Это случилось в Лисичьем Байраке, в том глубоком скалистом овраге, где еще в петровские времена человек впервые потревожил глубины, чтобы пробиться к угольным пластам.

После оттепели, в гололед, что сковал весь Донецкий кряж, все дороги и тропы, взгорки, кручи и камни, неизвестный человек сорвался со скалы.

Его нашли на самом дне оврага, среди округлых, нагромоздившихся плотиной глыб известняка. Одетый в серый полушубок, он лежал вниз лицом, съежившись, поджав колени, сам похожий на одну из каменных глыб, сброшенных в русло бурным потоком.

Если бы не маленькая девочка Марийка, игравшая на площадке у кромки оврага и заметившая, как человек сорвался с крутого каменного откоса, быть может, не видеть бы ему больше ни солнца, ни этой бескрайней синей дали за Донцом…

Но Марийка с интересом наблюдала, как он взбирался на скошенную скалу — к черной полоске угольного пропластка, прорезавшего известняк, осторожно, медленно подтягивался к этой полоске, а потом соскользнул с уступа и рухнул вниз… Марийка с криком вбежала в мазанку и, потеряв способность объяснить отцу, что произошло, стала тащить его к оврагу.

Отец только что возвратился с работы и умывался над большим жестяным тазом. Как это часто случалось, был он недоволен артельщиком и штейгером и клял их отборными словами, а притихшая мать с грустью слушала горькие причитания.

Сначала он прикрикнул на Марийку, но удивленный испуганным взглядом, бледными искривленными губами девочки, охваченной ужасом, спросил:

— Может, ты больна, дочурка?.. Что с тобой?..

Тут же он понял; где-то здесь, поблизости, что-то случилось, и, смахнув с лица мыльную пену, выбежал вслед за Марийкой к оврагу. Далеко внизу он рассмотрел человека, лежавшего меж камней.

Калюжный кликнул соседа — крепильщика Степанюка и, набросив фуфайку, скользя по глинистой промерзшей осыпи, стал спускаться в овраг.

Через двадцать минут незнакомец уже лежал на койке в тесной шахтерской горенке со стенами, расписанными незатейливыми цветами.

Немалых усилий стоило Калюжному и Степанюку стащить с него полушубок, снять туго набитую кожаную, на крепком ремне сумку, вынуть из закостенелых пальцев молоток с непомерно длинной ручкой. Когда им удалось отобрать этот занятный молоток, незнакомец в беспамятстве все шарил вокруг себя руками, словно пытаясь его отыскать.

Неизвестному человеку было примерно лет за сорок; в длинных и мягких, отброшенных назад волосах, в каштановой вьющейся бороде и усах неравномерной изморозью поблескивала седина. Калюжного поразила внешность незнакомца; высокий, открытый лоб; темные, густые, несколько сдвинутые брови; губы, чуточку выпуклые, сжатые и волевые… Пиджак на нем был хотя и поношенный, но дорогого сукна и модного фасона, с округлым воротником и широкими, с вырезом, лацканами, а воротничок сорочки с острыми углами казался белоснежным.

— Красивый дяденька, — сказал Степанюк, присаживаясь у постели, и закуривая. — И что это его на кручу понесло, да еще в такую непогодь?..

— Надо бы вызвать фельдшера, — предложил Калюжный. — Властям сообщить…

Крепильщик взглянул на него удивленно. Калюжному показалось: в серых, блеклых глазах соседа промелькнуло опасение:

— Властям?.. Ты что это, Кузьма… серьезно? А может, он скрывается от властей? Сколько теперь, после восстания, бездомного народа на дорогах? У шпиков на мордах один обозначен вопрос: «Где был, что делал в девятьсот пятом?..»

— Да, верно, — вздохнул Калюжный. — Но люди-то видели, когда мы его несли?

— Неважно, — сказал Степанюк уверенно. — Это совсем неважно. Тут наши люди кругом. Шахтеры не донесут… Вот когда мы узнаем, кто он, тогда и порешим: сообщать властям или помалкивать.

Они некоторое время прислушивались к дыханию незнакомца. Теперь он дышал ровнее, глубже. Снег на его волнистой бороде растаял, и влага струйками проникала в седину.

Калюжный обернулся к жене:

— Беги за фельдшером. Чтоб сейчас же пришел. Деньги, скажи, заплатим.

Жена молча накинула платок, но Степанюк остановил ее у порога:

— Погоди, Наталья… Фельдшер-то у исправника вроде домашней собачонки. Первый и донесет…

— Удивительное дело, — негромко, словно опасаясь потревожить незнакомца, заметил Кузьма Калюжный. — Да, удивительное… В такую гололедицу на каменную кручу вздумал взбираться… И зачем?..

