— Ну, что нового в Москве?

— Первый номер газеты «Свободная Германия». Между прочим, движение имеет свое знамя.

— Какое?

— А ну‑ка, Бернгард, угадай! Он немного подумал.

— Не думаю, что красное знамя. Вероятно, Национальный комитет решил взять черно–бело–золотое знамя.

— А вот и не угадал, — заметил я смеясь, — Национальный комитет принял черно–бело–красное знамя.

Бернгард вдруг стал серьезным.

— Ведь это абсурд. Этого не может быть. Такими вещами не шутят.

— Но я тебе говорю совершенно точно, Бернгард. У Национального комитета действительно черно–бело–красное знамя.

Бернгард рассердился всерьез. Он все еще думал, что воспитанник школы Коминтерна разрешает себе скверные шутки.

Он отвернулся от меня со злым лицом, и я не знаю, что он подумал или сказал, когда убедился, что «Свободная Германия» действительно приняла цвета знамени вильгельмовской кайзеровской империи.

Несколько дней спустя немецкие выпускники школы Коминтерна были собраны в одной из комнат гостиницы «Люкс». Совещанием руководил Ганс Мале, который в то время был ответственным среди молодых партийных работников. Мы знали, что на этом совещании должен будет решаться вопрос о нашем определении, и поэтому окружили Маля и с нетерпением ждали, что он скажет. Он хотел было уже начать с политического введения, как взгляд его упал на меня.

— Тебе совсем не надо было приходить на это совещание. Твое дело уже решено. Ты будешь работать в Национальном комитете «Свободная Германия».

Я был очень обрадован. Именно этого я и хотел. Ганс Мале протянул мне клочок бумаги, на нем стояло — «Филипповский переулок».

— Это адрес, — заметил он. — Ты должен будешь представиться там майору Пику.

До сего времени я ничего не знал о существовании «майора Пика», но меня уже давно научили не задавать ненужных вопросов. Я простился с выпускниками немецкой группы и через несколько минут уже шагал по дороге к моему новому месту работы: в Национальный комитет «Свободная Германия».

После тщательной политической и пропагандной подготовки, после опубликования воззвания в существовавшей тогда газете для немецких военнопленных в СССР «Свободный голос», 12 и 13 июля 1943 года в зале Красногорского городского совета был основан Национальный комитет «Свободная Германия».

Советская пресса уделила этому событию много места — целая страница «Правды» была отведена для воззвания Комитета в русском переводе.

По ходившим тогда слухам, эмигрантские круги в гостинице «Люкс» надеялись, что в основании Национального комитета будут принимать участие, и даже войдут в его состав, некоторые высшие офицеры. Но надежды эти не оправдались. Когда 5 июля 1943 года около Курска началось немецкое контрнаступление некоторые из этих высших офицеров заколебались в своей готовности примкнуть к Национальному комитету. Таким образом в Национальный комитет вошли только немногие офицеры. Среди вошедших были: майор Гоман, сын известного гамбургского судовладельца, капитан Гадерман, основатель первой антифашистской офицерской группы в Елабуге зимой 1941/42 годов, майор Гетц, один инженер из Кенигсберга и лейтенант граф Генрих фон Эйнзидель.

Со стороны эмигрантов туда вошли члены эмигрантского руководства КПГ: Вильгельм Пик, Вальтер Ульбрихт, Вильгельм Флорин (скончавшийся в июле 1944 года), Герман Матерн, Антон Аккерман, Эдвин Гёрнле и Марта Арендзее. Вошли в него и некоторые антифашистские писатели, эмигрировавшие в СССР — Иоганнес Бехер, Вилли Бредель, Теодор Пливье, Густав фон Вангенгейм и Фридрих Вольф. Президентом Национального комитета оказался Эрих Вейнерт, что всех нас очень удивило.

Церемония основания Национального комитета была заснята на пленку и частично показывалась в советском киножурнале «Союзкиножурнал» во всех кинотеатрах Москвы. Я тоже ходил смотреть этот журнал и ясно чувствовал удивление советской публики, видевшей на экране своих недавних врагов в полной форме и с орденами, к которым они теперь должны относиться, как к друзьям. Вскоре после своего основания, примерно в середине августа 1943 года, Национальный комитет переехал из Красногорска в Лунево (около 35 км от Москвы), в бывший Дом отдыха для Железнодорожников.

