Нужно отметить, что и сам Пришвин был не удовлетворен «Юностью Алпатова». 3 октября 1926 года он признался в письме М. Горькому: «Через месяц в Госиздате выйдет „Юность Алпатова“ вместе с „Куры-мушкой“, как звено 4-е „Кащеевой цепи“. Эта „Юность“ меня раздражает: она „рациональна“, скучновата, необходима, однако, перед звеном „Любовь“. Я должен создать в этом лучшую вещь, и вот выйдет роман с окончанием на худшем <…>. А „Любовь“ эту я хочу написать так, чтобы избежать в ней ошибок моей действительной любви: я не понимал в юности, что женщине, которую любишь, надо служить. Но, боже, как я усложняю свое писание, как далеко все от современности…» (ЛН, т. 70, с. 334).
2 апреля 1927 года Пришвин известил М. Горького о выходе «Кащеевой цепи» в Госиздате. Теперь уже четырем звеньям романа в книге предпослано лаконичное предисловие автора. «„Кащеева цепь“, – пояснял он, – задумана как цикл повестей, объединенных нарастанием событий в жизни Михаила Алпатова». Оставив без изменений текст первых трех звеньев («Курымушка»), Пришвин пересмотрел журнальный текст «Юности Алпатова», заменив заглавие четвертого звена на «Бой». Возможно, полемизируя с И. Нусиновым, автор переносит эпизод о зайце в начало книги и делает его своеобразным «зачином» уже для всего романа. В журнальной публикации «Юность Алпатова», отвечая читателям «Курымушки», принявшим ее «как автобиографию и семейную хронику», Пришвин писал: «Я против этого ничего не имею, лишь бы только с интересом читалась эта повесть без настоящих героев и без фабулы. А чтобы еще больше походило на жизнь, я назову в дальнейшем Курымушку настоящим человеческим именем: пусть это будет Михаил Алпатов, младший из четырех сыновей когда-то небезызвестной в Черноземной полосе замечательной хозяйки Марии Ивановны Алпатовой». Поясняя символику эпизода о зайце, Пришвин называет свой роман «сказкой», и очень близкой к его собственной жизни, и очень далекой. Во всех дальнейших переизданиях «Кащеевой цепи» Пришвин каких-либо изменений в программный для него «зачин» романа не вносил.
Завершение Пришвиным первой книги «Кащеевой цепи» (четыре звена) позволило критикам проверить свои первые впечатления и прогнозы. «Михаил Пришвин, – отмечал Геннадий Фиш, – дал русской литературе, современному читателю превосходный роман, глубоко волнующий своей тонкой лиричностью, четкостью письма, меткостью психологических наблюдений и любовью к человеку» («Ленинградская правда», 1927, 24 марта). С Г. Фишем соглашался И. Нович (см.: «Молодая гвардия», 1927, № 8, с. 190). Все рецензенты особо выделяли высокие художественные достоинства «Кащеевой цепи». Разногласия же возникали по вопросу об «общественной ценности» произведения. «Роман ли это?» – спрашивал Павел Медведев и отвечал: «Нет. Это – именно цикл повестей, „звеньев“, объединенных фигурой центрального героя – Курымушки, Миши Алпатова <…>. В результате получилась яркая и цельная, несмотря на свою фрагментарность, вещь типа „семейных хроник“, заключающая в себе превосходные зарисовки из жизни старой русской интеллигенции, буржуазии и крестьянства. В этом – общественная ценность „Кащеевой цепи“, в то время как в изображении формирования личности Михаила Алпатова – ее психологический интерес» («Красная газета», 1927, 24 мая, веч. вып.). Борис Кпреев подчеркивал, что Курымушка «говорит и думает от имени Пришвина». Критику особенно нравится, как показана в романе дореволюционная средняя школа: «лучшее, пожалуй, в нашей литературе художественное свидетельство, как калечились дети в казенных гимназиях» («Книги и профсоюзы», 1927, вып. 3–4, с. 63). В рецензии Н. Замошкина характеристика образа Алпатова соотнесена с изображенной в романе исторической эпохой. Для Н. Замошкина «Кащеева цепь» – «произведение с большим бытовым и философским содержанием. Мысли и образы в нем настолько спрессованы, что иногда требуют расшифровки <…>. Сказки не получилось, ибо в романе преобладает не фантазия, а художественный расчет и автобиографизм, взвешенный (и это очень важно) на весах позднейшего жизненного опыта писателя. Поэтому-то жизнь Курымушки логически последовательна, закономерна, целесообразна <…>. Настойчиво писатель развертывает идею романа: человек должен утвердить самого себя… Дальнейшие звенья „цепи“ еще впереди. Но главное в романе определилось: эгоцентризм и гордость героя… Герой ясен до последней черты: „цепь“ разрывается им исключительно для самого себя, а мужики, революционная работа и даже „звезды“ – необходимый автору материал для выработки „миросозерцания“» («Печать и революция», 1927, № 4, с. 192–193).
