— Нет! Мы не должны уходить отсюда. Этот аэродром вполне устраивает нас для выполнения боевой задачи.

Я согласился с командиром полка — у Чупикова собрались прекрасные воздушные бойцы — и добавил по аппарату СТ, что иначе и мне надо будет перебазировать штаб корпуса подальше от линии фронта, следовательно, удаляться от К.П прикрываемых нами войск.

— Хорошо, — ответил командующий армией. — Так и доложу Жукову…

А через несколько часов я получил разрешение сохранить базирование штаба корпуса и авиаполка, но при условии, что потерь на земле у нас не будет.

В течение двух дней мы понарыли вокруг аэродрома укрытий, ходов сообщений, землянок, да так добросовестно все сделали, что никакой минометный обстрел уже не был страшен.

Так мы почти все дни Берлинской операции и шли — следом за танками, зачастую обгоняя матушку-пехоту, держа передний край на расстоянии, образно говоря, вытянутой руки. Причем бывало так: танковая бригада проскочит какой-то город — и дальше. А нам, чтобы не отставать, приходилось организовывать командные пункты корпуса да следить за движением танков, практически находясь — до прихода наших наземных войск — на ничейной территории.

И тут происходит интересный случай.

Развернули мы как-то пункт управления в каком-то — не помню названия — местечке. На крыше одного трехэтажного дома установили радиоантенну, а на верхнем этаже — пункт наведения. Во дворе поставили четыре машины: бронетранспортер, два американских «студебеккера» и мой «виллис». В целом с охраной, шоферами и офицерами штаба личного состава я насчитал человек двадцать пять — тридцать. Уже ученые, вооружены мы все были довольно серьезно — и гранаты, и автоматы, и два ручных пулемета, да плюс еще два ящика противопехотных мин! Правда, с минами этими обращаться умел только начальник нашей радиосвязи.

И еще одна деталь. Не очень существенная, не так чтобы слишком принципиальная, однако оговориться все же необходимо: в составе нашей команды было пять-шесть девушек-связисток. Ни к гранатам, ни к минам отношения они не имели. Но это к слову.

На мой взгляд, наш военный лагерь был вполне боеготов, и я, заняв диспозицию, связался по радио со штабом корпуса, а потом доложил в штаб воздушной армии: так, мол, и так, находимся уже в таком-то населенном пункте, все в порядке, готовы управлять боевой работой авиации, которую с нетерпением ждем.

В ответ получаю телеграмму: «Уточните местонахождение. По нашим данным, названный вами пункт в руках противника…» Тут уже настал черед засомневаться нам. Собрались, чтобы посовещаться, смотрим на карту: все вроде бы правильно, местечко обозначено — о нем и докладывали. На всякий случай, однако, решили уточнить у местных жителей, куда это нас занесло. Старуха немка, которую отыскали неподалеку от дома, на все наши вопросы лишь согласно кивала головой да бубнила одно и то же: «Я… я…», что по их означало «да». С перепугу бабка предложила даже эрзац-кофе, от которого мы отказались, преподнеся ей, в свою очередь, банку свиной тушенки.

Затем я вторично доложил командарму Руденко, что пункт нами назван был правильно, что на окраине его с севера есть поле, вполне пригодное для посадки самолетов По-2. В ответ получил распоряжение, кем и как управлять, а управлять предстояло не только истребительной авиацией, но и штурмовой, и бомбардировочной. Наконец командарм сказал, что завтра в семь часов утра прилетит офицер связи, следовательно, необходимо постоянно быть на приеме.

Дело шло к вечеру. Мы готовились к ужину. Наши девчата-связистки, отыскав в доме дрова, разожгли печку и принялись за приготовление привычного в таких условиях блюда; размочат сухари — получится почти что хлеб, подогреют тушенку, потом чай — прекрасно!

В тот вечер обстановка была спокойная, почти что мирная, только к концу нашего походного ужина на улице послышался шум моторов, и я подумал: должно быть, наша пехота подошла. Но вот начальник связи выглянул в окно и отшатнулся:

— Командир, немцы!

Действительно, вся узкая улица оказалась забитой машинами, вокруг машин было полно солдат — немцы о чем-то громко разговаривали, но по домам не расходились.

«Что делать?» Все смотрели на меня, ждали моего решения, а я соображал: спрятаться до подхода своих, но когда они придут? А если немцы обнаружат нас — расправиться с нами им не представит трудности. И тогда пришло дерзкое, пожалуй, единственно верное решение: атаковать самим! Да, именно атаковать, ударить сейчас, внезапно, ошарашить запрудившее улицу войско решительной атакой! Немцы должны уйти, не приняв боя. Нам только нужно беречь боеприпасы.

Итак, решение принято, задача всем ясна — распределяемся у окон. Четырех бойцов я послал на крышу дома. Чувство большого почтения у меня вызвали в эти минуты противопехотные мины, и я пожалел, что незнаком с их устройством.

— А что, если зарядить мину и бросить сверху — сработает? — поинтересовался у нашего «сапера» — начальника радиосвязи.

— Так точно, сработает, товарищ генерал, — уверил он.

Тогда я распорядился, чтобы он быстренько зарядил все мины.

Когда они были готовы, приказал сначала бросать по противнику эти мины и гранаты, а потом открыть стрельбу. Сигнал — мой выстрел из пистолета.

Смотрю еще раз вниз — с третьего этажа. Немцы не разъезжаются, но и моторы машин не глушат. Ведут себя спокойно — ничего не подозревают. «Может, все-таки переждать, уйдут?» — мелькнуло сомненье, но тут же решаю окончательно: бить! — и стреляю.

Что там потом было — передать трудно. На головы фашистов сверху обрушилось целое минное поле. Одновременно с крыши заработали два пулемета. Спустя несколько минут я глянул вниз — и еще больше удивился: улица пустынна, горит одна машина, да кое-где валяются убитые.

В это время прибегает радист, который на крыше с пулеметом был, и докладывает, что вокруг — ни души:

— Как мы ударили минами — они все и рванули!

— Много ли было? — спрашиваю.

— Да много. Но так почесали, что разве сочтешь…

— Хорошо, быть в готовности, — передаю всем, а но радио сообщаю в штаб корпуса о случившемся. Через некоторое время получаю радиограмму: