Лицо Хала омрачилось, но он заставил себя говорить вежливо:

— Поймите, Перси, если ваш отец отдаст какие-нибудь распоряжения, которые помешают спасению шахтеров, мне придется вступить с ним в борьбу!

— Но какие у вас для этого возможности?

— Только одна — гласность.

— То есть… — Перси запнулся и вопросительно посмотрел на Хала.

— То есть, говорю вам еще раз: я развяжу руки Билли Китингу и разглашу это дело на весь свет.

— О господи! — воскликнул молодой Харриган. — Какое же это свинство с вашей стороны! Ведь вы обещали ничего этого не делать, если я приеду и открою шахту!

— Но какая польза открывать шахту, если вы снова заколотите ее, не успев спасти людей? — Хал помолчал и снова заговорил, совершенно искренне пытаясь оправдаться в глазах приятеля. — Перси, вы напрасно думаете, что я не понимаю сложности вашего положения. Хоть вы и сдерживаетесь, я знаю, что вы считаете меня предателем. Я всегда относился я вам как к другу, несмотря на наши споры. Я могу сказать в свое оправдание только то, что сам не ожидал попасть в такой переплет.

— Да, но во-первых, какого черта, вы приперлись сюда? Вы знали, что эти шахты принадлежат моему отцу.

— В этом корень наших разногласий, Перси. Помните наши споры? Я пытался втолковать вам, к чему обязывает нас наше положение: ведь мы владельцы того, что дает людям средства к существованию. Я говорил, что мы понятия не имеем о том, что творится на наших предприятиях; и сами мы — кучка бездельников и паразитов. Вы смеялись надо мной, называли меня психопатом, анархистом, уверяли, что я наслушался себе во вред этих «разгребателей грязи». Тогда я решил: «Поеду сам на одну из шахт Перси Харригана. Если после этого он попробует со мной спорить, у меня будет чем крыть!» Вот с чего все пошло — с шутки, можно сказать, а потом уже я втянулся. Я не хочу быть назойливым, но уверяю вас: любой человек, в ком бьется живое сердце, пробыв здесь неделю, почувствует желание бороться. Вот почему я настаиваю, чтобы вы не уезжали, — вы обязаны остаться, повидать людей, поговорить с ними, убедиться во всем собственными глазами!

— Я уже вам сказал, — холодно перебил его Перси, — что не могу здесь оставаться. Единственное, чего мне хочется, это чтобы вы занимались социологическими исследованиями где-нибудь в другом месте.

— А где же, Перси? Ведь все шахты кому-то принадлежат! А если это крупное предприятие, то мы с вами наверняка знакомы с его владельцем!

— Если мне разрешено высказать свое мнение, — заметил Перси, — вам следовало бы начать с предприятий угольной промышленности, принадлежащих Компании Уорнер.

— Будьте уверены, Перси, это первое, что мне пришло в голову. Но поставьте себя на мое место! Я мог осуществить свой замысел лишь в том случае, если бы меня там никто не знал. А мне случалось встречаться в конторе отца с его управляющими. Они узнали бы меня обязательно. Поэтому мне пришлось поехать в чужие владения.

— К счастью для Компании Уорнер! — ехидно заметил Перси, но Хал ответил с глубокой серьезностью:

— Нет, знайте, что это не навсегда! Я собираюсь включить Компанию Уорнер в свои социологические исследования!

— Прекрасно, — отозвался его собеседник. — На обратном пути мы проезжаем мимо одного из предприятий Уорнера. Ничто не доставит большего удовольствия, чем сделать там остановку и высадить вас на этой территории!

Хал вошел в вагон-гостиную. Миссис Кертис и Реджи Портер играли там в бридж с Женевьевой Холси и Эверсоном. Боб Крестон болтал с Бетти Ганисен. Он, несомненно, рассказывал о том, что видел в поселке. Берт Аткинс, зевая, просматривал утреннюю газету. Хал прошел по составу в поисках Джесси Артур и увидел ее в одном купе у окна, залитого дождем. Она знакомилась с жизнью шахтерского поселка тем единственным способом, какой подобает молодой особе ее класса.

