— Я не спрашиваю, кто вы и зачем пришли. Я знаю это. Вы вправе требовать, чтобы мы ушли от ваших берегов, и мы уйдём. Но не судите нас строго. Мы берём лишь то, что вы сами не использовываете. Зачем богатствам пропадать напрасно, если им можно накормить голодных? Сравните наши страны. Япония имеет всего триста восемьдесят пять тысяч квадратных километров, а у вас один Дальневосточный край раскинулся на площади в два миллиона семьсот семнадцать тысяч семьсот квадратных километров. У нас на одном квадратном километре теснятся полтораста человек, а у вас не приходится и одного — ноль и семь десятых. Можно ли судить нас строго? Но я вижу, я знаю, — вы устраиваете подводный сосвос… сос… совхоз. Вы хотите использовать ваши богатства так, как они никогда не использовались раньше. И мы не будем мешать вам. Мы уважаем собственность. Не трудитесь убеждать меня. Я сейчас же дам распоряжение ловцам, чтобы они снимались с якоря. Я больше не буду плавать у ваших берегов. Можете передать это вашим товарищам: товарищу Волкову и другим уважаемым товарищам.

Ванюшка был удивлён и раздосадован.

Удивлён тем, что Таяма так хорошо обо всём осведомлён и знает организаторов подводного совхоза даже по фамилиям. Раздосадован же тем, что победа досталась слишком легко, что Таяма сдался без боя, что он своим фокусом с веером сумел вырвать инициативу в ведении переговоров, сказал всё, что ему было нужно, и поставил Ванюшку в такое положение, когда тому не о чём больше было говорить. Катись, мол, колбасой — и только. Конечно, Ванюшка не дипломат. Но провести себя он не позволит и в обиду не даст. Надо на прощанье по крайней мере сказать откровенно, что он о Таяме думает. Пусть скиснет от этих слов! Тоже — ромом задобрить хотел!

— Так вот что, гражданин Таяма, — сказал Ванюшка. — О вашей тесноте мы сами очень даже хорошо знаем. Но только мы знаем ещё, что и в Японии не всем тесно живётся. Есть там худые, а есть даже и очень толстые. Вы о себе заботитесь, а не о бедноте. А вот когда японский пролетариат свернёт вам шею, тогда мы с ним поговорим особо, у нас с ним будет отдельный разговор. С ними, с бедняками, мы всегда сговоримся и, может быть, эти земли им отдадим, потому что наш Союз — родина всех пролетариев. А пока вы в Японии хозяева, мы вас не допустим у наших берегов хозяйничать.

Ванюшка поднялся и, довольный собой, вышел из каюты. Тяжело ступая, он начал подниматься по ступеням.

Таяма, сохранявший в продолжение всей Ванюшкиной речи неподвижность статуи, трижды ударил в ладоши. Мимо Ванюшки стрелой промчался матрос.

В следующую минуту несколько матросов, спускавшихся по трапу, с поразительной для них неловкостью сбились в кучу на узенькой площадке и, всячески извиняясь, задержали Ванюшку по крайней мере на две-три минуты. Наконец ему удалось выбраться на палубу.

Матрос, который обогнал его на трапе, держал в руках его скафандр, а шкипер внимательно рассматривал. Ванюшка подошёл к ним и протянул руку к скафандру. Шкипер через переводчика сказал Ванюшке, что в скафандре имеется повреждение и что поэтому гостю лучше не покидать судна, пока повреждение не будет исправлено.

— Никакого повреждения в скафандре нет, — ответил Ванюшка. — Давайте его сюда.

Но, взяв скафандр в руки, Ванюшка увидел, что сбоку действительно имеется небольшое углубление, сделанное каким-то режущим предметом. Сквозной дыры ещё не было, но всё же вода могла проникнуть внутрь, — в особенности при некотором давлении. В таком скафандре нельзя опускаться на дно. Ванюшка готов был поклясться, что этого повреждения не было в то время, когда он поднимался на палубу. Снимая скафандр, он не мог не заметить изъяна на блестящей гладкой поверхности аппарата. Ванюшка подозрительно посмотрел на шкипера-японца.

— Что это значит? — спросил он.

— Вероятно, вы ударились под водою об острую скалу! — ответил японец — Но это пустяки. Наши мастера быстро поправят повреждение. Вам придётся немного погостить у нас.

