— Пойдём поможем ему искать, — сказала она. Все трое принялись шарить, но на столе папок не было.

— Может быть, ты спрятал дела в шкаф? — спросила Вильгельмина.

— Да нет же, — раздражённо ответил её отец. — Бумаги лежали вот здесь, с краю, в жёлтых папках. У нас в доме никого не было посторонних?

У Вильгельмины перехватило дыхание. «Марамбалль! Неужели?… Он заходил в кабинет, ушёл так поспешно, бежал от стражи… Это мог сделать только он…»

Никогда ещё Марамбалль не был так близок к катастрофе, как в этот момент. Назови Вильгельмина его имя, — и всё выгодное предприятие с делом номер 174 рухнуло бы, а он оказался бы в тюрьме. Но, на его счастье, в душе Вильгельмины ещё не замолкли голоса её романтических бабушек, и она ответила «нет», прежде чем осознала всё вероломство «несчастного любовника». Сказанное слово связало её. Но, не успела она вымолвить «нет», как в её душе поднялась целая буря негодования. Марамбалль обманул её, как провинциальную дурочку! Разыгрывая несчастного любовника, он использовал её доверие для самых низменных целей… И она вновь начала колебаться, не выдать ли Марамбалля.

А Леер уже звонил, созывая слуг. Он узнал о преследовании неизвестного в саду, который мог, очевидно, проникнуть в дом только через дверь сада. Но кто открыл ему? Это осталось невыясненным. Звонил телефон, суетились слуги. Из полицейского управления сообщили, что преступнику удалось скрыться. Вильгельмина не знала, радоваться ей этому или печалиться. Она была так зла на Марамбалля, что была бы рада, если бы его поймали. Но, с другой стороны, это открыло бы её невольное соучастие. Конечно, никто не заподозрил бы её в сознательной помощи преступнику. Но какой позор, какой стыд быть так обманутой!

Волнение Вильгельмины дошло до крайнего предела. Оскорблённая женская гордость бушевала в ней, ежеминутно готовая прорваться наружу. И, когда отец сказал трагическим голосом: «Неужели в моём доме есть предатели?» — она не выдержала:

— Отец, мне нужно поговорить с тобой. Но в этот самый момент в комнату вошёл новый свидетель — повар, который пожелал сообщить важные показания.

— Говорите, — нетерпеливо сказал Леер.

— К нам в кухню, — начал повар своё повествование, — нередко заходил какой-то грек, торгующий шёлковыми материями. Он продавал их очень дёшево. Моя жена, и судомойка, и жена швейцара очень охотно покупали шёлковые ткани. Этот грек заходил и сегодня вечером. Когда он поставил на пол свою корзину и разложил ткани, женщины начали выбирать шелка. Это продолжалось несколько минут. Вдруг электричество погасло. Это случалось не раз в последнее время, и потому мы не обратили особого внимания. Жена швейцара только посмеялась, что свет погас так не вовремя… Я попробовал повернуть выключатель, и через несколько минут свет загорелся вновь; грека на кухне уже не было, а корзина с шелками и сейчас стоит. Мы думали, что грек вышел во двор и вернётся, но он так и не вернулся.

— Почему же вы не сказали мне обо всём этом раньше?

— Мы только что сейчас узнали о пропаже бумаг, ваше превосходительство. А о греке мы не беспокоились: грек не подарит корзину шёлка.

— Вы можете идти, Карл. — И, когда повар ушёл, Леер сказал: — Да, это очень возможно. Из кухни ход ведёт в столовую, а из столовой — в кабинет. Преступник мог незаметно погасить электричество в кухне, пробраться сюда, похитить документы и уйти незамеченным. У преступника было совершенно достаточно времени. Но что же тогда значит шум в саду? Кто был там?

— Тот же преступник-грек, — высказал предположение лейтенант. — Он мог попытаться пройти через сад и выйти на Будапештерштрассе, но, очевидно, наскочил на сторожа, который и поднял тревогу.

— А может быть, это был один из сообщников, — сказал Леер. — Я попрошу вас, господин лейтенант, съездить к начальнику полиции и передать ему мою просьбу мобилизовать для поисков преступника все свободные силы. Дело большой государственной важности.

