для такого дела нужна трезвая голова!

— И еще одно, — сказал Хал, — относительно людей в госпитале. Выберем комиссию и пошлем ее выяснить, что там происходит. Соблюдайте сейчас тишину — нельзя беспокоить больных! Но мы хотим убедиться, что и никто другой их не беспокоит! Для этого один из вас останется с ними в палате. Это вас устраивает?

— Устраивает! — отвечали они.

— Прекрасно! — продолжал Хал. — А ну-ка, потише! — И он повернулся к управляющему: — Картрайт, мы хотим, чтобы вы впустили наших представителей в госпиталь. Они останутся с больными. — И, заметив, что управляющий собирается возражать. Хал шепотом прибавил: — Не сходите с ума! Разве вы не понимаете, что я хочу спасти вам жизнь?

Управляющий знал, как губительно будет для дисциплины, если он позволит Халу взять над собой верх, но он отлично сознавал нависшую над ним опасность — и, главное, не был уверен ни в храбрости всех этих бухгалтеров и стенографистов, ни в их умении стрелять.

— Скорее, или будет поздно! — воскликнул Хал. — Я не могу бесконечно сдерживать эту толпу. Образумьтесь, если не хотите, чтобы здесь поднялся настоящий бунт!

— Хорошо, — сказал Картрайт, пожертвовав своим самолюбием.

Хал снова повернулся к толпе и сообщил об этой уступке. Раздались торжествующие возгласы.

— Кого же мы пошлем? — спросил Хал, когда крики улеглись, и окинул взглядом поднятые к нему лица.

Самыми заметными в толпе были Тим и Уочоп, однако Хал решил, что этих двух он не должен выпускать из поля зрения. Он подумал о Джерри Минетти и миссис Дэйвид, но вспомнил свой уговор с Большим Джеком о том, что вся немногочисленная группа активистов должна держаться пока в тени. Кого же тогда? Мэри Берк? Эта уже успела испортить свою репутацию в глазах начальства и пользуется полным доверием рабочих. Хал вызвал Мэри и миссис Феррис — американку, находившуюся в толпе. Обе они поднялись на крыльцо, и Хал обратился к Картрайту: