Однажды у нас появился еще один русский, молодой неразговорчивый блондин, который не представился и говорил очень мало. Нетрудно было догадаться, что это — начальник кадров. Из разговоров мы узнали, что его зовут Воробьев (во всяком случае, он так себя называл у нас). Больше нам ничего о нем не было известно, так как он, как и большинство советских начальников кадров, предпочитал улаживать дела кадров при закрытых дверях.

Между тем, все комнаты были уже заняты. Почти ежедневно прибывали новые эмигранты. Стучали пишущие машинки, писались отчеты, создавались архивы и беспрерывное движение показывало, что здесь зарождается новая важная инстанция.

Комнаты были распределены таким образом: две комнаты оставили для руково–дителей Национального комитета: в одной помещался Эрих Вейнерт, в другой — Вальтер Ульбрихт. В остальных комнатах находились: редакция газета «Свободная Германия», редакция радиостанции и секретариат «подлинного» Национального комитета.

Создание и оборудование прошло без больших затруднений, если не считать одного маленького инцидента. Однажды мы услышали из соседней комнаты громкую ругань.

— Что там такое?

Карл Марон, с сигаретой во рту, равнодушно заметил:

— Это Вальтер Ульбрихт.

Выйдя в коридор, я узнал, что дело касалось письменного стола. Стол был недостаточно большим для Ульбрихта, Но инцидент был вскоре улажен. Услужливый Козлов уже вмешался.

— Извините, товарищ Ульбрихт, это просто технический недосмотр.

Мне показалось, что он при этом иронически улыбнулся, В тот же самый день у Ульбрихта стоял уже большой письменный стол.

Две других комнаты были заняты под редакции итальянской, венгерской и румынской газет для военнопленных. Комнаты были гораздо меньше и выглядели по сравнению с просторными комнатами Национального комитета, как «бедные родствен–ники». Итальянская газета редактировалась Лонго, одним из выпускников школы Коминтерна, сыном крупного работника КП Италии.

Через несколько дней мы были вызваны к Воробьеву. Он принимал нас поодиночке. Каждый из нас получил отпечатанное удостоверение, на котором кроме имени и фамилии большими буквами стояло:

СССР

Институт № 99

— Это на случай надобности при сношениях с советскими службами и учреждениями. Если вас будут спрашивать вашем месте работы, не называйте Национального комитета, вы работаете в «Институте №99». Итак, для советских учреждений мы были «Институт №99». Кем же мы были по отношению к действительному Национальному комитету?

Только после недели моей работы я составил себе ясное оставление: в Луневе, официальном местопребывании Национального комитета «Свободная Германия», находились немецкие солдаты и офицеры, которые присоединились к Национальному комитету или были даже его членами, там они имели и свою редакцию газеты и свою радиостанцию. Вскоре за нами утвердилось название «Городская редакция» и «Городской комитет». И здесь работали исключительно немецкие эмигранты. Большинство членов Луневского Национального комитета хотя, вероятно, и знали о существовании «Городского комитета», но не были информированы о роде нашей деятельности.

Я вскоре убедился, что действительная политическая деятельность редакции выполнялась в этих комнатах, а не в официальном Национальном комитете.

— Ты будешь сотрудничать в газетной редакции. Завтра сюда явится главный редактор и ты должен будешь сразу ему представиться, — заметил мимоходом Марон.

— Кто же главный редактор?

— Рудольф Гернштадт.

Рудольф Гернштадт? До сих пор я не слыхал этого имени, и, так как я знал все важнейшие партийные документы, я мог с уверенностью сказать, что он еще ни разу не подписал ни одного партийного воззвания. Более того: его имя не стояло даже под воззванием к немецкому народу от 30 января 1942 года, под которым подписались все видные эмигранты. Его имени не было также под воззванием к образованию Национального комитета. На следующее утро я постучался в дверь к главному редактору. За письменный столом сидел необыкновенно хорошо одетый мужчина. Же- стом он пригласил меня сесть.