Хал предвидел, что найдет ее расстроенной, и был готов просить прощения. Но когда Джесси обернулась и устремила на него взгляд, полный отчаяния, он так растерялся, что не знал, с чего начать. Он сделал попытку завести легкий разговор: она, кажется, уезжает, не правда ли? Но она схватила его за руку и воскликнула:

— Хал, вы поедете с нами!

Он уклонился от ответа и присел рядом с ней.

— Неужели я заставил вас страдать?

Она заплакала.

— Разве вы не знаете. Хал, как я из-за вас страдаю? Ведь я здесь в гостях у Перси, а вы задаете мне такой вопрос! Что я могла сказать? Что я понимаю в делах мистера Харригана?

— Конечно, дорогая, — сказал он покорно, — конечно, я не должен был вмешивать вас в эту историю. Но все так неожиданно обернулось и так запуталось! Поймите это и постарайтесь простить меня. Ведь теперь все хорошо!

Но она не считала, что все хорошо.

— Во-первых, каково мне было увидеть вас здесь, да еще в таком положении! Я ведь думала, что вы где-то в Мексике охотитесь на горных козлов!

Он не мог сдержать смех, но Джесси даже не улыбнулась.

— Во-вторых, зачем вы впутали в это дело нашу любовь так открыто, всем напоказ?

— Неужели это действительно было так ужасно?

Она поглядела на него в изумлении. Подумать только, что он, Хал Уорнер, мог совершить этот поступок и даже не понять, какой это был ужас! Он ведь поставил ее в безвыходное положение: что бы она ни сделала, все равно ей пришлось бы нарушить либо законы любви, либо законы хорошего тона. А как все это было похоже на вульгарную ссору, да еще при людях! Теперь весь город будет обсуждать эту историю — позор!

— Но, моя дорогая, постарайтесь вдуматься в сущность вещей, — взмолился Хал. — Подумайте об этих несчастных шахтерах! Право же, вы обязаны подумать о них!

Она взглянула на него и впервые обнаружила новое, суровое выражение на юношеском лице. Услышала она и нотку сдержанной страсти в его голосе. Хал стоял бледный, измученный, в грязной одежде, с непричесанной головой, неумытым лицом! Это ужасно — можно подумать, что он прямо с войны!

— Послушайте меня, Джесси, — настойчиво продолжал он, — я хочу, чтобы вы все это знали. Наше будущее счастье зависит от того, сможете ли вы расти вместе со мной. Вот почему я так обрадовался нашей встрече здесь: у вас есть возможность увидеть все собственными глазами. Умоляю вас, не уезжайте, пока не увидите этого!

— Но я должна ехать! Разве я могу просить Перси Харригана, чтобы он здесь задержался? Надо же считаться и с удобствами остальных!

— Можете остаться и без него! Можете попросить одну из дам пожить здесь с вами.

Джесси тревожно поглядела на него.

— Хал, опомнитесь, что вы мне предлагаете?

— А в чем дело?

— Подумайте, как это будет выглядеть!

— Не могу же я вечно думать о том, как что выглядит!

— А что скажет мама? — оборвала его Джесси.

— Ей это, конечно, не понравится.

— Да она будет вне себя! Она никогда не простит ни меня, ни вас. Она в жизни не простит ту даму, которая останется здесь со мной. А что скажет Перси? Я приехала сюда, как его гостья, а потом осталась шпионить за ним и за его отцом! Разве вы не понимаете, до чего это бестактно?

Да, Хал понимал, но готов был пренебречь всеми обычаями их круга, в то время как Джесси это казалось безумием. Она сжимала его руки, и по ее щекам струились слезы.

— Хал, — вскричала она, — я не могу покинуть вас в этом страшном месте! От вас осталась одна тень… А как вы одеты — чучело настоящее! Прошу вас, сейчас же пойдите купите себе приличный костюм, и уедем вместе отсюда!

Но он только покачал головой.

— Нет, Джесси, это невозможно.

— Почему?

— Потому что я обязан остаться здесь — это мой долг. Дорогая, неужели вы не понимаете? Всю жизнь я живу благодаря труду шахтеров и до сих пор не удосужился посмотреть, как добывается мое богатство.

— Но, Хал, здесь же — не ваши рабочие! Это же рабочие мистера Харригана!

— Совершенно безразлично. Все они трудятся, а мы живем за их счет и считаем, что это в порядке вещей.