Молодые люди созерцают письмо. Доктор справляется, кто, собственно говоря, его написал? Колумб? Но ведь почерк-то отвратительный. Ему неважно, кто писал, — в Америке четырнадцатилетние дети пишут лучше. Европа безнадежно отстает от Америки!

А вот бюст Колумба.

— Как вы назвали этого джентльмена? — справляется доктор.

Он открыл Америку? Не может быть. Эти джентльмены только что приехали из Америки и никогда ничего подобного не слыхали. Он еще жив, этот джентльмен? А от чего он умер? Не от оспы ли? А родители его живы?

А, мумия?! Как зовут этого джентльмена? Он француз? Египтянин? Умер три тысячи лет тому назад? Как вам нравится наглость этого гида — предлагать нам такие подержанные трупы! Если у вас есть свежий труп — другое дело.

Твэн, однако, не только веселил своих читателей. Он помогал им расти в их собственных глазах, чувствовать себя умнее, лучше, богаче людей «Старого света». Его письма — это вызов Европе. Герои экскурсии на «Квэйкер-Сити», доктор и его приятели, вернули визит Колумбу. Они поехали в Старый свет, с его культурой тысячелетий, не как робкие и благодарные ученики, а как равные, как победители, удачливые захватчики огромного континента, с его неисчерпаемыми ресурсами, богатые, сильные, даже наглые.

Старый свет для них чужой. Они — простаки, вандалы, они не имеют прошлого и не дадут сорока долларов за миллион таких фресок, как «Тайная вечеря». Мощь Америки растет так быстро, так много изобретают там новых машин и добывают из недр земли минеральных богатств, что этой простоты, этого вандализма не стыдятся, ими хвастают. Не жалея красок, разоблачал Твэн старую Европу, одновременно превознося разумный утилитаризм демократической Америки. «Дальний запад» высмеивал «старушку Европу». Твэн нигилистически обрушивался на старых мастеров за то, что их картины «носили на себе признаки… подхалимства этих великих людей… Их тошнотворное низкопоклонство перед титулованными покровителями показалось мне действительно заслуживающим внимания и больше приковало мой взор, чем художественные достоинства картин».

Твэн отразил уверенность Америки, быстро поднимающейся на путях буржуазного развития, в ее праве смотреть на отягощенную наследием феодализма монархическую Европу без преклонения. В то же время упоенный успехами американец кичливо оспаривает ценность вековых накоплений культуры.

Единственное, что в Старом свете не подвергается насмешке, «разоблачению», — это «священные места» на восточном побережье Средиземного моря, знакомые с детства по протестантской библии.

Тон писем из «святых мест» совсем другой. Они написаны серьезным, порою даже торжественным языком.

В Египте Твэн также на мгновение ощутил величие старины. «Мы рады, что видели Египет. Рады, что видели старую страну, научившую Грецию азбуке, а через Грецию — Рим, а через Рим — весь мир…»

За пять месяцев путешествия Твэн написал для газеты «Альта» Пятьдесят три письма, для нью-йоркской «Трибуны» — шесть. Письма эти перепечатывались и другими газетами. Их читали с интересом не только рядовые читатели, но и политические деятели в Вашингтоне.

О Марке Твэне заговорили. Этот человек умеет писать. Сенатор Стюарт был непрочь сделать Твэна своим секретарем. Работы, конечно, будет немного, Твэну останется довольно времени для своих собственных сочинений.

Экскурсия окончилась. Не теряя времени, Твэн поехал в Вашингтон и начал в соответствии с характером своей новой работы у Стюарта знакомиться с местными журналистами. Но на секретарской работе Твэн не задержался долго. В Вашингтоне царила коррупция, дела решались за стаканом виски; политика — говорил Твэн — гнусное, нечестное дело, среди вашингтонских политических деятелей вовсе не было людей большого государственного ума.

В это время Твэн неожиданно получил письмо от некоего Блиса, руководителя крупного издательства. Мистер Блис выражал желание получить от Клеменса какую-либо из его работ для издания. Фирма готова предложить весьма выгодные условия. Из дальнейших переговоров выяснилось, что для больших тиражей необходима «юмористическая работа, то-есть книга с юмористическим уклоном».