Погостить на шхуне после того, как он высказал откровенное мнение о Таяме, не очень-то улыбалось Ванюшке. Но делать было нечего. Бросать водолазный костюм он не хотел, до берега доплыть не легко…

— Если вы не хотите снять костюма, то я советовал бы вам по крайней мере снять ящик со спины и грузила с ног, — предложил шкипер.

Это был неплохой совет. В конце концов почему бы и не снять ранца и грузил?

— А скоро починят скафандр?

— Я полагаю, что на это уйдёт не больше часа, — ответил японец. — Здесь ветрено. Быть может, вы сойдёте в кают-компанию?

Ванюшка сбросил ранец и грузила и, не снимая костюма, отправился в кают-компанию. Кок принёс ему на подносе печенье, уже знакомую бутылку рома и стакан чаю, поклонился и вышел. В кают-компании никого не было, чему Ванюшка был рад. Он покосился на бутылку и отставил её, чай же выпил не без удовольствия. «Этим ты меня не подкупишь!» — думал он о Таяме.

Поскучав полчаса, он решил подняться на палубу. Но в этот самый момент в каюту вошла молодая японка, уже в японском национальном костюме — в розовом кимоно и маленьких шитых золотом туфельках. В руках она держала грушевидную четырехструнную гитару с бледно-розовой лентой у колков. За нею появился матрос-переводчик, который сказал, обращаясь к Ванюшке:

— Господин Таяма Риокици просил передать уважаемому гостю, что он приказал своей дочери поиграть — занять уважаемого гостя музыкой и пением, чтобы уважаемому гостю не было скучно, пока чинят ею скафандр. — И, низко поклонившись, матрос вышел, прикрыв дверь.

Ванюшка злился на себя, на Таяму, на маленькую японку.

Японка между тем, приветливо улыбаясь и приседая, подошла к стулу, уселась, положила на колени гитару с месяцеобразными прорезами в деке и начала играть при помощи тонкой треугольной костяной пластинки, — плектрона, как играют на мандолине. Взяв несколько аккордов, она запела. Звуки инструмента были очень нежные, а маленький голосок девушки ещё нежнее. Она пела какую-то сладко-грустную песенку. Ванюшка не понимал слов, но он понял, что это была песня о неразделённой любви.

Ванюшка положил голову на ладонь, опёрся о стол и заслушался…

Какие-то голоса, как будто спорившие, привели юношу в себя. В его душе вдруг зародилось беспокойство. Не заманил ли его хитрый Таяма в ловушку? Быть может, его скафандр и ранец с аккумулятором и аппаратом, вырабатывающим кислород, будут спрятаны, а Ванюшку посадят под замок! Он вдруг поднялся, — так резко, что японка уронила плектрон и оборвала пение, — сердито посмотрел на испуганную девушку и, едва не сбив с ног матроса, стоявшего за дверью, выбежал на палубу.

Шкипера не было Матросы поднимали на палубу шлюпки и лодки. Таяма, по-видимому, сдерживал слово и собирался уходить. Но ведь он может захватить с собою в качестве пленника и Ванюшку!

— Где мой ранец? Где шкипер? — набросился Ванюшка на матроса, но тот не понимал по-русски и только пожимал плечами.

Матрос сделал шаг, чтобы позвать шкипера, но Ванюшка остановил его. Быстро сбежав по ступеням трапа, он направился без предупреждения в каюту капитана. Здесь он застал такую картину. Возле стола стояли шкипер, сам Таяма и молодой матрос с длинным носом и короткими волосами, в очках, похожий скорее на инженера или врача, чем на простого матроса. Все они внимательно рассматривали скафандр и вскрытый аппарат для добывания кислорода. Тут же на столе лежал знаменитый аккумулятор Гузика, а на листе ватмана виднелись наспех сделанные наброски карандашом. Японец в очках снимал чертежи.

— Вы что тут делаете?! — закричал Ванюшка, позабыв о том, что он одинок и беззащитен. — Вы не только нашу капусту крадёте, но и наши секреты, наши изобретения?

— Простите, — сказал японец в очках по-русски. — Естественное любопытство. Мы хотели ознакомиться с аппаратом, пока будет чиниться ваш скафандр. Он готов. Вы можете…

— А эти чертежи зачем? — не унимался Ванюшка. — Тоже любопытство? Давайте их сюда! — Он схватил чертежи и засунул их за пазуху в водолазный костюм. — Давайте аккумулятор!