— Куда мне с перебитой ногой, — угрюмо обронил Тарарин. — Останусь здесь. Вас прикрою.

— Не дури, — пытался урезонить Николая Титаренко.

— Это решено. А фашисту я не дамся!..

Сержант Тихонов и рядовой Головенский благополучно переправились на восточный берег. Встретившие их бойцы другой дивизии сообщили, что 77-я гвардейская, получив новую задачу, в ночь на 30 июля ушла на другой рубеж. На ее место выдвинута новая часть. Тихонова и Головенского накормили, предложили отдохнуть. Разведчики отдыхать не стали: наскоро перекусив, ушли на поиски своих. К исходу дня 1 августа добрались до большого моста через Вислу. А через пару часов, уговорив коменданта переправы, они добрались на попутной машине в родной полк.

Полковник Пащенко молча выслушал суровый и волнующий рассказ о судьбе группы лейтенанта Павла Гончарова, героизме ее солдат. Он отметил на карте расположение захваченного плацдарма, передний край обороны противника. Когда Тихонов и Головенский закончили, полковник подозвал обоих к карте и показал, где расположен полк, а где — их товарищи, переправившиеся через реку.

— Как видите, нас с ними разделяют только окопы врага да захваченные им высотки, — сказал полковник. — В ту ночь, когда вы отплыли, а гитлеровцы обнаружили переправу и сорвали наш замысел, еще была надежда, что вы живы и дадите о себе знать. Но вестей от вас не было, и мы решили, что ваши лодки постигла участь тех, кто погиб тогда на воде. Той же ночью по приказу командира дивизии мы снялись и ушли правее.

— Торопиться нужно, товарищ гвардии полковник, — Тихонов умоляюще смотрел на командира полка. — Группе долго не продержаться. Лейтенант просил подбросить боеприпасов и чего-нибудь из харчей. Этой же ночью.

— Мы бы так и поступили, — вздохнул полковник, — если бы вы дали о себе знать хотя бы с утра.

— А теперь как же? — встревоженно спросил Головенский.

— Теперь?.. — Пащенко склонился над картой. — Вот смотрите… — Бойцы подошли к столу. — Командир дивизии приказал овладеть этими высотками. Завтра на рассвете начнем наступление и выйдем к реке на плацдарм.

Сержант Тихонов вдруг вытянулся в струнку:

— Разрешите обратиться, товарищ гвардии полковник!

— Говорите…

— Разрешите мне и гвардии рядовому Головенскому отбыть на плацдарм к разведчикам.

Полковник с минуту о чем-то думал, поглядывая на карту. Потом поднял голову и пристально посмотрел на замерших в ожидании его решения бойцов. Взгляд его потеплел.

— Спасибо, дорогие мои… Как собираетесь переправляться?

— А все на той же лодке, мы ее припрятали, — сказал Головенский.

— Вот вы, товарищ Головенский, и переправитесь. Начштаба выделит в помощь двух разведчиков. К месту, где припрятана лодка, вас подбросят на штабдовд «газике». Возьмите с собой сколько сможете патронов, гранат и продуктов. А сержант Тихонов пойдет с нами. Боевой вам удачи!

…Мучительно долго тянулась для остатков группы Гончарова первая половина бессонной, полной тревоги ночи. Бойцы напряженно ловили каждый шорох, и не столько со стороны высот, где засели гитлеровцы, сколько со стороны реки, к которой были обращены все их надежды.

К окопу Тарарина подполз Иртюга.

— Не спишь? — спросил шепотом.

— Какой там сон… — тихо ответил Николай. Был он невесел и задумчив. Времени на жизнь, как полагал Тарарин, осталось не так уже много: с перебитой ногой он считал себя обреченным. Появление товарища на минуту отвлекло Николая от мрачных мыслей.

— Болит нога?

— Болит, — нехотя ответил Тарарин, не желая лишний раз говорить о том, что и так не давало покоя.

— Без рук и из меня никудышный вояка получается, — грустно промолвил Иртюга.

Помолчали.

— Пошарь в моих карманах, — попросил Павел, — Может, наскребешь на цигарку.

Тарарин нащупал в кармане у Павла кисет, на дне которого выбрал табаку на две неполные закрутки, свернул их и, прикурив, одну сунул в рот Иртюге. Затянулись.

— Как думаешь, почему молчат наши?

