Тот из конвоиров, что шагал впереди — молоденький жандрам, нес в руках сверток. Карабин у него болтался за спиной. За ним понуро шел арестованный. Шествие замыкал пожилой солдат, державший карабин в руках.

— Я беру на себя пожилого, — шепнул Сергей и чуть-чуть опередил Загороднева.

Особого беспокойства гуляки у жандармов не вызвали, тем более что они были так пьяны, особенно тот, что шагал впереди: бедняга прилагал столько усилий, чтобы держаться прямо, но это никак ему не удавалось, его мотало из стороны в сторону, словно шлюпку в штормовом море.

Все произошло в тот момент, когда конвой уже миновал парней. Один из них неожиданно кинулся на заднего конвоира, рванул карабин на себя. Жандарм скорее от неожиданности успел нажать на спусковой крючок, выстрелил в воздух. Но тут же, получив удар ботинком в пах, отлетел в сторону. В этот момент Загороднев успел разоружить молоденького жандарма.

Вдруг из-за кустов раздался выстрел, пуля просвистела над головой Сергея. Неподалеку, за углом дома, оказывается, стояла не замеченная ранее жандармская машина, и стрелял в них шофер.

— Уходите, — кивнул Сергей, — а я вас нагоню. — И, упав в кювет, принялся стрелять.

Загороднев понял, что Сергей имел в виду его и освобожденного француза. Но когда он оглянулся, то арестованного уже не было. Исчез и пожилой жандарм. Лишь молоденький солдат, видимо, все еще не пришел в себя после всего, что произошло, и стоял с нелепо поднятыми над головой руками. Загороднев повалился на землю рядом с Сергеем и принялся ловить шофера на мушку. В это время, пятясь назад, машина выкатилась из-за кустов и, подмигивая подфарниками, разворачивалась, готовая ринуться в город. От очередного выстрела Сергея над капотом вдруг появился крохотный язычок пламени, и вскоре огонь уже охватил всю машину.

— Бежим, — крикнул Сергей и первым кинулся в темный переулок.

Утром, когда партизаны стали анализировать эту стычку с жандармами, то нашли в ней немало погрешностей против той осторожности, о которой говорил Пьер. Но, видимо, без погрешностей не обойтись.

Днем из-под Абвиля вернулся Николай с товарищами. Они принесли пистолет и пару карабинов.

— Мы обнаружили склад с горючим, — доложил Николай, — Объект довольно интересный. Как только добудем оружие, с него и можно начинать!

— А что! — воскликнул Колесник. — Я думаю, что ждать этого дня осталось недолго. Давайте прикинем. Сейчас у нас семь единиц оружия. Это, конечно, негусто. Пока мало боеприпасов. Но если и дальше мы станем добывать оружие столь успешно, то скоро составим серьезную боевую силу.

Решили, что Карье займутся Петриченко и Николай.

Через некоторое время разведчикам удалось собрать о Карье некоторые данные.

До войны он служил в почтово-телеграфном ведомстве. По делам службы иногда приезжал в Розель, заходил в кафе мадам Креман — жизнерадостной женщины, быстрой в работе, острой на язык. В первые дни оккупации Карье где-то запропастился, на хуторе не показывался, а когда появился вновь, сразу можно было понять, что он стал шишкой, ведающим продовольственными заготовками: держался с большим достоинством, на боку носил офицерскую сумку.

То, что старый посетитель вновь вернулся в кафе, никого не удивило. Крестьяне любили мадам Креман и охотно посещали ее заведение. Даже в голодный сорок четвертый год здесь всегда можно было выпить чашечку кофе, а приветливые слова и щедро расточаемые улыбки хозяйки заставляли забывать, что кофе сварено из желудей. Поэтому на первых порах визиты Карье никого не удивили. Подвело его не в меру проявляемое любопытство.

— Мадам Креман, — как-то вкрадчивым голосом заговорил он, — что это за странные посетители иногда заходят к вам? Вот за этот стол люди садятся вроде бы разные, а газеты держат одинаковые?

