И семьсот лет назад люди убегали от суетной жизни городов и искали красоту, успокоение и очищение души в горах, лесах, в полях, среди цветов, деревьев, трав, на берегах чистых вод, рек и озер.
И в древности знали, что встреча с природой благотворно влияет на психику людей, украшает нашу жизнь, улучшает настроение. Союз с природой — необходимость. От разнообразия окружающей фауны и флоры зависит богатство и широта человеческих чувств.
Так считало немало состоятельных ньюйоркцев еще в XIX веке. Они поняли, что их город превращается в каменный лес, где все меньше места живым травам, цветам, деревьям.
И в Нью-Йорке началось активное создание парков и скверов.
Многие туристы, наспех познакомившись с этим городом, потом заявляют: «В Нью-Йорке не встретишь живых трав и деревьев…»
Видимо, этим приезжим кружат головы небоскребы и супермаркеты, и некогда им побывать в парках и скверах, где
Травы лечат печаль,
Смех даруют цветы…
Будто не пролетело десяти лет
…Я видел издали только изящные руки девушки, ее темные распущенные волосы и желтый гриф гитары:
…Люди, сходитесь, куда б не брели!
Вы видите: воды растут из земли.
Промокнуть до нитки нам всем суждено —
вода надвигается!
Так лучше — поплыли, чем камнем на дно…
Девушка исполняла известную песню «Времена-то меняются». Мне показалось — ее голос очень знаком. Я стал пробираться через толпу демонстрантов, поближе к исполнительнице…
…Следите серьезно
за нынешним днем,
ведь не повторится
такое потом.
Вращается быстро
судьбы колесо
все время вращается…
А кто победитель? Неясно лицо.
Времена-то меняются!..
Толпа никак не давала мне протиснуться к девушке с гитарой.
И все же я узнал ее, даже издали, со спины… Это была она! Та, о ком десять лет я вспоминал лишь изредка…
Распущенные темные волосы, фигура, поворот головы, движения рук по гитаре и голос…
Мы сделали выбор, никто не тужит.
А тот, кто плетется, потом побежит.
И в прошлое канет теперешний год.
Весь строй расползается!
Кто первый сегодня, последний пойдет.
Времена-то меняются!..
Ее голос! Будто не пролетело десять лет…
— Джейн! Джейн!
— Вы ошиблись. Меня зовут Пэл. Вы действительно обознались или это ваш способ знакомства на улице?
— Нет-нет, я на самом деле ошибся. Я ищу другую. Вы так похожи…
— Идите с нами. Может быть, тогда и найдете свою Джейн…
Еще один митингующий
На Таймс-сквер веселый толстяк лет шестидесяти завлекал прохожих. Он размахивал короткими ручками, озорно подмигивал, щедро улыбался, доверительно заглядывал в глаза и протягивал людям маленькие розовые и зеленые листовки.
— Нет-нет, леди и джентльмены! Сегодня я не буду вам рассказывать о тайнах метагалактики и о шахматных дебютах Боба Фишера! — выкрикивал веселый толстяк. — Я даже не стану говорить о творчестве Жоржа Баланчина и о загадочной смерти моего незабвенного дядюшки, старого скряги и циника. Я не поведаю вам об искусстве составления букетов и о том, как лохматый гений Эйнштейн создал свою теорию относительности…
Веселый толстяк набрал в легкие побольше воздуха и торжественно провозгласил:
— Сегодня мое слово о вреде алкоголизма!
Он сделал паузу, и лицо его мгновенно преобразилось. Исчезла улыбка, в глазах появилась печаль.
— Нет, это не слова, это рыдания и стон! Смотрите на меня и кривите свои губы в ухмылке, с чувством омерзения. Смотрите, смотрите в эти красные кроличьи глаза. Смотрите на морщины на моем лице, как у беременной бегемотихи. Смотрите на распухший синий нос, как у старого павиана. А ведь мог бы быть и другим. И Голливуд ползал бы передо мной на коленях, чтобы я сыграл героя-любовника. А теперь своими трясущимися ручонками я даже не в состоянии расстегнуть женский бюстгальтер.
Таймс-сквер
Толстяк снова перевел дыхание, словно готовясь к самой главной части своей обличительной речи.
— Изумляйтесь, осуждайте, бейте, плюйте, смейтесь, сострадайте! Жертвуйте на лечение алкоголиков!
«Шерифы»! Сами вы трусливые трепачи! Скоро дорога к нашему скверу и к этой стене станет для вас адской.
Лучше поднимайте лапки кверху и убирайтесь из нашей жизни!
«Мстители джунглей».
«Сами убирайтесь из нашей жизни! В четверг разберемся, для кого станет адской дорога к нашему скверу и стене. Готовьтесь к худшему. Не забудьте попрощаться со своими стариками.
«Шерифы»
«Вы — самый настоящий волшебник и чародей!
Кто может из смертных пожелать и через несколько часов оказаться в Пекине, Афинах, Дамаске, Токио?
А вы это можете! Позвоните нам — и авиакомпания «Ти-Даблъю-Эй» поможет совершить это волшебство».
«То другая была…»
Эта песня всюду преследовала меня в последние дни: звучала с экрана телевизора, с эстрады ресторана, где я ужинал, доносилась из магазинов и кинотеатров. Она залетала в мой гостиничный номер откуда-то с улицы, а может, из соседнего номера:
«Что теперь мне воды глубина?
Все так ясно и пусто вокруг.
То другая была… Этой не существует…»
Какой навязчивый мотив и слова… Приятель, отвозивший меня в нью-йоркский аэропорт, включил приемник:
«Что теперь мне воды глубина?
Все так ясно и пусто вокруг…»
«Что, струсили, “Шерифы “? Мы ждали в четверг до девяти, и никто из ваших не появился. Если еще не померли от страха, приходите в сквер после бейсбольного матча.
“Мстители джунглей “».
И настало индейское лето
Пришли холодные лунные ночи.
А по утрам вместе с солнцем снова возвращалось летнее тепло. И днем столбик термометра поднимался до 25 градусов по Цельсию.
Первым из соседей тети Анны по утрам поднимался старина Пит. Его дом был напротив через дорогу.
Индейское лето в Нью-Йорке
Это был великий труженик. Мне никогда не приходилось видеть его без дела. Он ковырялся в машине, колдовал над какими-то железками, сметал в кучу опавшие листья, подметал тротуар, мыл окна своего дома. Притом он всегда что-то напевал и изредка пощелкивал ярко-красными подтяжками.
В первое утро в Америке я тоже проснулся рано. Осторожно, чтобы не разбудить тетю Анну, вышел на крыльцо.
Освещенные мягким багряным светом, шепотом приветствовали меня клены: «Вот и свиделись через десять лет. Свиделись… свиделись…»
Пит заметил меня и улыбнулся, как давнему другу. Потом он подставил лицо солнечным лучам и доверительно произнес:
— Вот и настало индейское лето…
Много лет назад мой нью-йоркский приятель Анкл подарил мне книгу Торо и надписал: «Мир становится яснее, шире и доступнее, когда постигаешь, как легко ошибаются люди в оценке друг друга.
