— При чем тут Жанет? — не сразу понял Колесник.
— Раз берешь Николая, пойдет и Андрей, ведь они неразлучные друзья.
И в самом деле, как только Николай узнал, что командир хочет взять его с собой, обрадовался, но тут же спросил:
— А Андрей?
— Я не против, но…
— Непременно пойдет, товарищ лейтенант, — поняв его намек, улыбнулся Николай, — любовь подождет.
И действительно, победила мужская дружба, но Андрей грустен.
К ферме, на которой, по их данным, прячутся бежавшие из крепости летчики, они подошли уже когда совсем рассвело, залегли в кустах, стали наблюдать за усадьбой. Их отделяло от усадьбы лишь шоссе. По нему изредка проходили пешеходы, проезжали телеги, иногда проносились автомашины. За оградой была видна женщина, кормящая птицу, в саду копался мужчина — видно, хозяин фермы. Посторонних, кажется, нет.
Николай и Андрей остались лежать в кустах, а Колесник направился к домику фермера.
— Бонжур, мадам!
От неожиданности крестьянка вздрогнула. В эту минуту он увидел под навесом парня, которого не заметил раньше. У него забинтована нога, еще не зарубцевавшийся шрам на носу. Парень был в одних трусах — делал гимнастику. Видимо, это один из тех, кто им нужен.
Увидев Колесника, незнакомец в первую минуту растерялся, но когда тот сказал: «Привет от Мефодия!», — успокоился, несмело протянул руку, представился:
— Анатолий!
— Нам сказали, что тут вас двое, — сказал Колесник, — а где же второй?
Анатолий улыбнулся, хотел что-то ответить, но не успел. В этот момент под навес вошел мужчина, которого Колесник только что видел в саду. Это был типичный крестьянин средних лет: невысокий, но коренастый, с настороженным взглядом, большими жилистыми руками.
— Мсье Анедуш, — представил его Анатолий.
Фермер сразу понял, что гость тоже русский, тревожно посмотрел на дорогу. Поймав его взгляд, забеспокоился и Анатолий.
— В эти часы мимо усадьбы обычно проезжает полицейский, — пояснил он, — так что нам лучше сменить дислокацию…
За лужком, в километре от усадьбы, находилось гумно. Собрались там. Крыша и стены помещения выложены из соломы. От времени она просела, уплотнилась, приобрела землистый цвет. Внутри сумрачно и прохладно. Посредине стояла веялка. Рядом лежал неубранный ворох ухвостьев. У дальней стены виднелись немудреные крестьянские орудия производства: вилы, грабли, мотыги.
Следом за ними сюда пришел хозяин фермы, принес хлеб, сыр и ньом — самогон из виноградного жмыха. Узнав, что русские еще недавно слушали Лондон, угощая, расспрашивал о событиях на фронтах. Его интересовало все: и как продвигаются по Франции союзники, и где находится в данный момент Красная Армия, и даже когда, по мнению русских, кончится война.
Анатолий сидел рядом с Колесником, вслушивался в разговор, но сам участия в нем не принимал. С его лица по-прежнему не сходили настороженность и ожидание. Как только фермер ушел, он облегченно вздохнул.
— Тут ваши товарищи в прошлый раз про русский партизанский отряд рассказывали…
— А ты не веришь, — усмехнулся Колесник.
— Трудно поверить, — признался Анатолий, — за тридевять земель — и вдруг русский партизанский…
— И не один, — подтвердил Колесник. — Только на севере Франции действует уже одиннадцать русских партизанских отрядов и групп. Есть такие же отряды и группы и в других местах страны. Для руководства ими создан Центральный Комитет советских военнопленных.
Анатолий слушал, от удивления крутил головой.
Фамилия его Бандалетов. Он летчик, по званию — старший лейтенант. Воевал на Юго-Западном фронте. Был сбит и попал в плен. В начале сорок второго совершил побег, сумел добраться до города Запорожье, уже оккупированного немцами, связался с подпольщиками. Но вскоре последовал новый арест, и Анатолия отправили в Бухенвальд, затем на север Франции, под Кале, где заставили строить объекты, предназначение которых долгое время никто из них не знал. Лишь когда работы на стройке закончились, прошел слух, что они сооружали стартовую площадку для запуска нового секретного оружия.
То, что Бандалетов рассказывал о себе, было им, в общем-то, знакомо. Может быть, поэтому Андрей тихо посапывал, Николай ворочался, шебурша соломой. Но как только он заговорил о стартовых площадках, Колесник насторожился, притих и Николай.
— Из-под Кале, — продолжал рассказчик, — нас перевели под Дуллан — заставили строить точно такой же объект, но чуточку меньших размеров. Немцы учли опыт прежних, уже разрушенных площадок и старались все сделать для того, чтобы новые были менее заметны с воздуха. Отсюда мы решили бежать.
— Из крепости или со стройки? — уточнил Николай.
— Из крепости, — после некоторой паузы сказал Анатолий. — Нас было трое, врач Петшик — чех, фельдшер Саша Тарасов и я. Они оба работали в ревире, а я был электриком. Втроем мы и сговорились о побеге. Мне удалось достать электрокабель. Врач, как больного, положил меня в стационар. В одну из ночей мы выбрались из ревира незамеченными, добрались до крепостной стены, привязали к дереву кабель и стали спускаться со стены.
Спуск прошел почти благополучно. Правда, я упал и вывихнул ногу, а потому передвигался еле-еле. Но Саша на произвол судьбы меня не бросил. Кое-как добрались до усадьбы фермера. Как позже мы узнали, фамилия его — Вайян. Фермер, разумеется, прекрасно знал, что ждет его за укрывательство военнопленных, однако впустил нас в дом, накормил. А на зорьке он запряг лошадь — мы легли в телегу, сверху он забросал нас свежескошенной травой и отвез к своему знакомому Эрнесту Анедуш. Через него Саша связался с франтирерами и ушел к ним в отряд. Я же ходить не мог и пробыл у лесника больше месяца, стараясь быть ему полезным. Починил электромотор, исправил кое-какие сельскохозяйственные инструменты.
— А теперь сможешь идти? — спросил Колесник.
— Трудновато будет, — вздохнул Анатолий, — но очень уж хочется скорее к своим…
— Тогда спать, а ночью в путь.
«10 июля.
На рассвете мы подходили к Фревану. Чем больше сокращалось расстояние между нами и городом, тем явственней слышался гул моторов, отдаленные глухие взрывы. «Похоже, что бомбят город», — высказал предположение Николай. Однако вскоре все стихло… Видимо, отбомбившись, самолеты союзников улетели. На небе еще долго клубились черные, густые тучи. Противно пахло тротилом.
Впереди была река. Она отделяла нас от города. Когда мы подошли к ней ближе, то увидели толпу, которая выбиралась из бомбоубежища, сделанного в скалистом берегу, и, тревожно поглядывая на небо, двигалась к мосту. Мы влились в нее. Перешли мост. Оказались в парке. Еще вчера нас должен был встретить здесь Алексей. Но мы запоздали почти на сутки. Как теперь разыскать его?
В одной из аллей мои спутники присели на скамейку. А я, обдумывая выход из создавшегося положения, принялся прохаживаться взад и вперед. В этот момент мимо меня с независимым видом прошел курчавый паренек в желтой майке, черном берете. Прошел. Повернулся назад… Не будет Алексея — нас должен встретить его посланец. По всем данным парень, который крутился возле нас, и есть тот человек, которого мы ждем. В таком случае я должен закурить. Заметив у меня в руках сигарету, парень подошел ко мне. Наклонился прикурить, тихо спросил: «Александр?» и тут же представился: «Дмитрий! Я от Алексея». Окинув моих товарищей внимательным взглядом, деловито добавил: «Идти придется порядочно. Поэтому лучше разбиться на пары. Каждая пойдет самостоятельно!»
(Из дневника)
* * *
Город был сильно разбит. Кругом виднелись груды камней, куски деревьев, искореженное железо. В первом переулке они встретили немецкого часового, который прохаживался вдоль высокого глухого забора. Едва партизаны миновали его, как мимо них проскочил «кадиллак» с сидевшим в нем немецким офицером. Остро запахло бензином, полученным из угля. Миновав центр, партизаны вскоре вновь вышли на окраину города… Здесь тянулись небольшие домики. Многие из них были разрушены. На территории одной усадьбы чудом остался целым и невредимым сарай, со всех сторон заросший высоким бурьяном. Дмитрий подвел их к нему и весело объявил:
