Народная демократия является переходной формой, создающей предпосылки для социалистического развития. Классовая борьба в народно–демократических странах протекает в особых, новых формах. «Можно было бы говорить о классовой борьбе сверху и снизу», так как партия располагает для ведения борьбы аппаратом власти. Народная демократия это «демократическая диктатура рабочих и крестьян», которая реализуется в форме коалиционного правительства.

— Если буржуазии удавалось проводить свою диктатуру в форме коалиционных правительств, то нам это удалось сегодня провести в обратном порядке, — воскликнул Тюльпанов. — Предоставим буржуазии бороться против государства.

Народная демократия разовьется в диктатуру пролетариата не через новую революцию, а посредством последовательного развития, для которого, однако, необходимо создание единой партии.

С окончанием народно–демократической революции начался, тем самым, процесс превращения этой революции в революцию социалистическую.

Особенно интересными были его замечания о положении в различных восточноевропейских странах весной 1948 года:

— Если мы представим себе реку, один берег которой назовем буржуазной, капиталистической демократией, а другой берег — социалистической формой государства, то мы могли бы сегодня сказать, что Югославия уже достигла другого берега, Болгария делает последние взмахи, чтобы его достичь, Польша и Чехословакия находятся на середине реки, за ними Румыния и Венгрия, проделавшие треть пути, в то время как советская зона Германии сделала только несколько движений, отплывая от буржуазного берега.

Я вспомнил о замечании Миши Вольфа, что Тюльпанов уже осенью 1947 года в узком кругу выступал против аккермановского тезиса, и ждал с напряжением, что он скажет на тему о различных путях к социализму.

Теперь, в середине апреля 1948 года, Тюльпанов, очевидно, счел своевременным уже в более широком кругу, хотя и осторожно, но сузить тезис о различных путях к социализму.

— Существуют специфические формы, отвечающие национальным условиям. Формы и методы могут быть различными, но содержание будет и должно быть всегда одинаковым… Опыт показал, что нет никакого специфического национально–болгарско- го, национально–югославского, национально–польского, никакого особого венгерского или словацкого пути для перехода в социализм[22].

Его доклад вызвал множество вопросов и он согласился обсудить с доцентами и лекторами школы еще несколько «дополнительных» тем и ответить на вопросы.

Через полчаса мы сидели с Тюльпановым в кабинете директора. Нам было сказано:

— Все, о чем здесь говорится, предназначено только для информации преподавателей и не должно выноситься на семинары.

Тюльпанов намекнул на предстоящее обострение международных отношений и на «быстрое политическое развитие событий» в советской зоне. Наконец, он начал оживленно рассказывать о подготовке к созданию новой партии.

— По инициативе СВАГ мы провели ряд расследований дел бывших членов и ответственных работников нацистской партии и пришли к убеждению, что там есть силы, которые можно использовать и которые неплохо было бы включить в существующие массовые и партийные организации. В настоящее время освобождается из заключения целый ряд бывших нацистов, с частью из них я вел продолжительные беседы. Чтобы активизировать эти силы, нами было внесено предложение рекомендовать создание партии, в которой бы эти силы сконцентрировались, объединились и смогли бы стать полезными для дальнейшего развития зоны. Партия будет, вероятно, называться национал–демократической партией.

В заключение он добавил:

— Этим силам надо будет дать в зоне достаточно большую возможность развития.

И в этой области мы, очевидно, находились на «новом этапе».

Национал–демократическая партия начала свою открытую деятельность приблизительно через два месяца, 16 июня 1948 года. Когда я вскоре после этого гулял по Клейн–Махнову со знакомым доцентом, мы увидели в непосредственной близости Высшей партшколы первый плакат этой новой партии. Мы увидели лозунг, напечатанный огромными буквами: «ПРОТИВ МАРКСИЗМА — ЗА ДЕМОКРАТИЮ!» Внизу, мельчайшим шрифтом были набраны слова: «С разрешения СВАГ», которая этот плакат не только разрешила, но, очевидно, даже рекомендовала…

Через несколько недель после доклада о «народной демократии», полковник Тюльпанов снова был у нас, но на этот раз не как докладчик. Он приехал для встречи с представителями ЦК иностранных компартий, среди которых находились также австрийский, чехословацкий и норвежский представители. От Центрального секретариата СЕПГ присутствовали, среди других, Пик и Далем, от Высшей партшколы — Рудольф Линдау и два преподавателя, один из которых был я. Члены ЦК из других стран сообщали в сжатой и непринужденной форме о положении на их участках.

В конце заседания Вильгельм Пик произнес несколько слов благодарности в адрес полковника Тюльпанова и советских оккупационных войск. Не успел он закончить, как Тюльпанов, с вежливой улыбкой, заметил:

— Товарищи, для меня большая честь, что наш товарищ Пик такого высокого мнения о советских оккупационных войсках, но я все же хотел бы сказать, что советские оккупационные войска допустили невероятно большое количество серьезных ошибок, которые, к сожалению, очень трудно исправить. Как единственное оправдание я могу сказать, что нам никогда до этих пор не приходилось проводить социалистической оккупации. Социалистическая оккупация была для нас чем‑то совершенно новым. Я думаю, что в этом кругу я могу выразить уверенность, что если наши враги в будущем вынудят нас снова проводить социалистическую оккупацию, то на основании опыта в Германии, мы проведем ее лучше.

Задумчиво направился я домой, озабоченный новым понятием «социалистическая оккупация», — которое было произнесено Тюльпановым как нечто само собой разумеющееся. Это уже не был 1946 год и я ко многому относился гораздо более критически.

Социалистическая оккупация — разве это не исключающие друг друга понятия? Разве Фридрих Энгельс не писал:

«Победоносный пролетариат не может насильно осчастливить никакой другой народ, не погубив при этом своей собственной победы»[23].

К мозаике моих сомнений и размышлений прибавился новый камешек.

В кругах восточногерманских ответственных работников бытует специальное выражение: «политические колики»; под этим выражением подразумеваются сомнения, колебания, и воззрения, которые отклоняются от официальной линии партии. Большинство ответственных работников скрывают свои «политические колики», некоторые делятся возникшими сомнениями со своими близкими друзьями.

Естественно, что род этих «политических колик» зависит от области, в которой работает данное лицо в партии, — в экономике или в администрации, — а также от его политического образования и занимаемого им положения. Как бы отличны ни были «политические колики» внутри различных категорий ответственных работников, им всем присущи два общих признака:

Во–первых, в них едва ли можно обнаружить «западные» аргументы и «западное» мировоззрение. Они выражают оппозиционные настроения и воззрения внутри самой системы, выражают противоречия, возникшие между учением Маркса и Ленина, с одной стороны, и сталинской теорией и практикой, с другой.

Во–вторых, эти «политические колики» тщательно скрываются от беспартийных. Может случится, — и я это неоднократно испытывал, — что в дискуссиях с представителями Запада партийный работник, внутренне раздираемый тяжкими сомнениями, упрямо и с виду абсолютно убежденно защищает официальную партийную линию. Его западный собеседник отходит от него в твердом убеждении, что он говорил со стопроцентным сталинистом. Он считает состоявшийся разговор совершенно бессмысленным и бесполезным, а в действительности, тот же партийный работник, внутренне оппозиционно настроенный, позже точно передаст свой разговор с ним, и часами будет вести дискуссии по затронутым вопросам со своими единомышленниками.