К Ремизову подъехал командир высланной вперед конной разведывательной группы. Он доложил, что, по данным разведки, наиболее уязвимы участки обороны в южной и западной окраинах города. По-видимому, отступавший противник не успел здесь как следует закрепиться. Доложив генералу Аскалепову данные разведки, Ремизов повел передовой отряд в наступление на южную окраину города из-за левого фланга 36-й танковой бригады. Самоходчики оставили шоссе и вышли на самостоятельный маршрут южнее. Посланные вперед и на фланги разведгруппы доносили о действиях противника. Занятые фашистами деревни обходили: ведь следом наступали главные силы дивизии. А передовой отряд шел безостановочно к цели. К вечеру 15 января с частью сил 65-й танковой бригады он вышел на южную окраину Радома. Завязался жаркий бой.
На плечах отходившего противника танковые бригады во взаимодействии с передовыми отрядами стрелковых дивизий ворвались на окраины города.
Оборонявшиеся фашистские войска активно поддерживала дальнобойная артиллерия, укрытая на огневых позициях западнее города. Снаряды ее ложились то на одном, то на другом участке сражения.
На НП передового отряда 77-й гвардейской стрелковой дивизии прибыл заместитель командующего 69-й армией генерал Н. И. Труфанов, руководивший передовыми войсками. Едва он оставил «виллис» и вошел в дом, где размещался НП, как начался новый артналет противника. Снаряд угодил прямо в машину генерала, разнеся ее на куски, загорелся и дом. Пришлось всем перейти в траншеи, отрытые еще гитлеровцами вблизи деревни. Из этого нового, наскоро оборудованного НП генерал Труфанов отдал приказ войскам: в ночном бою взять Радом!
На НП командира полка прибежал мой ординарец Михаил Швецов. Запыхавшийся, возбужденный, он доложил, что правее наступавших подразделений видел аэродром, вокруг которого уложены авиабомбы, соединенные электрокабелем. Видимо, противник намеревался взорвать аэродром, но сделать этого еще не успел. Доложив М. И. Колобову и посоветовавшись с ним, я дал задание Швецову и рядовому Зиганшину, ординарцу капитана Романова, взять саперные ножницы и разрезать кабель, разъединив тем самым электроцепь. Радист по специальности, Михаил знал, как обращаться с электропроводкой. Он взял саперные ножницы, а у химиков резиновые перчатки (меньше риска), Хасан Зиганшин с автоматом прикрывал действия товарища. Переползая вдоль электропроводки, Михаил разрезал ее в нескольких местах. Сияющие от радости, возвратились они на НП и доложили командиру полка о выполнении боевого задания по сохранению аэродрома. Оба были представлены к награде.
Начало темнеть, но бой не утихал. Штурмуя город, советские войска сжимали засевших в нем гитлеровцев огневым кольцом.
Подходили основные силы стрелковых дивизий, занимали назначенные генералом Труфановым участки, готовились к ночному штурму.
Доложив командиру полка, я направился в боевые порядки подразделений.
Самоходки стояли рассредоточенно, огня не вели. Экипажи находились на своих местах.
Я подошел к машине старшего лейтенанта Давыдова, подробно расспросил, как батарея совершила марш. Молодой комбат горячился.
— Что ж — постреляли малость и утихли. Командиры-стрелки что-то там долго решают. А мы — сиди и жди их команды.
— Не кипятись, Давыдов, — успокоил я его, — впереди серьезное дело, а чтобы лучше и с наименьшими потерями его решить, надо и командирам-стрелкам, и тебе подумать. Подумать перед боем всегда не лишне.
Оставив Давыдова, я пошел к экипажу Сытытова.
— Плохо без лейтенанта Марычева, — с горечью признался Сытытов, когда я забрался в боевое отделение самоходки. Старшина рассказал мне, как дрались они в ночном бою за Зволень. Было видно — злости и трезвого расчета у людей этого экипажа стало больше, к тому же прибавилось желание отомстить за смерть командира.
— Все кажется нам, — продолжал Сытытов, — что мало сделали. Надеюсь, пойдем за Радом в ночной бой. Пусть враг не ждет от нас пощады. Спасибо комбату Давыдову: не отпускает от себя, чувствуем его поддержку.
