Во время войны 1775 — 1789 годов все театральные представления в Нью-Йорке были запрещены. Несколько жителей города — любителей Мельпомены из числа учителей, клерков, торговцев, медиков, — попытались нарушить запрет. Тайком от властей они поставили два или три спектакля в частном доме на Манхэттене. Но вскоре были наказаны. Суровые моралисты избили их, а сценическую одежду, реквизит, тексты ролей сожгли.
С 1785 года театральные постановки в Нью-Йорке понемногу возобновились. Подходящих помещений в городе тогда еще не было, и некоторые актерские коллективы стали использовать так называемые «шоуботы». Они покупали старые речные суда и оборудовали их под «плавающие театры».
На этих «шоуботах» актеры жили, давали представления и отправлялись на гастроли по рекам, в города и небольшие селения.
В начале XIX века интерес к театру в Соединенных Штатах заметно возрос. Появились свои драматурги и актерские династии. Ослабли пуританские оковы искусства и литературы. Состоятельные жители Нью-Йорка стали выделять деньги на строительство театральных помещений.
Во все времена: где сцена — там не только свет рампы, но и темнота кулис, со своими таинственными историями, анекдотами, интригами, причудами, непонятными для посторонних явлениями.
Нью-йоркские подмостки, как и подмостки в других городах, окутывала пелена сплетен, соперничества, зависти и реальных житейских драм.
Подарок журналисту
В конце XIX века репортер, настоящего имени и фамилии которого не знали даже дотошные коллеги, строчивший под псевдонимом «Тихоня», собрался написать целую книгу под названием «Во мраке театральных кулис». Об этом он заявил в нескольких нью-йоркских газетах.
«Тихоня» пообещал читателям, что их ждут «сногсшибательные откровения, умопомрачительные разоблачения» служителей Мельпомены, от которых кое-кто сиганет с Бруклинского моста или в паровозную топку.
Заявить-то репортер заявил, а вот сотворить сенсационный шедевр не успел. Когда он в очередной раз шнырял в потемках театральных кулис Нью-Йорка, ему передали венок из пурпурных, в бордовую крапинку, гвоздик.
Посыльный сообщил, что это подарок от поклонника таланта репортера. Поклонник пожелал остаться неизвестным.
«Тихоня» изумленно повертел в руках венок. И проворчал во всеуслышание:
— Бывало, что меня хлестали букетами по роже. Но получать цветы в дар — такого еще не доводилось. Лучше бы неведомый придурок бутылку виски прислал…
Посмеиваясь над загадочным происшествием, репортер напялил венок на голову и покинул театр.
О том, что «Тихоня» прямо в венке из пурпурных, с багровыми крапинками, гвоздик прыгнул в Гудзон, во всех театрах Нью-Йорка известно стало на следующий день.
Тело репортера не всплыло, зато венок почти сутки покачивался на воде, прибитый к берегу.
Полиция не придала ему значения. Но закулисный мир распознал в необычном венке знак страшной и неминуемой опасности.
На сцене и в жизни
О, что за гордый ум сражен! Вельможи,
Бойца, ученого — взор, меч, язык;
Цвет и надежда радостной державы,
Чекан изящества, зерцало вкуса,
Пример примерных — пал, пал до конца!
А я, всех женщин жальче и злосчастней,
Вкусившая от меда лирных клятв,
Смотрю, как этот мощный ум скрежещет,
Подобно треснувшим колоколам,
Как этот облик юности цветущей
Растерзан бредом; о, как сердцу снесть:
Видав былое, видеть то, что есть!..
«Нашел Офелию»
В середине XIX века в Соединенных Штатах Америки появилось немало своих драматургов. Но в репертуаре нью-йоркских театров сохранились и английские классики. В первую очередь — пьесы Шекспира.
В те времена, как и в других странах, американские актеры частенько заменяли свои настоящие имена на сценические. Так поступали те, кто считал свою фамилию неблагозвучной для театральных афиш, и те, кто хотел скрыть свое прошлое и происхождение. И выходцы из трущоб, и отпрыски аристократических родов, и дети из богатых семей поступали в театры под вымышленными именами.
В семидесятых годах XIX века в театр «Орион», расположенный на Манхэттене, явилась девушка лет восемнадцати. И речь, и движения, и одежда свидетельствовали о ее аристократическом происхождении.
Руководил тогда «Орионом» Джон Дэли — кузен известного американского переводчика и драматурга О. Дэли.
Девушка объяснила, что хочет стать актрисой, и попросила устроить ей просмотр. Восхищенный ее внешностью и манерами, руководитель театра тут же согласился. Он собирался ставить «Гамлета» и никак не мог подыскать достойную актрису на роль Офелии.
— Как вас зовут, дитя мое? — поинтересовался Дэли и вздрогнул от услышанного ответа.
— Зовите меня Офелией…
— Вы, наверное, наслышаны, что я ищу на эту роль актрису, и потому взяли себе такой псевдоним, — улыбнулся Джон. — Что ж, хвалю за находчивость…
— Нет-нет, я только сегодня прибыла в Нью-Йорк и пришла в первый попавшийся театр, — ответила девушка. — Так что о вашей постановке «Гамлета» даже не слышала.
Дэли развел руками:
— Ну, хорошо, вы захотели, чтобы Офелия стало вашим сценическим именем, но у вас же есть настоящее…
— У меня теперь только одно это имя, — перебила девушка.
С нетерпением она взглянула на режиссера:
— Приступим?
Не прошло и часа, как восторженный Дэли, не сдержав чувств, закричал на весь театр:
— Это она! Черт возьми, я нашел Офелию! Сам Шекспир зарыдал бы от умиления, увидев ее!
Соперница-подруга
Женский состав труппы не разделил восторга своего руководителя. Особенно недовольно посматривала на новенькую актрису любовница Джона Дэли — Андромеда. Так называлась она в афишах.
Андромеда сама метила на роль Офелии, но друг и руководитель вынес обидный для нее приговор:
— Не те годы, милая. Лет десять назад я отдал бы тебе эту роль не задумываясь. Что поделаешь? Такова наша театральная судьба. Смирись…
Андромеда сумела взять себя в руки и не стала показывать свое недоброжелательство к юной актрисе. Она даже принялась по-дружески опекать Офелию, помогать работать над ролью и осваиваться в Нью-Йорке.
Андромеда, как и многие в труппе, захотела узнать настоящее имя новой актрисы:
— Согласись, дорогая, на афише будет забавно читаться: «Роль Офелии исполняет Офелия»… Может, выступишь под своей фамилией?
Но девушка настояла, чтобы в афише было написано именно «Офелия». Свое происхождение и настоящее имя она так никому в театре и не открыла.
Незадолго до премьеры «Гамлета» Андромеда стала каждый день в разных вариациях пересказывать юной подружке закулисное предание о венке из пурпурных гвоздик. При этом она закатывала от страха глаза и уверяла, что такой венок — сигнал неминуемой беды.
Хоть и была Офелия увлечена своей новой работой и старалась ни на что не отвлекаться, каждодневные рассказы Андромеды прочно вошли в ее сознание.
Злополучный венок от неизвестного
Наконец наступил день премьеры. Нервы начинающей актрисы и так были на пределе, а тут еще — гневное письмо из дома. Офелия не могла понять, как ее нью-йоркский адрес узнал отец.
Глава семейства богатых плантаторов из Луизианы распекал в письме свою дочь. «Уйти в актрисы — величайший позор для нашего рода», — писал он.
В театр Офелия примчалась в слезах. На все вопросы, чем вызвано ее состояние, отвечала:
— Я просто волнуюсь. Боюсь забыть роль. Пустяки: сейчас все пройдет…