— Итак, вы — Вольфганг Леонгард, — начал он разговор. Я невольно сжался. В первый раз в Советском Союз немецкий эмигрант обращается ко мне на «Вы».

— Вы работали раньше когда‑либо в редакции газеты? Он задавал вопросы с вежливым превосходством и небольшой иронией в голосе.

— Нет, я недавно окончил политическую школу, в которой мы только слегка касались журналистики.

Я нарочно выбрал выражение «политическая школа», так как не знал могу ли я назвать школу Коминтерна этому на вид рядовому гражданину. Все это было по меньшей мере странным.

— Политические школы меня не интересуют. Я Вас спрашиваю о работе в редакции газеты.

— Нет, в редакции газеты я до сих пор не работал.

— Вы должны будете многому научиться, так как работа в редакции тяжела и ответственна. Я полагаю, что Вам ясно, что Вы должны будете начать с азов.

Гернштадт был вежлив и холоден. Во все время разговора он оставался при своем «Вы». Он не говорил ни о «борьбе за свободу немецкого рабочего класса», ни о партии. Он вел себя так, как, в моем представлении, вел бы себя главный редактор большой капиталистической газеты. Я был совершенно потрясен.

Наконец Гернштадт заговорил о моей работе.

— Вы должны будете держать связь с типографией, читать корректуру, помогать русскому метранпажу при верстке и, в первую очередь, обрабатывать все поступающие к нам информационные бюллетени.

Ежедневно прибывали целые горы материалов со службы радиоподслушивания при институте №205, наследнике Коминтерна, в которых были все сообщения и комментарии радиостанций как гитлеровского блока, так и антигитлеровской коалиции. Это были специальные бюллетени, которые я знал еще со школы Коминтерна, между ними был также и «красный бюллетень» радиопередач «Свободной Германии». Само собой разумеется, что я никому не должен был говорить о содержании всех этих бюллетеней.

Вскоре после того как я начал работу, меня позвал к себе Гернштадт:

— Нам необходимо иметь определенный материал по вопросам экономики Германии, я хотел бы Вас попросить достать этот материал. Из этого списка Вы увидите, какие именно темы нас интересуют.

Сначала я не знал, что мне делать, так как все это были специальные темы.

— Не беспокойтесь. На все эти темы у нас имеется достаточно материалов в институте №205. Вы должны обратиться к Гертруд Келлер, и она даст Вам соответствующие справки.

Гернштадт сразу же позвонил а институт №205 и сообщил Геминдеру, который был в то время начальником этого института, о моем приходе. Геминдер принадлежал тогда к высшим партийным работникам. Никто не мог пройти в институт без специального пропуска, подписанного Геминдером. Даже самый отъявленный пессимист не мог бы предположить, что 9 лет спустя, в октябре 1952 года, он будет расстрелян в Чехословакии вместе со Сланским, как «враг народа».

Переступая на следующее утро порог института №205 с пропуском Геминдера в кармане, я все еще сомневался, что мне удастся достать весь нужный материал.

Мой скептицизм оказался беспочвенным. В громадных залах института находилась исключительно богатая библиотека с обширным материалом по всем политическим и хозяйственным вопросам, аккуратно разобранная по странам и темам. Библиотека содержала все важнейшие сочинения, изданные за границей по вопросам политики и экономики. В Другом зале хранились папки с вырезками из газет — тоже по странам и темам.

Гертруд Келлер подчинялся целый штат работников, которые были ответственны за отдельные страны и области. Между ними находилось также и несколько выпускников школы Коминтерна. Беспрерывно звонил телефон. Партийные работники различных стран, редакторы так называемых нелегальных радиостанций, а также и сотрудники института №205 нуждались в материалах и различных справках. В большинстве случаев эти просьбы удовлетворялись в течение нескольких минут и материалы доставлялись через посыльного. Мой список тем никого не удивил.