Аплодисменты. Один Брейер не хлопает.

Мейнерт. Одно слово в заключение. Я не отвергаю суще­ствования гипнотизма, напротив. Но я рассматриваю гипноти­зера и гипнотизируемого как пару больных, из которой серьез­нее болен отнюдь не гипнотизируемый. И мне жаль коллег, которые, пусть из чувства альтруизма, опускаются до того, чтобы играть при больных роль нянек при младенцах. Господа и дорогие коллеги, вернемся к нашей профессии врача, самой прекрасной из профессий. Пока исследования в физиоло­гии не откроют нам новых свойств нервной системы, давайте придерживаться испытанных методов лечения. Массаж, душ, электротерапия – эти методы могут вызывать улыбку у наше­го молодого собрата, но все-таки опыт доказывает, что без них излечение невозможно. Будем терпеливы и, главное, будем скромны! В чем и состоит первейший долг врачей и ученых.

Взрыв аплодисментов.

Председатель (обращаясь к Фрейду). Доктор Фрейд, не желаете ли вы ответить доктору Мейнерту?

Фрейд (твердым, уверенным голосом). Доктор Мейнерт вынес мне приговор, не подлежащий обжалованию. При этом он не соизволил выдвинуть возражений научного характера. В данных обстоятельствах я не вижу что ему можно возразить. И поскольку я считаю своим долгом уважать его возраст и большие заслуги, то предпочитаю промолчать.

Фрейд резко подхватывает свою папку и, не поклонившись, уходит. После этого бегства многие расслабились, легкий смешок пробегает по залу, пока слушатели поднимаются со своих мест. Некоторые с выражением восторженного ободрения пожимают Мейнерту руку. Вокруг него слышится:

– Вы отлично осадили его…

– Этот мужлан хочет поучать своего кюре.

– Молокосос…

Позади Мейнерта оживленно спорят два врача.

Первый врач. А вы чего хотели? Он же еврей!

Второй врач (приятно удивлен). Вот в чем дело.

Первый врач. Именно, хотя я не антисемит. Я лишь гово­рю, что нужно быть евреем, чтобы ездить в Париж за теори­ями, которые известны в Вене всем и уже давно отвергнуты.

Второй врач (грустно качая головой). Ясное дело! У этих людей нет родины.

Ночь. Пустынная улица.

Фрейд, с пылающими глазами, в глубоком раздражении идет в одиночестве. У тротуара, рядом с Фрейдом, останавливается карета. Фрейд вздрагивает, услышав голос Брейера.

Брейер (высовываясь из кареты). Садитесь! Садитесь скорее! Я вас разыскиваю целый час. Почему вы пошли этой дорогой?

Фрейд, помешкав, садится в карету. Он явно испытывает облегчение; чувствуется, что он признателен и благодарен Брейеру. Но он снова обрел свой мрачный вид и все свои тормозящие инстинкты: общение с людьми дается ему с трудом.

Изредка лицо его светлеет, но стоит ему заговорить о пережитом провале, как оно снова мрачнеет.

Брейер(улыбается. Дым от сигары Фрейда уже запол­нил карету. Какое-то мгновение они молчат. Потом Брей­ер отечески склоняется к Фрейду). Я нахожу, что Мейнерт был очень неприятен. (Фрейд молча курит. Брейер продол­жает, пытаясь успокоить его.) В вашем сообщении содер­жались превосходные вещи.

Фрейд(наигранно твердым, нежели спокойным голо­сом). Тот, кто не желает слышать, хуже любого глухого.

Брейер(ласково). Боюсь, что вы настроили их против себя с самого начала. (Фрейд пожимает плечами.) Я же совето­вал вам держать себя осторожнее.

Фрейд смотрит на него, улыбаясь.

Фрейд. Я последовал вашему совету: был кротким как агнец. (Смеется.) Неприязнь объясняется другим. (Пауза.) Я – еврей, вот в чем дело.

Брейер (негодующе). Как вы можете говорить такое? Я тоже еврей, но никогда не чувствовал враждебности ни у моих коллег, ни у моих больных. Антисемитизм годится для людей необразованных, для низших классов… (Фрейд слушает его в смущении. Брейер продолжает нежным голосом.) Не сердитесь на меня: я же с вами.