До начала работы над второй книгой «Кащеевой цепи» Пришвин философски осмысливает факты своей личной биографии в наброске, озаглавленном им «Книга любви. Материалы»: «Начало мое исходит, конечно, от Вари с Курымушкой, но самый процесс, брак с жизнью осуществляется через Павловну. Если бы ее не было, то Курымушка превратился бы в хлыста или в трагическое лицо с умом порывистым и неправильным. Через Павловну произошла материализация духозного процесса и его универсальность… Может быть, для художества именно моего характера необходим был разрыв женщины и потом его соединение: разрыв дал искру, как разрыв провода электрического тока. И, может быть, разрыв этот необходим для всякого художества» (ЦГАЛИ). Варя – это Варвара Петровна Измалкова, прототип Инны Ростовцевой. Закончившийся разрывом роман Пришвина с Измалковой оставил очень глубокий след в душе писателя и нашел отражение во многих его произведениях. Павловна – первая жена Пришвина Ефросинья Павловна (1888–1953).
В № 1 «Нового мира» за 1927 год Пришвин публикует пятое звено – «Весна света», которое мыслится им первой частью второй книги «Кащеевой цепи» (роман «Любовь»). Звено состоит из восьми глав. 25 января 1927 года М. Горький писал автору: «Вчера с восхищением прочитал „Любовь“, да и все мои читают ее также с радостью. Чудеснейший Вы художник <…>. Особенно значительны те страницы „Любви“, где Вы изображаете тюрьму» (ЛН, т. 70, с. 338–339). По-видимому, в том же году, посылая Ольге Форш первую книгу «Кащеевой цепи», «остановленную на невыгодном месте», Пришвин приложил журнальный оттиск «Любви». «Я очень боюсь с „Кащеевой цепью“ залезть пока в не дозволенный мне мир, перешагнуть свой предел и стать скучным, холодным» («Русская литература», 1973, № 2, с. 187).
Некоторые представления о плане второй книги «Кащеевой цепи» дает письмо Пришвина В. Полонскому, датированное 17 мая 1927 года: «Вчерне у меня готово звено „Зеленая дверь“, которая представляет из себя такую же цельную повесть листа в 2 1/2, как и „Тюрьма“. Я эту повесть представляю Вам, как говорил, точно 1 августа <…>. Я остерегаюсь давать ее раньше, потому что в связи с работой над дальнейшими частями все более и более является необходимость в маленьких переменах <…>. Надеюсь, что, сдавая 1 августа „Зеленую дверь“, я буду в том виде, как сейчас „Зеленая дверь“, иметь новое звено „Vir ornatissimus russus“, а когда это сдам – новое любовное и, наконец, брачное (все должно кончиться свадьбой). Мои звенья печатайте между другими романами, когда хотите, ведь роман мой весь разрывной и по замыслу, вспомните, что он начался („Кащеева цепь“) года 4 тому назад в „Красной нови“» («Новый мир», 1964, № 10, с. 199).
Следующее, шестое звено «Кащеевой цепи» – «Зеленая дверь» появилось в №№ 11 и 12 «Нового мира» за 1927 год. В № 4 «Нового мира» за 1928 год печатается седьмое звено «Юный Фауст» с авторским примечанием: «Хотя роман „Кащеева цепь“ пишется так, что каждое звено его может считаться самостоятельным, все-таки не лишним считаю напомнить общее его содержание. В первом томе формируется личность с детских лет до эпохи убийства Александра II и до вступления юноши в цикл марксистских идей. Второй том „Любовь“ – начинается изображением тюрьмы, в которой сидит Алпатов за свое „государственное преступление“. К нему является невеста и предвещает ему скорое освобождение. Она зовет его по освобождении уехать учиться за границу и там ее разыскать…» До конца 1927 года в «Новом мире» публикуются восьмое звено «Брачный полет» (№ 5), девятое звено «Положение» (№ 6) – и завершающее вторую книгу десятое звено «Живая ночь» (№ 7). Изучение рукописей Пришвина показывает, что вторая книга «Кащеевой цепи» должна была завершиться звеном «Алпатов у берендеев». «Это последнее звено, – писал Пришвин 27 сентября 1927 года, – должно быть все пронизано детской открытостью к жизни (мотив из „Родников Берендея“)…» Далее Пришвин в сжатой и конспективной форме излагает содержание этого звена. «Алпатов на службе у Бобринского. Граф хочет спасти имение. Алпатов, узнав секрет „Золотой луговины“, может это, но старик Григорий советует ему: „Похрани, время твое придет“. И вот тут-то, может быть, пригодятся на службу злые силы болот. Ребенок Алпатов и тайна Золотой луговины… Вначале Берендей является Алпатову как своя поэтическая мечта… Потом постепенно сгущается мечта и воплощается в овчинника. Тот же самый процесс воплощения будет и с Инной: он ее постепенно будет узнавать и в жене, и в цвете болот <…>. Итог – разбивает Кащееву цепь творчество, которое себе кажется призванием, а со стороны отдачей себя <…>. Итак, 3 части любви, остается: 1) Брачный полет, 2) Свое малое, 3) Берендей» (ЦГАЛИ). Позже материал этого не написанного Пришвиным звена «Кащеевой цепи» был использован автором в «Журавлиной родине».