На протяжении всей моей полуторагодовой деятельности в Национальном комитете, мне ни разу не пришлось побывать в Луневе и познакомиться с членами Национального комитета из группы военнопленных, если не принимать во внимание нескольких случайных встреч. Я жил и работал только с немецкими эмигрантами, из которых 12 человек были членами комитета.

В первые же дни моей новой деятельности я установил, что существуют два «Национальных комитета»: «официальный» — в Луневе и «неофициальный», состоящий из нескольких эмигрантов и находящийся в здании на одной из боковых улиц, отходящих от Арбатской площади в Москве.

Это здание производило впечатление заброшенного дома. Ни одной вывески, указывающей на то, что здесь находится какое‑либо учреждение. Неужели здесь действительно помещается, так широко пропагандированный Национальный комитет «Свободная Германия»? С сомнением в душе я поднялся по лестнице. Никакого указателя — ни фамилии жильцов, ни вывески учреждения… На четвертом этаже я увидел открытую дверь. Тут же, при входе, за столом сидел молодой советский офицер.

— Куда вы, товарищ? — спросил он меня по–русски.

Я немного запнулся.

— Собственно говоря, я ищу Национальный комитет «Свободная Германия», — сказал я нерешительно.

— Заходите, это здесь.

Озадаченный, я вошел в переднюю. Навстречу мне поднялся советский офицер в форме майора.

— Майор Пик, — представился он.

— Вольфганг Леонгард, — ответил я, так как имя Линден отошло_в прошлое.

Советский майор Пик (только позже я узнал, что он был сыном Вильгельма Пика) говорил по–немецки. Я был удивлен, так как до сих пор не встречал еще немцев в советской военной форме.

— Я о тебе слышал и очень рад видеть тебя здесь. Я представлю тебя сразу же товарищу Карлу Марону.

Майор Пик повел меня по коридору, по обе стороны которого находилось от 8 до 10 комнат. Большинство из них было пусто. Очевидно учреждение еще только–только создавалось. В последней комнате, куда мы вошли, стояло несколько столов и стульев. За горой манускриптов и коробок с сигаретами сидел добродушный с виду и немного полный мужчина лет 40. Это был Карл Марон. Я высмеял бы того, кто мне тогда бы сказал, что Марон через несколько лет будет шефом Народной полиции в советской зоне Германии, так это к нему не подходило.

Он читал газету и предложил мне сигарету; казалось, ничто не могло вывести его из равновесия.

— Что ты здесь будешь делать, я не знаю, — заметил Пик. — У меня задание руководить организационной стороной устройства Национального комитета. Больше ничего. Во всем остальном держись Карла Марона.

Карл Марон рассмеялся.

— Я тоже ничего не знаю. Через несколько дней здесь будет, вероятно, уже все оборудовано и тогда ты приступишь к работе. А пока приходи каждый день в 10 часов утра и приноси с собой что‑либо почитать, так как больше нечего будет делать.

Этого ему не пришлось говорить дважды, — я приносил с собой каждый день книгу Верфеля «Сорок дней Мусадаха» с увлечением читал ее и ждал, что будет дальше. Ждать мне, однако, пришлось не долго.

В невероятно, для советских условий, короткое время, пустой этаж превратился в оборудованное в современном стиле учреждение. И еще раз я смог убедиться, что советские организации могут иногда действовать очень быстро, особенно, если за ними кроется заинтересованность какой‑то крупной силы, что было очевидно и в этом случае.

Майор Пик исчез и на его место появился добродушно выглядевший мужчина по имени Козлов, который скромно заявил, что готов выслушать все просьбы и желания, если они касаются технических и организационных вопросов.

Очень скоро выяснилось, что Козлов совсем не был таким маловажным лицом, каким он держал себя. Как военный партийный деятель он был уполномочен ЦК ВКП(б) взять на себя организационное руководство и поддерживать связь с советскими инстанциями.