— Немец!.. Схватим его! Вы станьте за дверью, — сказал я Кузнецову и Орлову, а сам сел за стол. Хозяйка застыла в испуге. Она боялась слово сказать. За укрывательство советских пленных у них казнили.

Я сел к столу, чтобы немец спокойно вошел в дом. На Ивана Кузнецова я надеялся больше. Павел был совсем юный. Дверь открылась. Вошел человек в форме, но форма его была не солдатская, слишком зеленая. Он спросил что-то хозяйку, я ничего не понял, только повернулся и встал. А Кузнецов тут же вышел из-за двери и закрыл рукой этому человеку рот. Павел быстро и ловко вытащил пистолет из-за его пояса и направил на гостя. Мы посмотрели на хозяйку.

— Нет, это не немец, это мой сын лесник, — сказала горестно старушка.

Я был в замешательстве. Старушка что-то говорила своему сыну, потом перевела слова нам; она сообщила ему, что это ее земляки — русские, не убийцы, а пробираются к своим на Родину.

Я взял пистолет у Павлика Орлова, спрятал его в карман и сказал:

— Пистолет нам будет нужнее.

Затем я извинился перед ними, попросил карту из учебника, и мы, попрощавшись, вышли. Мы шли к горам по направлению, указанному нам хозяйкой дома. Лазали по мокрым от дождя балкам и кустам. На почти безлесном фоне мы были, наверное, как черные вороны. Но кругом было тихо. В горах виднелись одинокие дома. Но они пустовали обычно до весны. Мы не знали, есть ли кто там, ведь мог кто-нибудь и остаться. Я предложил зайти в такой одиноко стоящий от дороги дом. Пробирались к нему по тропке. Признаков жизни в доме не было видно. Окна забиты, ставни на запорах. Но мало ли кто может там укрыться. Силенки наши были уже на исходе. Три дня шли голодные. Подхожу к дому. Иван Кузнецов и Павел прикрывают меня. Остановился, как будто развязался шнурок моего обшарпанного ботинка. Глазами приглядываюсь к двери. Вижу — висит замок. Уже легче. Машу рукой: «Идите ко мне». Обхожу дом, вижу возле лестницы вход в сарай. Пахнет сеном. Через стекла еле пробивается наружный свет. В сарае тепло, можно переночевать. На высоких окнах и под чердачным окном на веревке развешаны какие-то сухие фрукты, похожие на наши груши. Грызем эти сладкие приятные груши. Павел нашел банку с компотом. Выпиваем по глотку. Решаем ночевать и разыскать съестное. Мы видим еще такие же дома под самой горой. И тут я вдруг различаю дымок над одним из них, сообщаю эту невеселую новость моим друзьям. Оба переглядываются.

В дом решили не заходить. Утром при свете еще поищем, а может быть, удастся забраться в пустой соседний дом. Пусть нам простят жители, оставившие на зиму свою скромную постройку. Нам ясно, что хозяин этого дома небогат. И, видно, сам нуждается. Но что делать… нам сейчас плохо… очень плохо…

Я стоял на посту перед рассветом. Несколько раз обошел дом по вытоптанной дорожке. В горах мерцал еле видимый огонек. Мы смотрели с надеждой на восходящее из-за горы солнце. Там восток, там Родина. А прямой дороги туда нет, надо идти еще на юг. А сколько? Может, не хватит сил перебраться даже через ту, не очень высокую гору…

Когда рассвело, мы нашли в доме банку мясных консервов. Как она оказалась здесь, мы не знали. Но ни одной корки хлеба у нас не было. Я предложил банку взять с собой, а компот весь выпить. Позавтракав, мы тронулись вдоль оврага по еле обозначенной тропке. Равномерно шагая, мы решили экономить силы. Впереди была Югославия. Вот бы попасть к своим славянам. Но когда-то это будет?

К вечеру мы подошли к одинокому домишке. Мы были уверены, что немцев здесь не должно быть, но… на всякий случай я остановил своих друзей, и мы долго наблюдали за бельем, развешанным у дома, женщиной, перебегавшей из сарая в дом. Затем все замерло Манящий запах дымка не давал мне покоя. За полчаса уже кто-нибудь из мужчин должен был выйти Тем более с наступлением темноты военные должны были выставить пост. Ничего этого не было. Начали мерзнуть ноги, надо было просушить мокрые от дождя остатки рваных ботинок, снять мокрые пиджаки и подумать об отдыхе. А что, если пойти в этот дальний, без дыма, брошенный дом? Никого не будем тревожить. Но тепло тянуло к себе. Я предложил зайти всем троим. Пистолет держать наготове. С маленьким гарнизоном, думаем, справимся.

Кузнецов шел в центре с пистолетом. Подойдя к двери, я рванул ее на себя и шагнул в освещенную дымную комнату. На нас смотрели человек пять мужчин, сидевших в разных позах. В нерешительности остановились и мы, понимая, что сидящие в доме не фашисты. Мы стояли молча. Люди нерешительно, но по-доброму смотрели на нас…

Оказалось, это партизаны, к которым мы и примкнули.

Глава написана по архивным материалам и воспоминаниям очевидцев Сергеем Гладким

Зенитная батарея {43}, в которой служил Иван Кузнецов, следовала за пехотой на тракторах НАТИ-5. Под Москвой свернули по шоссе налево и, обогнув по окраинам столицу, продолжали путь на юг — на Подольск. В лесах вокруг Подольска шла доформировка: часть получала новые зенитные пулеметные установки.

Лейтенант Иван Кузнецов, призванный на сборы незадолго до начала войны, сначала и сам любовался, а затем с восхищением смотрел на своих младших командиров, которые ощупывали, ласкали, как живые существа, новые механизмы пулеметов.

Месяца два занимались боевой учебой. Потом совершили марш к фронту, который приближался к Москве. Пришел осунувшийся за три дня марша командир полка. Объявил дальнейший маршрут движения: «Направляемся в сторону Юхнова».

510-й стрелковый полк был кадровой, хорошо обученной и полностью укомплектованной частью. Новую технику осваивали на ходу. Для таких немногих некадровых офицеров, каким был лейтенант Кузнецов, четкость работы красноармейцев была подчас удивительной. И это понятно. Здесь, в зенитной батарее, решали все доли секунды. Только об этом подумал лейтенант, как над колонной в сером рассвете пронесся незнакомый по виду самолет. Сначала решили — разведчик врага. Потом заметили на его крыльях звезды. Но это бы не «ишачок» {44}. Видимо, пролетел наш новый истребитель МиГ или ЛаГГ.

К утру полк остановился на привал. Выставили пост наблюдения. Слышно, как высоко в небе гудел с завыванием самолет. Это был явно самолет врага.

Наблюдатель подал сигнал тревоги: «Воздух!» Послышалась команда расчетам зенитных орудий и пулеметов «к бою». Машины съехали с обочины, заняли позиции. Но что это? На малой высоте, словно смерч, пронесся темно-зеленый самолет с черными крестами на фюзеляже и крыльях. Было видно, как от самолета отрывались небольшие темные капли, они летели на землю. Справа от дороги послышался взрыв. Один, второй, третий, свист осколков. Красноармейцы попадали у машин. Затем наступила тишина. Вдруг кто-то закричал. У пулемета корчился наводчик. Командир взвода побежал к нему. Втащил в кузов. Не сделав еще ни одного выстрела, едва доехав до фронта, наводчик уже был выведен из строя. Война есть война.

Слева в кустах мелькали фигуры красноармейцев с винтовками в руках и скатками через плечо. Они отходили на восток. Сразу же за ними в километре показались немецкие автоматчики. Они постреливали и что-то кричали.

— Второму! — скомандовал лейтенант Кузнецов своим пулеметчикам. — По группе автоматчиков — справа. Огонь!

Фашисты, словно услышав команду, залегли. Потом стали быстро отходить.

Наши пехотинцы, почувствовав подмогу, заняли оборону. Минут через пять бой затих. Но батальон пока не двигался. Зенитчики рыли окопы для укрытия.

Поздно вечером лейтенант получил команду: со взводом следовать за колонной стрелкового полка. На марше Кузнецов ехал на первой машине.

— Лейтенант, — позвал его комбат. — На правом фланге немцы прорвали нашу оборону и глубоко вклинились в нее. Двигайся вперед без фар. В случае чего будь готов драться и с танками…

Кузнецов спросил маршрут движения. Комбат ответил, что пока надо двигаться за пехотой.