Проповедник ненасилия не причинит вам насилия физически, но психологически он очень насильствен; он всячески будет стараться утвердить свое превосходство. И еще: как бы ты ни пытался предотвратить выход насилия вовне, оно так просто не исчезнет. Внутри живет насильственный ум, и, если не позволить ему выражать насилие в сторону других, оно развернется вовнутрь. Поэтому ненасильственные люди всячески истязают себя. Они чрезвычайно изобретательны в поиске новых способов самоистязания. Их насилие никуда не исчезает, оно просто поворачивается на сто восемьдесят градусов. Ганди был очень насильственным по отношению к себе — по малейшему поводу он начинал голодать. Голодание — это насилие. Если ты заставляешь кого-то голодать, ты проявляешь насилие. А если ты делаешь это по отношению к себе, разве это не то же самое? Ты что, имеешь двойные стандарты?
Нет никакой разницы в том, заставляешь ты голодать себя или других, — это одно и то же. Нужно применять единый принцип, единый стандарт: я насильник — если не по отношению к твоему телу, то по отношению к своему. И проявляя насилие по отношению к себе, ты можешь получить воздаяние, — таким образом ты пытаешься предотвратить чье-то насилие по отношению к тебе. Но истязание собственного тела — самая легкая вещь в мире. Что может поделать твое тело? Оно не может дать сдачи, не может остановить тебя. У него нет средств, чтобы защищаться от тебя. Поэтому тот, кто проявляет насилие по отношению к другим, совершает это по крайней мере с тем, кто может постоять за себя и отомстить. Но тот, кто совершает насилие по отношению к себе, воистину хитер, очень хитер. Он нашел самую невинную, самую беззащитную в мире жертву. Со своим телом ты можешь сделать все, что хочешь.
Были монахи, которые каждое утро избивали себя до тех пор, пока все тело не начинало истекать кровью. И они считали себя великими святыми! Был один христианский святой в Александрии, который восседал на вершине шестидесятиметрового столба. Там было так мало места, что можно было только сидеть. Тридцать лет он просидел на том столбе. Он умудрялся там спать; люди приносили ему еду и он поднимал ее на веревке. Он испражнялся и мочился с этого столба... и это считалось великой аскезой. Люди приходили за сотни миль, чтобы выразить почтение этому сумасшедшему. Ничем другим он не отличался, но даже короли приходили, чтобы поклониться ему. Что он делал? — просто издевался над собой.
Я встречал в Индии стольких истязающих себя всевозможными способами людей, что теперь мне полностью ясно: во всех религиях до сегодняшнего дня преобладают садомазохисты. В этом нет никаких сомнений. Существует достаточно доказательств, что те, кто основывал эти религии, и те, кто им следовал, были садомазохистами. Я знал человека, который несколько лет стоял. Ты не сможешь простоять слишком долго — он же стоял много лет. Все его тело сморщилось — весь вес ушел в ноги. Его ноги стали похожи на ноги слона. Теперь даже если бы он захотел сесть, то не смог бы. Ему приходилось спать стоя. Прямо перед ним находилась подвешенная к потолку деревянная опора, на которую он клал руки и таким образом спал. А днем он стоял. И тысячи людей приходили поклониться ему.
Я спрашивал у них: «Чем таким он обладает, что вы ему поклоняетесь? Просто потому, что он все время стоит, потому, что он идиот? Что это ему дает? Посмотрите на его лицо — он хоть раз сказал что-нибудь глубокомысленное?» Это был очень заурядный человек, но ему удалось стать великим святым просто благодаря тому, что он стоял. Этот человек не проявлял насилия ни к кому, кроме самого себя, — это чистое насилие. И я не могу представить, как — если ты уважаешь жизнь — можно так разрушать свою собственную!
Джайнизм — единственная религия, в которой монаху разрешается, если он сам так захочет, голодать, даже если в результате он умрет. Это не называется суицидом, это называется красивым словом сантара. Сантара означает того, кто отбросил жажду жизни, кто вышел за пределы этой жажды. Множество джайнских монахов ежегодно умирают в результате сантары. Правительство ничего не может сделать, потому что это такая религиозная практика. Мирское правительство не может вмешиваться в дела религии. И эти люди не принимают яда и не закалывают себя ножом — нет, они выбрали очень мучительный метод. Электрический стул мог бы быть гораздо менее насильственным — ты просто садишься, и тебя больше нет, — возможно, ты даже ничего не почувствуешь. Или ты можешь надышаться хлороформом — и тогда ты даже не сможешь определить, когда ты еще есть, а когда тебя уже нет.