Когда, попрощавшись, я направился к другому экипажу, западнее города глухо ударили орудия. «Снова дальнобойная…» Оглушительной силы взрывы потрясли воздух и землю в расположении батареи Давыдова. Все произошло так внезапно, что я не успел даже упасть, и первое, что увидел — разбитую и объятую пламенем САУ комбата Давыдова, Скорее туда, к товарищам, если кто-нибудь из них еще жив, спасти! — было первое желание. Но в то же мгновение САУ взорвалась, в воздухе засвистели осколки. «Рвется боекомплект», — промелькнула мысль, и я крикнул Сытытову:
— Отведите в сторону свою машину!
Взревел мотор, самоходка на сотню метров откатилась назад и остановилась. На месте машины Давыдова бушевал огонь. Еще несколько секунд стоял я в оцепенении, но, сообразив, что глупо и бесполезно так стоять, плюхнулся на дно канавы.
Выстрелов дальнобойной артиллерии врага больше не было слышно. «Пальнул, сволочь, наугад, а сколько беды наделал!» — мысленно выругался я. Кто-то полз ко мне по канаве. Я поднял голову и увидел Сытытова.
— Живы, товарищ майор?
— Жив, как видишь.
— Когда вы упали в канаву, Тавенко крикнул: «Замполита убило!» Я и поспешил к вам.
— Со мной все в порядке. Возвращайтесь к своей самоходке, а я пойду в экипаж лейтенанта Новожилова, пусть принимает командование батареей.
По врагу, как возмездие за его новые злодеяния, ударили одновременно сотни орудий. Едва утих длившийся несколько минут шквал артиллерийского огня, на штурм города пошли танковые бригады 11-го танкового корпуса и дивизии 25-го и 61-го стрелковых корпусов. Ударом с трех сторон противник был расчленен и опрокинут. Опасаясь полного окружения, немцы в панике отходили на запад, бросая оружие и боевую технику.
Поддержанная танкистами и самоходчиками 77-я дивизия в ожесточенном бою овладела вокзалом, захватив большие трофеи. Сметая на своем пути отдельные очаги сопротивления врага, она стремительно вышла на юго-западную окраину города. Но жаркие схватки с обреченными остатками вражеского гарнизона продолжались до рассвета. К утру еще один город был вырван у врага советскими солдатами и возвращен законному хозяину — польскому народу.
Командира батареи Тимофея Ивановича Давыдова и его боевых товарищей, павших смертью храбрых в ночном бою, — офицеров А. И. Горелкина и Ф. Ф. Фатхутдинова, наводчиков В. В. Ларионова и И. Г. Подобеда, механика-водителя В. И. Кушеметова и заряжающего Г. П. Хорькова — хоронили в только что освобожденном Радоме, на его восточной окраине, у шоссе. Возле братской могилы выстроились бойцы батареи. Они по одному выходили из строя, брали в руку комья мерзлой земли и бросали в яму. На могиле установили дощатую четырехгранную пирамиду с прикрепленной сверху звездой. На пирамиде — квадрат белой доски, на ней — выжжены имена и фамилии незабываемых друзей-однополчан.
— На вашей могиле, — звучал в морозном воздухе голос майора Пузанова, — клянемся, что сквозь жестокие схватки с ненавистным врагом мы пронесем омытое вашей горячей кровью знамя до полной победы над фашистским зверем!
— Клянемся! — ответил строй.
— Пройдут годы и десятилетия, — продолжал парторг, — а память о вас не померкнет в нашем сознании. Не забудет вас и человечество, ради свободы которого вы отдали свои молодые жизни! Тропа к вашей могиле не зарастет никогда!
Гулко ударили выстрелы прощального салюта. Воины заняли места в боевых машинах, стоявших колонной вдоль шоссе. Их теперь четыре. Пятая, сгоревшая, осталась навечно в памяти этих солдат. Взревели моторы. Лейтенант Новожилов, ставший во главе батареи, взметнул флажки: «Делай, как я!» Ускоряя движение, колонна устремилась на запад, туда, где гремел бой.
К исходу дня 16 января стрелки-гвардейцы и самоходчики вышли на западную окраину большой деревни Волянув, разгромив на подступах к ней сопротивлявшуюся большую группу противника. На достигнутом рубеже задержались на всю ночь. Стрелковые полки закрепляли занятые позиции. Подошли машины с боеприпасами и горючим, походные кухни самоходчиков. Непрерывное боевое напряжение, бессонные ночи вконец измотали воинов. Обслужив машины и наскоро перекусив, экипажи распределяли между собой время для короткого отдыха, устраивались прямо в боевом отделении самоходки и быстро засыпали. Назавтра предстоял новый марш-бросок.