Фрейд (с какой-то злопамятностью). Вы не поверили мне. Поверили не больше других.

Брейер. Я пока не верю в вашу теорию. Но я верю в вас. (При этих словах Фрейд немного расслабляется. Он смотритна Брейера с глубокой, почти женственной нежностью, которая странным образом контрастирует с его недавней жесткостью.) Необходимо дать вам возможность доказать ваши идеи на практике. У меня есть больные, кото­рых я не могу вылечить: здесь психиатрия и неврология бес­сильны. Вы осмотрите их, они станут вашими первыми пациен­тами. Может быть, вам удастся их вылечить. Во всяком случае, их состояние таково, что вы не рискуете им навредить. (Он достает записную книжку с карандашом. Пишет адрес больного, вырывает листок и протягивает Фрейду.) Не­сколько дней назад я отказался лечить этого больного. Вот его адрес. Отправляйтесь к нему завтра утром, я предупрежу его отца.

Фрейд берет адрес с явной признательностью. Внимательно прочиты­вает его и прячет в карман. Лицо его внезапно принимает суровое выражение, он смотрит прямо перед собой. Кажется, что его снова охватил гнев.

Брейер (с тревогой смотрит на него). Что с вами?

Фрейд (ровным голосом). Ничего. Но если вы позволите, я пойду к нему днем. Завтра утром мне необходимо объяснить­ся с Мейнертом. (Пауза. Выражение лица Фрейда снова меняется, и он поворачивается к Брейеру. У него детский, доверчивый и несколько смущенный вид.) Не могли бы вы одолжить мне пятьсот гульденов? Устройство квартиры обошлось нам очень дорого, а у меня ни одного пациента.

Кабинет в квартире Мейнерта.

Светлая, просторная комната, обставленная с большим вкусом. Видно, что Мейнерт – очень состоятельный человек. Позади большого, прекрасной работы письменного стола, за которым сидит Мейнерт, в стене ниша, где стоит уменьшенная гипсовая копия «Моисея» Микеланджело.

Сидящий за столом Мейнерт раздраженно, рюмка за рюмкой, пьет шнапс. Напротив него стоит Фрейд. Он говорит ровным, рассержен­ным голосом, но голову повернул к окну, чтобы не смотреть на собеседника.

Фрейд (продолжая разговор, который, похоже, идет уже довольно долго). Я всегда относился к вам с величайшим уважением, господин профессор, и не заслуживаю, чтобы вы публично меня оскорбляли.

Мейнерт (грубо). Я не сказал даже четверти того, что о вас думаю.

Фрейд, которого больно уязвили эти слова, делает тягостное усилие, чтобы сохранить собственное достоинство, в коем ему отказывают.

Фрейд. Я – ученый, господин профессор. Я не посмел бы так себя называть, если бы вы сами в прошлые времена так меня не называли. Десять лет я работал с Брюкке и с вами. И вы уважали меня до такой степени, что в прошлом году предложили занять вашу кафедру.

У Мейнерта разыгрались его нервные тики, но он уже не пытается их скрывать.

Фрейд. Если даже вы полагаете, что я на ложном пути, то, по-моему, я имею право на ошибки.

Мейнерт (резко). Не имеете!

Он встает и становится за спинкой кресла, перед статуей Моисея. Фрейд впервые с начала разговора, опьянев от гнева, осмеливается взглянуть в лицо Мейнерту. Красиво очерченный рот Мейнерта кривит сардоническая улыбка.

Мейнерт. Вы отвергли мое предложение! Мне вы предпочли Шарко. Вас пугает бедность ученых: ей вы предпочитаете шарлатанство и деньги.

Фрейд (потрясенно). Деньги? (С гневом.) Взгляните на меня, господин профессор. И посмотрите на себя.

Мейнерт. И что это доказывает? Я богат, потому что мой отец имея состояние. Как ученый, я бедняк. А вы, Фрейд, умрете миллионером. За скандал хорошо платят.

Фрейд (уязвлен до глубины души). Я не позволю вам разговаривать со мной в таком тоне, господин профессор. Не позволю. Я – честный врач.