— Неужели, мсье Карье! — воскликнула она. — Я просто поражена вашей наблюдательностью, а сама, признаться, этого не замечала, все дела, все, знаете, некогда…

По селам и хуторам Карье ездил не один, а с пятью вооруженными солдатами. Они скупали у крестьян продукты за бесценок. Ведь немцы не разрешали возить продукты в город на рынок… Странно было только то, что нередко вслед за отъездом «заготовителей» начинались аресты. Один случай, второй… Особенно забеспокоились партизаны после того, как был схвачен паренек, только что бежавший из лагеря и прибившийся к ним. Правда, в отряд взять его еще не успели, но уже присматривались к нему. Жил он на хуторе Розель. После того как там побывали «заготовители», его схватили.

Эти аресты встревожили и франтиреров.

— Церемониться с ним нечего, — сказал капитан Луи, когда Колесник рассказал ему о наблюдениях своих разведчиков. — Все ясно — это платный шпик!

— Да, но он француз, — замялся Колесник.

Капитан посмотрел на него недоуменно:

— Француз? Ах, вы вон о чем. Дипломатия… Хорошо. Тогда вместе с вами пойдут и мои парни. Карье они возьмут на себя. Согласны?

— И еще вопрос, — продолжал Колесник, — в случае, если мы отнимем у «заготовителей» продукты и скот, куда все это девать?

— Ну, эту проблему решить нетрудно, — улыбнулся Капитан, — отдадим семьям расстрелянных патриотов.

Накануне стало известно, что Карье и сопровождающие его солдаты вечером должны возвращаться из-под Дуллана в Амьен — центр департамента. В лесу, на развилке дорог, была устроена засада. Уже в сумерках Николай подал сигнал:

— Едут!

Вначале послышалось цоканье подков о щебеночное шоссе, затем игра на губной гармонике… Вот из-за кустов вынырнула первая фурманка, за ней вторая.

Сытые, лощеные битюги, несмотря на груз, шли крупным шагом. Для них этот груз — не груз. Солдаты, развалившись на мешках и свертках, дремали, а тот, что устроился на первой фурманке, играл на губной гармонике. Сам Карье полулежал на последней подводе. За ней шел привязанный скот.

Особое внимание партизаны обратили на солдата, видевшего впереди. И не только потому, что он ехал первым и играл на губной гармонике — больно уж комично он выглядел: крохотная головка, большие, словно лопухи, уши. В первый момент «гармонист» показался им рохлей, этаким недотепой. Но этот недотепа чуть не наделал беды…

Как только первая подвода поравнялась с тем местом, где партизаны спрятались в кустах, Колесник подал сигнал. Бойцы выскочили из укрытия с такой быстротой и внезапностью, что Карье и его солдаты не успели даже взяться за оружие. Зато тот, что сидел впереди, проявил удивительную прыть. Он раньше всех заметил партизан, тут же сиганул в кусты и запетлял между ними словно заяц.

Карабин немец прихватить не успел. Поэтому все надежды у него были на ноги, а ног он не жалел. За ним кинулся Жан — неплохой спортсмен. Однако расстояние между ним и беглецом начало быстро увеличиваться. Франтиреры и партизаны намеревались провести операцию тихо, без единого выстрела. К сожалению, Жан вынужден был выхватить из-за пояса пистолет. Только он прицелился — беглец сиганул в кусты и был таков, словно провалился сквозь землю. «Куда же он девался?» — недоумевал француз. В тот момент, когда Жан пробегал мимо куста, за который нырнул немец, он чуть не кувыркнулся через кучу барахтающихся тел. Оказывается, солдат наскочил на секретный пост, выставленный Колесником. Услышав хруст веток, а затем и увидев самого беглеца, партизаны затаились, подпустили его ближе, сбили с ног и скрутили руки.

Подводы тут же были отправлены в укромное место под разгрузку. С ними ушел и скот, а Карье и солдат увезли с собой франтиреры.

В этой операции было захвачено пять карабинов и один пистолет. Два карабина оказались в руках франтиреров. Но старший группы Телье подошел к Колеснику и сказал: