Когда я сегодня вспоминаю наши «разговоры между собой» тех времен, то, думается, можно выразить наши «политические колики» в следующих пунктах:

1. Зависимость СЕПГ (или партии сталинского типа какой‑либо иной страны) от Советского Союза и ВКП(б) в противоположность требованию Маркса и Энгельса о равных правах для социалистического рабочего движения каждой отдельной страны.

2. Сталинский тезис, что страны «народной демократии» должны следовать Советскому Союзу, в противоположность провозглашенному Марксом и Энгельсом принципу, что движение к социализму в каждой стране должно идти соответственно собственным экономическим, политическим и культурным условиям.

3. Провозглашенный сталинизмом принцип неуклонного усиления государственной власти в СССР и странах Советского блока в противоположность учению Маркса и Энгельса, которое гласит, что социалистическое развитие приведет к ослаблению и, наконец, к отмиранию государства.

4. Всемогущество директоров государственных предприятий в Советском Союзе и в странах Советского блока в противоположность требуемому Марксом и Энгельсом руководству социалистических промышленных предприятий рабочими комитетами.

5. Претензии на непогрешимость «мудрого руководства» и суеверное преклонение перед авторитетом при сталинизме в противоположность к готовности свободно и открыто обсуждать проблемы, как мы находили это в сочинениях Маркса, Энгельса и Ленина.

6. Подавление свободы мнений в партии, что нам стало особенно ясно, когда мы в сочинениях Ленина читали об открытых и свободных дискуссиях, как это было обычным ранее в большевистской партии.

7. Огромные привилегии для ответственных работников в партии, в государственном аппарате и в экономике в противоположность учению Маркса, Энгельса и Ленина, coгласно которому в социалистическом обществе никто не имеет права «на оплату труда, превышающую заработок рабочего»

8. Неуклонное усиление подавления населения в противоположность к изложенным Марксом, Энгельсом и Лениным принципам, что ограничение свободы может рассматриваться лишь как временное мероприятие, направленное против класса эксплуататоров, оно должно быть снято после лишения их власти и заменена гарантией широчайших свобод для всех трудящихся.

Коротко очерченные и намеченные здесь «политические колики» могут показаться людям, привыкшим судить обо всем на основе собственного опыта и личных переживаний, весьма странными. Однако это были вопросы, которые нас глубоко затрагивали и которые мы обсуждали в наших «разговорах между собой». Нередко в библиотечных книгах высших партийных школ приведенные здесь цитаты и, конечно, многие другие, находящиеся в противоречии к Сталинской политике, были жирно подчеркнуты.

Для нас, вышколенных в Советском Союзе и пропитанных коммунистической идеологией, эти цитаты значили порою больше, чем самые тяжелые и мрачные личные переживания. Они подтверждали наши сомнения и колебания и доказывали правильность наших оппозиционных воззрений. У ответственного партийного работника, выросшего при сталинской системе и воспитанного в этой идеологии, оппозиция начинается с марксистской точки зрения, с точки зрения защиты учения Маркса, Энгельса и Ленина против фальсификации сталинизма.

Одним из самых больших зол и частой причиной «политических колик» были привилегии ответственных партийных работников. Мои друзья и я, поскольку мы выросли в Советском Союзе, не знали иного положения и не видели поначалу никакой проблемы в материальных привилегиях, получаемых государственными, хозяйственными и партийными работниками. Хотя я уже и раньше, в 1942 году в Караганде, видел некоторую несправедливость в том, что различия во время войны были столь резки — рабочие массы и, между прочим, многие члены партии буквально голодали, в то время как ответственные партработники не испытывали никаких материальных затруднений. Но я считал лишь, что размер этих привилегий преувеличен, а не осуждал самого факта их существования.

Случай заставил меня задуматься. Это было в октябре 1945 года в начале большой кампании объединения. Я шел из своего бюро в столовую ЦК. На лестнице со мной заговорил мужчина средних лет и симпатичной наружности.

— Извини, товарищ, ты здесь работаешь?

— Да, в Агитпропе.

— Как удачно! Меня пригласили как ответственного работника компартии Западной Германии. Только что мне дали талон на обед, но я не знаю, где здесь столовая.

— Это, смотря по тому, какой у тебя талон.

Он удивленно посмотрел на меня и показал мне свой талон. Это был талон третьей категории — талон для «не столь ответственных» работников. Я указал ему дорогу,

— Скажи‑ка, разве здесь, в ЦК, для сотрудников разные обеды?

— Конечно. Существует четыре категории талонов, смотря по тому, какую работу несет соответствующий сотрудник. Последние две категории — для технических работников и служащих.

— Да, но… разве это не наши товарищи?

— Само собой, — и уборщица, и шоферы, и ночные сторожа — проверенные члены партии.

Он с ужасом смотрел на меня.

— Разные талоны, разные обеды… но это же все наши товарищи!

Он, не прощаясь, повернулся и ушел; немногим позже я услышал, как скрипнула входная дверь. Товарищ ушел из здания ЦК.

Задумавшись, шел я через двор по направлению к столовой. Я проходил через помещения, в которых питались третья и четвертая категории, — низшие, и в первый раз, когда я открыл дверь в отдельный зал для моей категории, меня охватило неприятное чувство. За столами, накрытыми белыми скатертями, работники высшего ранга получали прекрасный обед из нескольких блюд. Странно, как это я не обращал прежде на это внимания!

Потом мне вспомнились роскошные виллы в Нидершёнгаузене, где жили Пик, Гротеволь, Ульбрихт, Далем, Аккерман и другие. Почти каждую неделю я бывал там в гостях. Весь квартал был отгорожен и оба выхода охранялись советскими часовыми.

— Хорошо, я согласен, — сказал я одному из крупных ответственных работников, который там жил, — я понимаю, что необходимо принимать меры безопасности. Но почему охрану несут советские солдаты? Конечно, вам нужна просторная квартира, но почему это должна быть роскошная вилла? Это, правда, не принципиальный вопрос, но во время общей нужды такие привилегии могут вызвать у населения озлобление.

Мой собеседник иронически улыбнулся.

— А что ты предлагаешь?

— Я бы предложил, чтобы все члены Центрального секретариата взяли себе трех- или, в крайнем случае, четырехкомнатные квартиры в рабочих районах. В нижних этажах можно поместить проверенных товарищей, хотя бы борцов бывшего «Союза красных фронтовиков», которые позаботятся о безопасности ничуть не хуже красноармейцев.

Мой собеседник стал серьезен.

— От тебя я не ожидал таких отсталых взглядов. Это означает отступление перед вражеской пропагандой. Это не что иное, как возвращение к мелкобуржуазной уравниловке. Почему наши руководящие товарищи не должны жить в этих виллах? Или ты хочешь вернуть их бывшим нацистам?

— Да я этого совсем не говорил, — ответил я, — я прошв таких роскошных вилл во времена общей нужды, когда в Берлине идет политическая борьба, когда всем известно, что ответственные работники социал–демократической партии на Западе живут гораздо скромней, и даже старый Кюльц из либерально–демократической партии занимает трехкомнатную квартиру в обычном жилом доме.

— Иногда у меня создается впечатление, что ты, несмотря на свое ответственное положение, сохранил нечто от революционного мечтателя.

Слова «революционный мечтатель» он произнес с холодным превосходством аппаратчика. Я ничего больше не возразил. Виллы, конечно, остались. Советская охрана — тоже. И то и другое стало предвыборным лозунгом социал–демократической партии на берлинских выборах 1946 года.

Кстати, некоторые товарищи сначала отказывались жить в этих роскошных виллах. Указание, что это нужно в интересах партии, было, однако, достаточно сильным. Некоторые чувствовали себя в этих роскошных домах совсем не так уж хорошо, и многих мучила совесть. Другие, напротив, быстро привыкли к своему новому положению. Среди самостоятельно мыслящих ответственных работников ходила меткая шутка, которую рассказывали шепотом: после лукулловского обеда какой‑то крупный работник растянулся на диване и воскликнул: «Как хорошо принадлежать к господствующему классу!»