Уныло и монотонно диктор объявил, что на побережье ожидается «юго-западный ветер, умеренный, до сильного» и что «во время тумана и измороси видимость уменьшится до трех миль или даже до нуля». Это означало, что если мы покинем свою идиллическую бухточку и спасительные скалы, то попадем в такой туман, что ничего не разглядеть на расстоянии вытянутой руки. Морские прогнозы всегда более оптимистичны, чем реальность. Поэтому мы решили с места не двигаться, тем самым, к своему удовольствию, оправдывая еще один день праздного уединения. Вот уж девять дней, как мы не встретили ни одной живой души.

Иногда по радио мы натыкались на едва слышную радиопостановку или программу классической музыки. И тогда вспоминали о той жизни, от которой мы были оторваны. И все-таки радио очень полезная вещь. Оно в какой-то степени информирует о том, что происходит в мире, но его всегда можно выключить, если слушать больше не хочется. Я часто задумывалась, знают ли на канадском радио обо всех этих далеких и забытых богом уголках, где слушают их удивительные передачи.

Если звук не пропадал, мы обычно слушали десятичасовой выпуск новостей. После этого читали по очереди вслух «Трое в лодке» Джером К. Джерома — самую смешную книгу о приключениях на воде, когда-либо написаннную на английском языке. Хотя она и появилась в 1889 году, но даже семьдесят лет спустя заставляет смеяться всех.

— Когда-нибудь, — сказала я Фарли, задувая лампу, — ты напиши смешную книгу и про нашу шхуну, и про все наши приключения. Они ведь действительно очень невероятны. Такой благодатный сюжет.

— Угу, у-у, — отозвался он сонно. — Может быть, когда-нибудь напишу.

В один из тихих дней позднего лета мы снова прибыли в Собачью Бухту и сразу увидели на берегу толпу старых женщин, одетых в черное, — похоронную процессию. Умер Джон Куэйл. Смерть девяностолетнего старика не была неожиданностью, уже много месяцев он чувствовал себя все хуже и хуже. Но когда мы принялись сгружать вещи, нам сообщили действительно потрясающую новость — дом Пойнтингов сгорел дотла.

Мы пошли взглянуть на все еще дымившееся пепелище. Всего лишь пять дней назад это было жилище одиннадцати человек. Когда начался пожар, ни Рози, ни Гарлэнда дома не было. Не оказалось ни старшей сестры Эдит, ни старшего сына Гэрольда. Младшие находились под присмотром двенадцатилетней Мейзи и бабки, слепой и глуховатой старухи. Пожар начался оттого, что шестилетний Фрэнки, неся на второй этаж масляную лампу, случайно ее перевернул, загорелась постель. С этой минуты лампа, уютно светившаяся в окне, уже не казалась мне ни безобидной, ни волшебной. Фрэнки не знал, что ему делать, когда загорелась постель, и начал плакать. Но на его плач никто не обратил внимания. В доме всегда хныкал кто-нибудь из детей. Остальные, включая трехнедельного новорожденного, спали наверху. К счастью, старуха Пойнтинг учуяла дым. Позвала Мейзи с улицы и велела посмотреть, в чем дело. Плача навзрыд, Мейзи вывела из дома в кромешную темноту детей и бабку, вынесла младенца. Погибла, угорев в дыму, только старая славная собака-водолаз, которая вносила свой вклад в бюджет семьи: ее щенков распродавали соседям.

— Слава богу, никто не сгорел, — сказала Дороти, возвратясь с похорон прадеда. — Так полыхало, почище чем в Ночь Гая Фокса.

Я подумала, что не мешает приобрести парочку огнетушителей. В поселке никакого противопожарного оборудования не было. Совет поселка часто обсуждал этот вопрос, но оборудование стоило немалых денег, к тому же быстро доставить его к месту пожара по местным ухабистым дорогам и хлипким мосткам очень трудно, и дело так и не сдвинулось с мертвой точки.

— Где же теперь будут жить Пойнтинги? — спросила я.

— Перебрались к Мануэлю Тибо, — сообщила мне Дороти. У Мануэля Тибо — брата Рози — семья была ничуть не меньше сестриной.

— Говорят, набилось их там как сельдей в бочке, — с высокомерной гримаской сказала Рут Куэйл.

— Как же они теперь? — спросила я и поежилась: ветерок напоминал, что лето кончилось.

— У них будет другой дом, — вставил пятилетний Лерой, у которого и пожар, и все сопутствующие ему волнения вызывали необычайный восторг.

