Не успел я найти на карте шоссе Беллуно — Понте, как он сам показал на вход в тюрьму, поэтому мне оставалось только дать ему два распоряжения: завтра вечером до начала операции он должен прийти туда со своей невестой и пробыть там (Некоторое время. Когда к тему подойдут двое наших, он должен сообщить им сведения о перемещении охраны.

— Постарайся быть как можно осторожнее. Своей невесте скажи, что тебе это место нравится больше всего своей романтичностью, — добавил я, улыбаясь.

(Этот храбрый парень Лино был схвачен вместе с тремя другими партизанами и повешен на фонаре на площади в Беллуно, а его невесту заставили смотреть на казнь жениха…)

Теперь было самое время заняться непосредственной подготовкой к операции, однако только я собрался подняться, как ко мне подошел Николетто, мой заместитель, и заговорщицки произнес:

— Карло, в тюрьму должен пойти и я.

— Кто тебе сказал об этом?

— Никто. Я просто хочу тебе сказать, что если мы туда пойдем, то должен пойти и я. Ты ведь знаешь, кто должен туда пойти, чтобы освободить старика Баикьери и комиссара Бьянки?

— Если мы туда пойдем, то пойдем вместе!

Зову Далле Донне и (приказываю ему собрать всех людей, у которых есть немецкое обмундирование. Для выполнения операции нам нужно тридцать человек с «неитальянскими» чертами лица.

И я уже решил, кто пойдет со мной, но хочу, чтобы товарищи быстро выполнили мой приказ, и делаю вид, что решать будем вместе.

Через несколько минут Далле Донне собрал около пятидесяти партизан, которые были одеты в форму немецких солдат или хотя бы имели часть обмундирования, и приказал тем, кто остается на нашей базе, отдать свою форму будущим участникам операции. Я напомнил тем, кто готовился к операции, что у них должно быть немецкое оружие. Восемь немецких мундиров, добытых во время операции около Босконы, решили взять с собой. Я тщательно осмотрел каждого из товарищей, чтобы ни одна деталь одежды не выдала их.

И вот мы уходим все дальше и дальше от нашей казармы, сопровождаемые взглядами товарищей, которые пели «Бандьера росса» и в прощальном приветствии вскинули кверху руки со сжатыми кулаками.

Честно говоря, я не пел и не поднял сжатый кулак, даже не повернулся, чтобы посмотреть на оставшихся товарищей. Тревога об исходе нашей операции уже охватила меня. Судьба моих спутников и тех, кого мы хотели освободить сейчас, во многом зависела от нашей находчивости, военной хитрости и хладнокровия.

Я старался ускорить спуск по склону, так как темнота все сгущалась, гасли последние лучи заката, в то же время мне казалось, что чем дальше мы уйдем от оставшихся товарищей, тем быстрее утихнет во мне это почти ребяческое возбуждение. Позади я часто слышал смех, сопровождавший чье-то падение, или беззлобное переругивание, если кто-либо сбивал строй, споткнувшись или зацепившись сапогом за камень.

Спустя немного времени мы оказались возле мастика через Ардо, шаткого и узкого, без всякого ограждения по бокам, а внизу уже с трудом различалась покрытая пеной поверхность воды.

Благополучно перебравшись через Ардо, мы начали подниматься по тропинке, разорванной глубокими обрывами на несколько сотен метров; эту тропинку можно было бы назвать «тропой надежды». Каждый раз, когда мы проходили по ней, кто-нибудь громко высказывал свою сокровенную мысль, относившуюся к прошлым воспоминаниям или к будущему. В этот вечер Мик, один из наших ребят, родом из Южной Африки, вслух заметил, что хорошо было бы, если бы кто-нибудь из его деревни не по рассказам, а лично познакомился бы с такой дорогой.

Николотто постоянно следил за настроением товарищей, поддерживал дух людей. Прошло еще немного времени, и мы увидели огоньки деревушки Казе Бартот.

Вся деревня была погружена в глубокую тишину, но на звук наших шагов открылись некоторые двери, и мы услышали голоса жителей, называвших наших товарищей по именам.

Не убавляя шаг, мы отвечаем на приветствия: двери одна за другой снова закрываются, и вскоре Казе Бартот остается позади. Теперь мы находимся примерно в полукилометре от центра Больцано ди Беллуно, через который проходит шоссе, ведущее в глубь долины. Мы спускаемся по небольшой дороге вроде проселка, идущей слева от шоссе, и добираемся до стоящего на ровном участке небольшого домика, почти со всех сторон опоясанного верандой.

На лай собаки, спрятавшейся в кустах около дома, появляется человек с морщинистым лицом и рыжеватыми волосами, слабо освещенный светом керосиновой лампы, и прислоняется к столбику веранды, всматриваясь в темноту, пока я не выхожу в золу света колеблющегося пламени лампы. Это и есть Совилла, он живет у скал, расположенных вдоль берега Ардо, сжимающих русло реки в узкий проток, не больше метра; камнем из этих скал обтачивают и шлифуют лезвия и различный инструмент, а также используют для всяческих поделок. У Совиллы крепкие широкие ладони с растрескавшейся мозолистой кожей. Всю жизнь он не расстается с резцом и молотком — орудиями тяжелого труда каменотеса. За пятьдесят лет кожа его стала неотличимой по цвету от цвета скал его родной земли. Он Человек честный, надежный, истинный социалист.

В молчании теплой ночи, когда затихают все звуки, еще громче слышен грохот Ардо, она несется совсем рядом с домом, в этом месте образуя водопад. Совилла нисколько не удивлен нашим появлением: партизаны почти всегда заглядывали к нему по ночам, а его дом почти все время служит явочной квартирой и местом отдыха для партизанских групп. Вся семья Совиллы помогала отряду, хотя ни о подробностях, ни о цели операции ему ничего не известно.

Еще днем в этот домик зашел Де Люка, оставил старику двести лир, чтобы тот купил теленка, зарезал его у себя дома и приготовил еду. Этим должны были заняться его жена и дочка Пупа, а сын Нино этой ночью должен был привести отряд к дому, выбранному для ночлега. На следующий день Нино с помощью сестры перенес партизанам сваренное мясо. С ними пришел и Де Люка, который хотел последний раз проверить, все ли готово, и отдать приказ о начале операции.

Между тем старик предложил нам немного поесть. Наскоро перекусив, мы отправились в путь. Нино шел во главе отряда. Совилла с фонарем в поднятой руке освещал дорогу. Он остановился у начала моста над Ардо и попрощался с каждым из нас, мы перебрались на другой берег и оказались в полной темноте. На каждом шагу спотыкались, ноги скользили по намокшей глине и неровностям тропинки.

Никто не смог пройти этого участка дороги, не упав несколько раз в грязь. Затем мы начали спускаться и добрались до дна долины, топкого и грязного, покрытого зарослями боярышника, такими густыми, что, пробираясь сквозь них, основательно исцарапались. Вскоре выбрались на ровный участок дороги, свободный от кустарника. После этого двигались примерно еще около часа и наконец увидели покинутый дом. Обойдя его со всех сторон, чтобы убедиться в отсутствии засады, входим внутрь. Этот дом меньше, чем наш «Ай Ронк», но тип постройки почти такой же. Пока Николотто назначает караульных и размещает часовых, я с остальными людьми поднимаюсь на сеновал, заваленный сеном. Прощаюсь с Нино и прошу его, чтобы он не очень тянул с доставкой продуктов.

Плотно закрываем ставни окон и включаем карманный фонарь; из осторожности почти полностью закрываем его фуражкой.

Товарищи засыпают быстро, переход был долгим, все устали, а впереди день, полный опасности…

Пока партизаны спали, я начал подбирать наиболее подходящих для операции людей, внешне максимально похожих на представителей арийской расы. Важным фактором было хладнокровие, и это, пожалуй, было одной из труднейших задач для экспансивных южан.

Выбор казался особенно трудным не только потому, что в моем распоряжении было недостаточно людей с нужными способностями, или потому, что я не знал, кому доверить исполнение наиболее трудной части операции, но скорее из-за того, что каждый из присутствующих очень хотел быть включенным в основную группу, и мне очень не хотелось разочаровывать тех, кто будет вынужден остаться.