Предложение Блиса требовало немедленных действий. Книгу можно составить на основе писем, посланных с «Квэйкер-Сити». Их нужно обработать — это должны быть записки вандала, попавшего в цивилизованный мир.

Клеменс откровенно ответил Блису. У него есть хорошая газетная работа, Писать новую книгу или даже переделывать старые письма он станет только в том случае, если ему докажут, что это выгодно.

В январе 1868 года вопрос о книге был окончательно решен. Твэн принялся за работу. Многое из писем пришлось выбросить, переделать, написать наново. Внезапно дела осложнились. Твэн узнал, что хозяева газеты «Альта», эти «грабители с большой дороги», решили сами выпустить сборник писем их корреспондента — формально они на это имеют право. На письмо Твэна они ответили довольно уклончиво. Необходимо было поехать в Сан-Франциско, чтобы на месте уладить дело. Осложнения появились и у Блиса. Некоторые акционеры решили, что книга о «святых местах» носит несколько легкомысленный характер. Как бы почтенных жителей благопристойного Гартфорда, из старого почтенного штата Коннектикут, издавших на своем веку не одну книгу религиозного содержания, не обвинили в богохульстве. Но Блис хорошо понимал, что самая свежесть книги, ее «вандализм» привлечет читателей. Он заявил акционерам, что в случае их отказа издаст книгу сам и все прибыли положит в собственный карман. Это оказалось убедительным. Книга была спасена.

На пути в Сан-Франциско Клеменс снова очутился на судне, капитаном которого был богохульный старый Уэйкман, обожавший библию и всех пророков. Уэйкман рассказал Сэму замечательную историю. Ему снилось, что он попал на небо. На основе «сна» капитана Твэн написал рассказ, напоенный юмором.

Обильные источники питали юмор Твэна. Это не был салонный юмор, ограниченный в своих образах, юмор интонаций. Твэн черпал образы из житейского опыта Дальнего запада и долины Миссисипи — Долины демократии, из жизни дровосеков и негров, водников и фермеров, золотоискателей и полубогов фольклора, наводящих порядок в космосе. Это — грубоватый юмор, попахивающий потом людей физического труда, и вместе с тем безудержный, не ограниченный в полете фантазии.

В первых страницах рассказа о путешествии капитана в рай особенно ярко отразились все эти особенности твэновского юмора, вся его свежесть, вытекающая из близости к реальной жизни.

Капитан, попав на небеса, развлекался тем, что обгонял кометы, точно пароходы. Сначала победы давались ему легко — «выходило так, словно комета — балластный поезд, а я — телеграфная депеша». Но затем, когда капитан выбрался за пределы нашей астрономической системы, рассказывает он, ему «начали попадаться кометы — мое почтение! У нас таких комет и в помине не бывало!

В одну ночь я мчался таким ровным ходом, подобравшись в струнку, с попутным ветром. Полагаю, я делал около миллиона миль в минуту, а то и больше, но уже никак не меньше, как заметил необычайно крупную комету румба на три в сторону от моего штирборта. По кормовым огням я рассчитал, что курс ее лежит на северо-северо-восток с половиною. Ну, она летела так близко к моему курсу, что я не хотел упустить случая;, вот я отклонился на румб, поправил штурвал и кинулся вслед». Капитан чувствует себя вполне как дома в космических сферах. Продолжая свое повествование (характерно, что Твэн применяет здесь монолог, выступает как подлинный юморист «границы» в роли рассказчика от первого лица), капитан говорит: «Ну-с, пропер я еще полтораста миллионов миль и поравнялся с плечом, как ты бы выразился. Чувствовал я себя довольно хорошо, должен тебе сказать; но тут я увидал палубного офицера, который подошел к борту и направил в мою сторону свою трубку. И сейчас же заорал:

— Эй, вы там, внизу! Встряхнитесь, ребята, встряхнитесь! Подбросьте в топки сто миллионов биллионов тонн серы!

— Есть, сэр!