— Правда? Где? — обрадовалась я. Во всем поселке незанятых домов наперечет, я даже не знала, где такие есть.

— Я его зову «Дом с привидениями», — припечатала Дороти, заклеймив тем самым строение. — В нем никто не живет бог весть с какого времени. Дом рядом с рыбозаводом: такой серый, его ни разу не красили.

Дом этот мне давно примелькался. Давным-давно заброшенная хибара стояла с подветренной стороны от вонючего разделочного цеха. Невозможно было представить, что в таком месте кто-то может поселиться.

— Так им и надо, — сказала Мелита Куэйл, когда я днем пришла в магазин. — Слава богу, что они убрались. Не очень-то приятное соседство.

Обычно доброжелательная, Мелита никакого сочувствия к семье Пойнтингов не проявила. По правде говоря, никто из клана деловитых Куэйлов не пожалел об их отъезде. Ведь семья Пойнтингов нисколько не пеклась о благе поселка. И все-таки мне их недоставало. Их дети стали неотъемлемой частью нашей жизни. Немало потребовалось времени, чтобы они начали улыбаться при встрече и махать рукой, в конце концов наши отношения стали гораздо теплее, чем простое знакомство. Я надеялась, что когда-нибудь между нами завяжется дружба.

Через несколько дней к нам зашли двое пареньков, оказалось, что они собирают деньги в помощь Гарлэнду Пойнтингу. Мы дали двадцать долларов, сочтя, что дать больше — неразумно, меньше — некрасиво. Нам не совсем было ясно, по скольку в таких случаях принято «скидываться». Везде, где бы я ни жила до этого, неожиданные потери в жизни людям компенсировала страховка. В поселке страховкой пользовались немногие, как раз такие, как мы, — приезжие, кто давно уже не надеялся, что в случае несчастья друзья или соседи смогут помочь.

— Пока идет неплохо, — сказал один из парней. — Уже почти триста сорок долларов собрали, а весь дом три сотни стоит. Стало быть, и на дрова для плиты, что им дали, хватит. Стульев и кроватей им натащили, одежонки для ребят…

— Дом стоит всего триста долларов? — спросила я с недоверием.

— Да, миссис. Он когда-то принадлежал папаше Харви Спенсера, бедняга умер лет двадцать назад.

— Дом старый, это точно, — сказал второй парень.

— Дырявый, как корзина, ветер в нем гуляет, — добавил первый. — Если Гарлэнд поднатужится и доведет дом, пока не задул первый норд-ост, тогда в нем жить можно.

Тут они переглянулись, и я поняла, что во время такой благотворительной миссии им неловко говорить то, что они думают. Ведь никто ничего такого от Гарлэнда не ждал, и не без основания — всем было ясно, что он за человек. И все же Гарлэнда не покинули в беде — ведь и он, и Рози, какими бы они ни были, и их дети жили здесь, как же не помочь им.

В своей «мучной» куртке — старой тужурке, которую он специально надевал для такой операции, Дэн Куэйл-младший принес нам муку. От бесчисленных мешков, которые он перетаскал на своих плечах, она побелела — мука в нее въелась. Мука продавалась только мерами по пятьдесят или сто фунтов, и Дэн на своих двоих доставлял ее покупателям, поскольку ни дорог, ни машин в поселке не было.

Он тяжело плюхнулся на тахту — немного передохнуть, В школе снова начались занятия, и младшие дети могли помогать ему только после четырех дня. Мелита уже в пятый раз ожидала ребенка, и поэтому ее помощь в магазине была невелика. К тому же, сказал Дэн, ее мучают «турунки», из-за этого ей приходится полеживать. Я постеснялась спрашивать, что за напасть эти «турунки». Лишь гораздо позже я разобралась, что Дэн имел в виду фурункулы.

Мы потолковали о бедах семейства Пойнтингов. В те дни без этой темы не обходилась ни одна беседа.

— Да, не повезло им, это верно. Так и дом-то у них был никудышный. Сколько раз приносил им мешки с мукой, сам все видел, хотя в дом они меня никогда не звали. А все оттого, что электричества у них не было. Не хотели они, чтобы соседи к ним совались, чтоб видели, как они живут, — с усмешкой добавил Дэн. — И новый дом они быстро испоганят. Ох, уж этот Гарлэнд… — Дэн укоризненно покачал головой. — Задолжал мне сто пятьдесят долларов, но я ему долг простил. Когда случился пожар, я сказал ему: «Забудь о долге, нет его».