Помню, пес жил у бабки, Жулька, рыжий, веселый, лицо мне лизал, прыгал. А потом вдруг умер или убил кто по злобе. Как я плакал! Ткнулся бабке в живот, а она травами пахнет, хлебом…

Наталья слушала и дивилась, как из светлого того мальчика вырос нынешний серый Костя, примитивный, недобрый, завистливый, чьими стараниями?

И она тоже рассказывала, как училась в школе, а потом в институте, и была самая умная, искусная, талантливая, а таких, как известно, не любят, отторгают, выталкивают, потому что боятся, что на их ярком фоне отчетливо проступит собственная ничтожность.

Вспоминала деда с бабкой, как жила у них, маленькая, в Ухтомской, как дед по утрам делал зарядку, «ломался», говорила бабушка и хохотала, когда он ходил вприсядку, «гусиным шагом», смешно выкидывая в стороны ноги. Как дед стучал в потолок шваброй, пробуждая ее от сладкого утреннего сна, и сердился, когда бабушка подсовывала внучке самые вкусные, лакомые кусочки.

Но главным героем воспоминаний неизменно оставался отец, который с течением времени становился в ее глазах фигурой все более значительной, трагической, почти былинной.

— Ты хоть понимаешь, где он работал?! — горячилась Наталья. — Кого возил! И сколько всего про них знал!

— Ну и чего? — таращил глаза Костя. — Его, чё, убили?

— Его не убили только потому, что не успели, — терпеливо объясняла Наталья. — Он вовремя почуял опасность и сумел убежать от них, скрыться.

— Ну, и чё?

— Хрен через плечо! — орала Наталья. — Ты что, совсем больной или прикидываешься, что ничего не понимаешь?! Он слишком много знал и спрятался в безопасном месте, чтобы спасти свою жизнь, а заодно и наши! Суд признал его умершим, но я верю, что он жив! Жив, понятно тебе?! И когда отец вернется, мы им всем покажем, почем фунт лиха…

Надежда Никитична, задумчиво побарабанив пальцами по столу, махнула рукой и решительно набрала рабочий телефон младшего сына.

— Андрюш, это ты?

— Да вроде я.

— Здравствуй, сынок! Ты завтра свободен?

— Смотря для чего, — осторожно уклонился от ответа Шестаков.

— Отвезешь меня утром в «Детский мир»?

— А что, пришла пора обновить гардеробчик? Впадаешь в детство? Не рановато?

— Пальто надо Аньке купить демисезонное, — не позволила Надежда Никитична сбить себя с заданного курса. — Вчера старое померили — рукава совсем короткие. А в шубке уже жарковато. Мы бы с утречка пораньше…

— Я… сам куплю, — помедлив, сказал Андрей.

— Купи, — охотно согласилась Надежда Никитична. — Знаешь, такое дутенькое, из непромокаемой ткани. А можно курточку купить со штанами, тоже неплохо. И сразу им отвези, чтоб она уже в понедельник в сад надела.

— А больше никому ничего не надо? Сашеньке, Мими?

— Да вроде нет.

— Ладно, там разберемся…

Серым субботним утром Андрей подъехал к «Детскому миру» на Лубянке, заранее раздражаясь от неизбежной душной людской толчеи, хорошо памятной с детских лет. Но огромный магазин оказался на удивление безлюдным, и томимые скукой продавщицы набросились на случайно забредшего в это сонное царство симпатичного мужика, как стая изголодавшихся ворон на подмокшую в луже булку. В итоге к машине ошеломленный Шестаков вернулся, как Дед Мороз, с большими разноцветными пакетами в обеих руках.

Получасом позже, паркуясь во дворе Алениного дома, он заметил стильную темноволосую девицу на высоченных каблуках и даже проводил ее взглядом, неторопливо шествующую небрежной подиумной походкой как раз к нужному ему подъезду. Нагнав, он галантно распахнул перед красоткой дверь, пропуская ее вперед, и усмехнулся, поймав быстрый призывно-оценивающий взгляд. Но только выйдя вместе с ней из лифта и направившись к одной квартире, Шестаков понял, что перед ним Наталья.

Она тоже догадалась, кто этот импозантный попутчик и, скрывая невольное разочарование, бросила:

— Кажется, мы заочно знакомы…

— Похоже на то, — вежливо согласился Андрей, дивясь про себя, как разительно отличаются друг от друга родные сестры.

Алена, открывшая дверь, застыла в немом изумлении, но дети уже бежали навстречу с веселым шумом, пихая друг друга, висли на Шестакове, Фунтик истерически лаял, от избытка чувств приседая на задние лапы, а Фиса как подкошенная рухнула на бок и в изнеможении прикрыла глаза, что, по всей видимости, означало высшую степень неприятия этого бедлама. А может, наоборот, тихую умиротворенность. Поди-ка разбери, что там на уме у этих непостижимых созданий.

Многочисленные пакеты перетащили в гостиную, мгновенно наполнив ее обрывками яркой упаковочной бумаги, счастливыми возгласами, смехом и яростной дележкой подарков.

Наталья, на которую никто не обращал внимания, презрительно поджав губы, села в кресло и закурила тонкую коричневую сигарету, небрежно закинув ногу на ногу. Сапоги она так и не сняла.

— Наташ, ты бы здесь не курила. Все же дети… — упрекнула Алена.

— Ничего, — отмахнулась та. — Пусть привыкают. В России живут, не во Франции.

Андрей бросил на нее хмурый взгляд, но вмешиваться не стал.

Розовое Анькино пальто, все простеганное маленькими, расшитыми бордовыми розочками квадратиками, оказалось велико как минимум на два размера.

— Может, рукава подвернуть? — расстроенно предложила Алена.

— И веревкой перевязать, чтобы по земле не волочилось, — фыркнула Наталья. — Видать, папаша-то здесь не частый гость. Это ж надо так с размерчиком промахнуться!

Шестаков мог бы ей, конечно, кое-что ответить насчет частоты визитов или, допустим, совести и материнской любви, но, поймав умоляющий Аленин взгляд, смолчал, сдержался.

— Ну что, Анька, — бодро сказал он, притягивая к себе готовую заплакать дочку, — поедем в «Детский мир» менять пальто?

— Поедем! — задохнулась от счастья Анька. — На машине? А голубые польты бывают?

— Нужно говорить «пальто», — поправил Андрей. — Разве тебя мама не научила? А пальто всякие бывают, даже серо-буро-малиновые.

— Не хочу серо-буро! — надулась Анька. — Хочу голубое! Я теперь только голубой цвет люблю, а розовый не люблю. Ненавижу!

— Это мы вчера пластинку слушали «Голубой щенок», — пояснила Алена, натягивая на дочку шубку. — Так что, боюсь, одним голубым пальто тебе не обойтись.

— А что же ей теперь, два пальто покупать? — удивился Сашенька.

— Ш-ш-ш! — приложила палец к губам Алена и заговорщицки ему подмигнула: — Боюсь, как бы она не потребовала еще и щенка!

— Живого?! — замер от восхищения Сашенька.

— Ну Бог с тобой! — сделала большие глаза Алена и прошептала одними губами, чтобы не услышала хитрая Анька: — Голубого…

— Слышишь, пап? — лукаво осведомился Сашенька, и Наталью передернуло от этого неожиданного обращения.

— Ничего, — успокоил его Андрей. — Нас голыми руками не возьмешь.

Закрыв за ними входную дверь, Алена поманила Мими в коридор и тихонько спросила:

— Погуляешь с Сашенькой часок?

— Я что, гувернантка?

— Мне с твоей мамой поговорить надо.

— Хватит уже называть ее моей мамой! — зашипела Мими. — Сколько можно повторять одно и то же?!

— Ладно, успокойся. Гулять пойдешь?

— Да уж конечно, пойду! С этой, что ли, сидеть буду…

— Тогда помоги, пожалуйста, ему одеться и отчаливайте. — Она вернулась в гостиную, где Наталья продолжала безучастно курить, и позвала: — Пойдем на кухню, у меня там рассольник доваривается.

Наталья лениво поднялась, затушила бычок в горшке с сансевьерой, двинулась следом. И Алена, обернувшись на пороге кухни, натолкнулась на ее недобрый пристальный взгляд.

— Выпьешь чаю, пока я обед приготовлю?

— Наливай. — Она с хрустом разломила баранку, кинула в рот кусочек и придвинула поближе вазочку с вареньем. — Тебе что, деньги нужны? Так у меня их нет. Напрасно губы раскатала.

— Мне ничего от тебя не нужно! — раздражилась Алена. — Я позвонила, потому что… Даже не знаю, как сказать. Ты только не волнуйся…

— А я и не волнуюсь, с чего ты взяла? — удивилась Наталья. — Давай говори, зачем звала, и хватит уже комедию разыгрывать.