Но джайнский монах будет два-три месяца голодать. Бывало, это продолжалось до девяноста дней — три месяца без еды. Постепенно он превращается в скелет; и чем больше времени проходит, тем больше народу стекается на него посмотреть — а он даже не может открыть глаза... Люди распевают в его честь песни и мантры, но я не думаю, что он что-то слышит, — два месяца он ничего не ел, от него остались одни кости. Можно сказать, что он жив, так как он все еще дышит, но кроме дыхания и сердцебиения в нем нет никаких признаков жизни. Три месяца он может находиться на этой грани между жизнью и смертью — и таких людей называют ненасильственными!
Ганди учился ненасилию у этих идиотов. Он избрал себе в качестве гуру, учителя, джайнского монаха Шримада Райчандру, истязавшего себя и учившего этому других, — чему еще можно учить людей? Ты учишь других тому, что делаешь сам. Поэтому я называю их садомазохистами. Эти люди делают и то, и другое. Обычно в психиатрических клиниках можно увидеть либо садистов, либо мазохистов; очень редко встречаются люди, страдающие обеими болезнями: и садизмом, и мазохизмом.
Садисты получают удовольствие, мучая других. Адольф Гитлер, Иосиф Сталин, Муссолини, Мао Цзэдун, Тамерлан, Надиршах, Александр, Наполеон — все они садисты; они наслаждаются, когда другие страдают. И есть мазохисты, которые наслаждаются, истязая самих себя. Они предлагают себя в качестве объекта насилия — им необходимы садисты.
Кто-то спрашивал меня, какой тип мужчин и какой тип женщин могут составить идеальную пару. Я ответил, что один из них должен быть садистом, а другой мазохистом — это наилучший в мире союз. Они никогда не разведутся. Один наслаждается тем, что издевается над другим; другой — тем, что над ним издеваются. Они идеально подходят друг другу. Существует множество пар, которые считаются идеальными, и только по одной причине: один из них садист, другой — мазохист. Они подходят друг другу.
Мазохист находит этому странные объяснения, рациональные. Здесь есть одна женщина... Когда она впервые приехала ко мне пятнадцать лет назад, с ней был юноша — она привезла его с собой. Этот молодой человек искал учителя, которые научил бы его жить, употребляя одну только воду. Она привезла с собой этого мазохиста. Но он не считал себя мазохистом, он думал, что находится в поиске наиболее естественного образа жизни. Конечно, здесь он не смог задержаться. Они приехали вдвоем; женщина осталась, а он уехал.
Такой тип людей можно встретить повсюду. Кто-то становится натуропатом и живет в соответствии с идеями натуропатии. Одна моя тетя была фанатичкой натуропатии. Я часто говорил ей: «Ты можешь просто загнуться от всех этих безумных вещей», именно так все и случилось. Она была полностью здорова, но с точки зрения натуропатии постоянно находила в себе какие-то погрешности. А если искать, то всегда можно найти. Тело — явление сложное. Легкая головная боль — и это уже повод для голодания; небольшая усталость — и за этим следовала клизма. Что-нибудь еще... — и ты знаешь, что делать, потому что ты читаешь все эти книги. Книги с инструкциями по быстрому излечению широко доступны, поэтому любой пациент превращается в мастера натуропатии. В каждой брошюре ты можешь найти рецепты — это не так сложно.
Я снова и снова говорил ей... Мы жили вместе четыре года, и я всеми способами пытался ее предостеречь. Я выбрасывал ее клизмы, ее сиденья для ванны — у нее была целая коллекция странных приспособлений. Каждый раз, когда я что-то находил, я выбрасывал это прочь. И она все время прикладывала к голове, к шее и к животу пакеты с грязью. Я говорил: «Чем ты занимаешься? Беспрерывно — двадцать четыре часа в сутки? Миллионы людей живут — и никто не занимается этой ерундой». Когда я был дома, я выбрасывал все эти ее пакеты, емкости со льдом, грелки, но когда я уезжал в университет, она тут же снова принималась за все это.