— Ума не приложу, — пожал плечами Тарарин. — Не иначе стряслось у них что-то…

Иртюга собрался уходить, но почему-то замешкался. Помявшись, спросил Николая:

— Ты твердо решил не уходить с этого берега?

— Твердо.

— Тогда возьми и мою «лимонку». На поясе.

Тарарин обнял товарища. Они расцеловались, как делали это всегда, когда уходили на задание в тыл врага.

В четвертом часу утра лейтенант Гольденберг дал команду отходить на край обрыва. Тело Гончарова перенесли к берегу реки.

Те, кто еще мог работать лопаткой, к рассвету отрыли ячейки для стрельбы лежа. Теребун облюбовал воронку от снаряда. Он лишь немного углубил ее, приспособив к ведению кругового огня.

Гитлеровцы не проявляли особой активности. И только после обеда, не видя признакоа жизни на позициях, занятых советскими бойцами, пошли в атаку на пустые окопы. Ворвавшись в них, фашисты потоптались с минуту, а затем цепью двинулись к реке — туда, где залег с бойцами лейтенант Гольденберг. Разведчики встретили гитлеровцев дружным огнем из автоматов и снайперских винтовок.

Николай Теребун ловил в прицел темно-зеленые фигуры и хладнокровно нажимал на спусковой крючок. Он уже не считал, сколько израсходовал патронов и сколько гитлеровцев уничтожил. Главное — остановить врага!

Гитлеровцы подошли совсем близко. Увлекшись боем, Николай не заметил, как его товарищи начали бросать гранаты. Понял это, лишь когда услышал грохот взрывов. Фашистские автоматчики залегли. Теребун оглянулся: группа бойцов отходила к реке. Николай отполз к обрыву и прыгнул вниз. Затем снял гимнастерку, завернул в нее винтовку и, торопливо разбросав прибрежный песок, спрятал свою подругу-снайперку. «Я еще вернусь», — сказал сам себе и бросился в воду.

Лейтенант Миля Гольденберг с рядовым Григорием Антоненко и Иваном Савиным прикрывали отход группы к реке. У каждого оставалось по одной гранате. И когда гитлеровцы, не встречая сопротивления, вновь поднялись в атаку, Гольденберг крикнул: «Гранатами — огонь!» Раздалось три взрыва. Автоматчики как по команде бросились на землю.

— Скорее к реке! — скомандовал лейтенант. Он видел, как Антоненко и Савин сползли под обрыв, но на месте оставался еще один боец, Лейтенант узнал Тарарина и повторил команду. Тот лежал без движения. Решив, что сержант мертв, Гольденберг тоже побежал к реке.

Гитлеровцы уже поняли, что русских осталось совсем немного, но подниматься все же не решались. Обрыв какое-то время скрывал от них то, что происходило на берегу. Когда же они увидели разведчиков, плывущих к восточному берегу, разом вскочили на ноги. И в этот момент, словно из-под земли, перед гитлеровцами во весь рост поднялся Николай Тарарин. Со словами: «Советские воины в плен не сдаются!» — он бросил одну за другой две гранаты. И тут же свалился под обрыв. Собрав последние силы, отполз и лег на песок рядом с телом лейтенанта Гончарова. Левую руку откинул в сторону, а правую с зажатой в кулаке гранатой подвернул под себя — прикинулся убитым. Решил; «Будут брать — погибнем вместе».

Но гитлеровцы почему-то долго не показывались на берегу: очевидно, брошенные гранаты охладили их пыл.

Не поднимая головы, Николай наблюдал за рекой. Бойцы уже были на середине реки, их уносило вниз. И вдруг впереди плывущих разорвался снаряд, второй позади — открыла огонь вражеская артиллерия. Затем столбы воды поднялись там, где уже еле заметными точками маячили над водой головы его товарищей, тех, ради кого он остался на этом берегу. Николай невольно зажмурил глаза, а когда открыл их вновь, на воде, в том месте, где, казалось, и во мраке увидел бы своих, была зеркальная гладь…

В следующую минуту Тарарин услышал шаги и громкую немецкую речь. Он замер. Гитлеровцы! Сколько их было, сержант не видел: он, как и прежде, лежал лицом к воде. Через минуту Николай ощутил острую боль в боку от сильного удара сапогом и услышал короткое: «Капут!». Затем шаги удалились. Эти несколько минут показались Тарарину вечностью.