Вскоре мне довелось побывать в Берлине. Запомнился рейхстаг. Громады его колонн, испещренные следами пуль и осколков, уходили в небо и все были расписаны автографами Победы.

«Мы — с Волги…» — приходили бойцы к рейхстагу и писали на его стенах. «А мы — из Москвы…» — появлялись другие надписи. Величие Победы волновало душу, и вместе с начальником гарнизона и комендантом города Берлина генерал-полковником Берзариным мы тоже оставили свои автографы. Помню, ключом среди многих фамилий я нацарапал: «Летчик-истребитель Евгений Савицкий».

Теперь, когда я вспоминаю павший Берлин, его руины — картины немого гнева и возмездия, а среди них наши солдатские кухни, полные борща и каши — они дымились на всех площадях и улицах начавшего уже доживать города, — мне невольно приходит на память одно письмо. Прислал его в редакцию военной газеты спустя годы после войны старшина Шевцов. Один из тех, кому выпало жить, кто дошел до Берлина. Он писал:

«Мой путь до рейхстага был прост. До войны проживал я в Пушкино, в зверосовхозе. Родился в Рязани в двадцать третьем году 22 июня. В сорок первом 1 июля подал заявление и добровольно пошел на фронт. Попал в 17-ю Московскую дивизию ополчения в кавалерийский эскадрон разведки. Под Любанью в начале августа получил первое крещение огнем. 3 октября попал в окружение, вышел из него в Москву 29 октября и пошел обратно — на запад. Наро-Фоминск, Можайск, Темкино, Ржев. Под Орел. Опять Вязьма — там ранило 28 ноября сорок второго. Госпиталь. В апреле попал под Спас-Демьянск. Наступать стали. В августе дошел до Белоруссии. 12 октября сорок третьего участвовал в боях с первой польской дивизией под Ленино. Ранение получил. Потом — Витебск. Оттуда послали в военное училище — с марта по сентябрь. Формировка в Пушкино. Правда, дома был целый месяц! Как во сне. Потом опять фронт. На Варшаву, Первый город Германии — Арнцвальд, за ним Франкфурт-на-Одере, Шверин, Берлин. Расписался я на колонне рейхстага 1 мая в 11 часов дня и пошел дальше на Эльбу. Там выпустил последний снаряд 3 мая в 21 час. До победы шесть дней не воевал — не с кем было. Встретились с союзниками. 15 сентября 1945 года демобилизовали по ранению, их у меня пять. Потом приехал домой в Пушкино, в зверосовхоз. Работаю здесь плотником. 23 года будет на одном месте. Все хорошо. У меня жена, дочь уже работает. Пошел рядовым разведчиком, окончил войну старшиной, командиром САУ-100. Ордена Красной Звезды, Отечественной войны. Две медали „За отвагу“. За Москву, Варшаву, Берлин. За Победу».

Но, словно вспомнив что-то, старшина в конце письма добавил одну строчку: «Да, от Орловской области до Ржева на пузе все исползал. — И расписался: — Петр Шевцов».

Вот и весь сказ о войне, о пережитом. Не убавить не прибавить.

Наше время видело столько героев, что научилось уважать их не умиляясь. Ну, восемнадцатилетний парнишка добровольцем пошел на фронт. Многие уходили. Ну, попал в окружение, ползал под пулями. Умирая от ран, выжил, вернулся с того света и снова в бой. Что ж, на то война. Многие были ранены. Но вдумаемся в слова: «Расписался на колонне рейхстага 1 мая»…

Утром первого мая — на тысяча четыреста десятый — день войны — наши бойцы стояли в покоренном рейхстаге. А в Париже, Лондоне и Вашингтоне гудели колокола. Это французы, англичане и американцы служили молебны: Совинформбюро сообщило, что здание германского рейхстага взято!

Трудно сейчас сказать, кто первым поставил на нем 1рвой победный автограф. Рассказывают, что командир пулеметной роты капитан Забид Хахов в минуту затишья обратился к парторгу:

— Сегодня Первое мая. Надо бы память оставить об этом дне.

И тогда старший лейтенант Исаков предложил выбить на стене рейхстага имена штурмовавших его солдат.

Где-то на колонне расписался в тот день и Петр Шевцов. Мало кому известно имя старшины. Нет на его груди ни Золотых Звезд, ни чужеземных крестов. Но сколько героизма, самопожертвования, терпения и душевной красоты русского солдата в одной этой фразе: «Мой путь до Берлина был прост…»