Барон по-военному щёлкнул каблуками и, наскоро простившись, ушёл. Когда его ковыляющие шаги замолкли, Леер устало уселся в кресло.

— Ты мне хотела что-то сказать, Вильгельмина?

— Да… — Она хотела признаться в том, что в доме был Марамбалль. Но рассказ повара поколебал её уверенность в том, что Марамбалль похитил документ. И она не призналась отцу о тайном визите Марамбалля. Быть может, ещё немного времени спустя она и вообще ничего значительного не сказала бы. Но буря негодования ещё не улеглась в её душе. Оскорблённая гордость требовала мести.

— Отец, я согласна принять предложение господина лейтенанта.

С романтическим духом прабабушки Каролины было покончено.

Марамбалль провёл тревожную ночь. Раздумывая над событиями минувшего дня, он пришёл к выводу, что опасность ещё не миновала для него. Правда, ему удалось замести следы. Но не всё прошло так гладко, как ему хотелось бы. Его бегство должно было взбудоражить весь дом. Исчезновение дела, вероятно, уже обнаружено, и для Вильгельмины станет ясною цель его «последнего свидания». И тогда… тогда она, конечно, выдаст его. Марамбалль с минуты на минуту ожидал вторжения полиции. Хорошо ещё, что ему удалось припрятать похищенные документы в надёжном месте. Марамбалль не раздевался в эту ночь. Он тихо ходил по комнате, прислушиваясь к звукам в коридоре. Он обдумывал план бегства. Одно окно его комнаты выходило на улицу, другое — в небольшой сад. Это последнее окно он и избрал как путь отступления.

Марамбалль открыл окно в сад. Ночь была душная. На тёмно-лиловом небе светила оранжевая луна, как китайский фонарь, привешенный над сизым трёхэтажным домом. От времени до времени слышался гром. Приближалась гроза. Обострившийся слух Марамбалля уловил какие-то шорохи в саду под окном.

«Неужели это засада?» — с тревогой подумал он.

Страшный удар грома вдруг потряс весь дом, хотя на небе не было видно ни одного облачка, и в ту же минуту послышался шум дождя. Странно было слышать этот шум, не видя ни дождя, ни тучи над головой. Шумел ветер, а деревья в саду, казалось, стояли недвижимыми: ни один лист не колыхался.

Когда раздался удар грома и зашумел дождь, в кустах под окном послышался шорох и как будто заглушённые голоса.

Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. И в наступившей тишине Марамбалль отчётливо услышал чьи-то приближающиеся по коридору осторожные шаги. Шаги остановились у его двери. Кто-то тихо постучал.

У Марамбалля перехватило дыхание.

«Полиция!»

Для Марамбалля выхода не было. Под окном была засада, в коридоре — отряд полиции; он не сомневался в этом. Но в саду он имел больше шансов избежать врагов, чем в узком коридоре.

Марамбалль быстро выпрыгнул из окна и упал на чьи-то широкие плечи. В то же время он услышал женский крик и узнал голос почтенной вдовы Нейкирх.

— Что это? Кто это? Что с вами? — послышался второй, мужской голос, принадлежавший, без сомнения, тромбонисту, который занимал соседний с Марамбаллем номер. Тромбонист и Нейкирх, очевидно, вышли в сад подышать вечерней прохладой.

Марамбалль соскользнул с могучих плеч Нейкирх и, гонимый ужасом, побежал в Тиргартен.

Здесь царила бесшумная буря. Ветра не было, но деревья гнулись как будто под напором страшного урагана; листья трепетали, и с них стекали ручьи; жёлтые молнии бороздили тучи. Дождь лил как из ведра, но это был призрачный дождь, — на Марамбалля не падало ни капли.

Ночная свежесть освежила Марамбалля и привела в порядок его мысли. В саду перед его окном, во всяком случае, не было засады. Но кто же стучался в его дверь?

Всю ночь Марамбалль бродил по аллеям парка и только на заре решил вернуться домой.

— Вы уходили? — спросил удивлённый швейцар, открывая ему дверь.

— Да, — ответил Марамбалль. — Ко мне никто не приходил?

— Ночью приходил какой-то человек. Я не пускал его, но он ответил, что пришёл по очень срочному и важному делу и что вы сами ждёте его.