— Подождем — узнаем, — сказал Степанюк. Чертой его характера была невозмутимость. В минуты, когда другие волновались, он обычно оставался спокойным. — Ты, Наталья, пока не торопись…

Он внимательно всматривался в загорелое, обветренное лицо.

— И правда, дяденька очень пригож. Может, он нарочно шарахнул с обрыва? Это случается: от политики, от любви… У них, у интеллигентов, это не редкость…

Не открывая глаз, незнакомец вдруг произнес отчетливо и строго:

— Это у дурней случается. От безделья… Интеллигенты тут, мил человек, ни при чем…

Он открыл глаза и с минуту пристально всматривался в потолок, потом перевел взгляд на грубо расписанные розами стены.

— Вот оно что! — прошептал он изумленно, будто отвечая самому себе. — Значит, мне повезло… Как же вы нашли меня, добрые люди?

— Марийка заметила, — сказал Калюжный. — Девочка моя, шести лет…

— Спасибо, — молвил незнакомец, отыскивая взглядом Марийку, робко выглядывавшую из-за спины отца. — Да вот она, синеглазая… Спасибо тебе, крошка… За жизнь.

Лицо его словно стало светлее: глубокая линия меж бровей разгладилась, темные, обожженные губы чуть приметно улыбнулись. Переводя дыхание, он выговорил медленно и взволнованно:

— Марийка заметила!.. А ведь ты сама еще не жила, но другую жизнь уже поддержала… Пусть это будет на счастье тебе, маленькая моя…

Он попытался встать, но хрипло закашлялся и упал на подушку.

— Где моя сумка? Это — самое главное. Где она?..

— На подоконнике лежит, — сказал Калюжный. — Никто не открывал ее, не прикасался.

Незнакомец облегченно вздохнул.

— Так. Очень хорошо… Это с вашей стороны благородно. В планшете весь мой капитал. Не денежный, нет… Больше, чем денежный. Как говорят, актив жизни…

— Значит, все твое богатство? — осторожно спросил Степанюк.

— Да, самое основное…

— И ты с этим богатством на кручу полез?..

— Ничего не поделаешь. Страсть… Хорошего — человеку всегда мало. И мне мало того, что в планшете.

И Кузьме, и Степанюку этот ответ показался странным. Они озадаченно переглянулись и одновременно уставились на сумку. Что было в ней? Какие богатства искал на круче бородатый незнакомец? Кузьма подумал, что его неожиданный гость еще окончательно не пришел в себя и, наверное, разговаривает в полубреду. Но Степанюк уже приметил и ясный взгляд незнакомца, и отражение спокойного раздумья на лице. Нет, этот человек не бредил. Что же он искал на скале? А может быть, в эти минуты он только старался скрыть причины, что привели его в овраг, и разговор о каком-то богатстве, может быть, только для «тумана»? Степанюк тут же решил разузнать эту тайну и, если человек скрывается от властей, помочь.

— Мы тут порешили вызвать фельдшера, — сказал он, — Да фельдшер у нас, понимаете, с полицейскими в дружбе…

Незнакомец слушал, полузакрыв глаза, по Степанюк, не закончив вопроса, смолк.

— Понимаю, — негромко проговорил незнакомец. Темные веки его дрогнули, и глаза открылись шире.

— Время такое… И мы тебя не знаем, — осторожно продолжал Степанюк, хмуря лохматые брови и почему-то бледнея. — Может, не ладно тебе с полицией встречаться?..

Незнакомец глубоко, свободно вздохнул; черные, с синеватым оттенком, как излом угля, зрачки его глаз отчетливо заблестели.

— Вот оно что!.. Спасибо, друзья. Вы это правильно рассудили, что осторожность не помешает. Окажись в моем положении кто-либо другой, такая осторожность была бы вполне оправданной. Однако я никого не боюсь. Можете позвать фельдшера.

Наталья неслышно вышла за дверь. Прячась за табуретом, на котором сидел отец, маленькая Марийка с прежним интересом рассматривала бородатого человека. Был он, как ей казалось, — а дети иногда безошибочно распознают людей — ласковым и добрым. Эта улыбка и синие искорки в глазах, высокий светлый лоб и веселые черточки по углам губ — все выдавало в нем открытую натуру. Но было и еще что-то — как будто сила, ощутимая на расстоянии. Эту сдержанную, внутреннюю силу незнакомца с первого взгляда почувствовали и Калюжный, и Степанюк. Кузьма Калюжный и сам удивлялся, что испытывал в присутствии незнакомца чувство, похожее на робость. А Степанюк был рад своей ошибке: сначала он отнесся к незнакомцу с недоверием (белоснежная сорочка, галстук, золотое кольцо на пальце, — кто знает, к месту ли было предупреждение о полиции?), но едва лишь незнакомец улыбнулся, глянул прямо в глаза и заговорил, — Степанюк сразу же понял: можно не опасаться…