Интересны были также лекции на международные темы. Уже в то время читались лекции о положении на Ближнем Востоке, о революции в Китае (членом партии, только что вернувшимся из Китая). Крупный работник болгарского партийного руководства Драмалев сделал подробное сообщение о положении в Болгарии, в котором сказал гораздо больше того, что можно было прочесть в прессе. В своих докладах по отдельным вопросам текущей политики СЕПГ, руководящие партработники говорили в Высшей партшколе, конечно, гораздо откровеннее, чем на открытых собраниях. Таким образом, мы получали ясное представление о ситуации в советской зоне и о внутренних трудностях партии, — в некоторых случаях нам даже запрещалось что‑либо записывать.

Через несколько недель после моего приезда в партшколу, поздней осенью 1947 года, на конференции преподавательского состава нам сообщили:

— Соответствующие инстанции внесли предложение о расширении партийной школы. Помещения здесь, в Либенвальде, для этого недостаточны. В настоящее время уже проводятся работы по созданию новой партийной школы, которая будет находится в Клейн–Махнове, под Берлином. Переселение произойдет, вероятно, в начале 1948 года.

Принимая это решение, очевидно еще не рассчитывали на такое быстрое ухудшение взаимоотношений между Советским Союзом и Западом, так как новые здания партшколы находились всего в километре от границы американского сектора.

В конце сентября 1947 года Рудольф Линдау сказал мне:

— Сегодня я еду осматривать новые здания. Если хочешь, поедем вместе.

То, что я увидел в этот день, превзошло все мои ожидания, пять громадных, построенных по последнему слову техники, зданий с большими окнами были окружены парком. Гаражи, подземные ходы, соединяющие здания, сотни прекрасно меблированных комнат, каждая на двух–трех студентов. Несколько небольших вилл были отведены для руководителей факультетов. Семейные преподаватели получали виллы в Клейн–Махнове, холостые — прекрасные квартиры в новом здании.

В первых числах января 1948 года мы переехали. После переезда деятельность школы была расширена, число шестимесячных курсов для ответработников было увеличено. Одновременно были введены различные новые курсы.

В начале 1948 года — через неполные три года после капитуляции гитлеровской Германии — этот громадный комплекс зданий, в которых одновременно обучались сотни ответработников, казался нам пределом возможного. Но это было только началом. Шестимесячные курсы для ответработников уже в 1949 году были продлены до девятимесячных; с 1950 года были введены, кроме того, годичные курсы, и осенью 1950 года началось особое заочное обучение при Высшей партийной школе, которое все расширялось и через три года было расширено до пятилетнего заочного курса. В феврале 1953 года начался первый трехгодичный курс; с 1954 года проводились только трехгодичные курсы, заканчивавшиеся государственным экзаменом. К этому времени Высшей партийной школе было дано право присвоения научных степеней.

Высшая партийная школа выпустила — и продолжает выпускать — сотни и тысячи обученных ответработников, убежденных в правильности своего мировоззрения.

Через несколько недель после нашего переселения — это было весной 1948 года — мы почувствовали, что предстоит изменение «генеральной линии». Гротеволь, Пик и Ульбрихт все чаще посещали Высшую партшколу. 16 апреля 1948 года Ульбрихт прочел пятичасовой доклад об общем положении в советской зоне, чтобы указать нам на предстоящие перемены. Ульбрихт открыто говорил о вещах, часть из которых стала «официальной» только через полгода. Важнейшие утверждения его инструктивного доклада были следующие:

В период между 1945 и 1947 годами о многом нельзя было говорить открыто. СЕПГ вынуждена была продвигаться вперед постепенно, как ввиду идеологическо–политической отсталости в партии, так и по внешнеполитическим причинам. До 1947 года были созданы основы антифашистско–демократического порядка. Теперь, весною 1948 года, когда 40% всей продукции находится в руках народных предприятий и капитализм заметно ослаблен, этот период можно считать законченным. То же самое действительно и для сельского хозяйства — земельная реформа завершена, помещичьи земли окончательно и бесповоротно разделены. Теперь необходимо, оперевшись на крестьянина, — бедняка и середняка, — создать организацию для оттеснения кулачества.

Ввиду значительно изменившихся общественных отношений, заявил Ульбрихт, классовая борьба обострилась, но формы и методы классовой борьбы стали иными. «Теперь у нас есть возможность проводить наши требования в жизнь с помощью государственного аппарата. С другой стороны, мы должны стремиться к большей активизации массовых организаций и таким образом изменить политику блокирования в самой ее сущности».

Наша партия стала государственной партией, несущей всю полноту ответственности за народную полицию, плановое хозяйство, сельское хозяйство и культуру.

Политика «блокирования» играла в первый период большую роль. Но в настоящее время реакционные силы буржуазных партий снова подымают голову, чтобы под видом «контроля» свести на нет наши мероприятия.

В настоящее время мы еще не пойдем по пути перехода к однопартийной системе, но должны будем позаботиться о том, чтобы наша партия была ведущей силой в стране. Мы должны будем и в наступающем периоде сотрудничать с обеими партиями. «Было бы, вероятно, неплохо создать еще пару новых», — сказал Ульбрихт, саркастически ухмыляясь. Мы знали, что слова эти не были произнесены впустую — действительно, через два месяца после этого было объявлено о создании «Национал–демократической партии Германии» и «Крестьянской демократической партии Германии». Обе имели своей целью ослабление существующих буржуазных партий (Христианско–демократического союза и Либерально–Демократической партии) и расщепление сил, стоящих вне СЕПГ.

Этот инструктивный доклад Ульбрихта подготовил нас. Уже в середине апреля, к той перемене политического курса, которая радикально изменила всю жизнь советской зоны летом и осенью 1948 года. Теперь были сняты все «тормоза», которые были в силе до конца 1947 года, принимая во внимание ситуацию в остальной Германии и связи с западными союзниками.

С началом провозглашенной Ульбрихтом «новой фазы» на повестке дня оказалась «народная демократия», — система, развивавшаяся в государствах Восточного блока. До весны 1948 года определение содержания и существа понятия «народная демократия» было одной из «неразрешенных проблем», для которых еще не поступало официальных руководящих указаний. Поэтому можно себе представить наше напряжение, когда через несколько дней после доклада Ульбрихта Рудольф Линдау сообщил:

— Послезавтра товарищ Тюльпанов, политический советник при Советской Военной Администрации прочтет у нас доклад на тему о «народной демократии».

Полковник Тюльпанов изучал в Ленинграде философию. После этого был в течение многих лет видным партийным работником. Доклад он читал по–немецки.

Несмотря на то, что перед ним лежала рукопись, он говорил многое свободно, не заглядывая в нее. Более половины своего шестичасового доклада он посвятил анализу происхождения народной демократии. Тюльпанов говорил подробно о «двух признаках зарождения народных демократий» (наличие Советского Союза и общая борьба против фашизма), о «двойственном характере народно–демократической революции» (так как она одновременно и национальная и демократическая революция) и об особенностях классовых сил (союз рабочего класса, крестьянства, интеллигенции, мещанства и патриотически настроенной части буржуазии). После этого наступило самое решающее. До сих пор мы рассматривали народные демократии — политическую систему стран Восточного блока, — как «прогрессивную» или как «реальную» демократию. Но теперь Тюльпанов разъяснил, что народно–демократическая революция, «если она протекает беспрепятственно, должна неукоснительно перейти в революцию социалистическую».