Да ещё кое-как снятые при их содействии кинофильмы о творимых их сотрудниками геройствах по обеспечению безопасности общества. На каждую просмотренную диверсию, теракт классическим оправданием является ответ, что предотвращены ещё более мощные террористические акции, сорвано немеряное количество ещё более опасных и коварных враждебных планов.

Проверить, определить достоверность таких сообщений даже у очень значимых персон общества возможности нет никакой: все, из соображений высочайшей секретности, следы любой деятельности служб безопасности уничтожаются ещё на стадии планирования операции. Остаётся только смотреть кинофильмы в жанре политического детектива — и радоваться умелым, самоотверженным, совершенным достаточно своевременно действиям красавцев-киногероев, исполняющих роли мудрых руководителей и отчаянно смелых сотрудников спецслужб.

Слов нет, что-то подобное в некотором объёме имеет место, и сюжеты фильмов вполне могут быть построены на редких удачных эпизодах действительно профессиональной работы отдельных сотрудников спецслужб. Но сколько за этими удачами скрывается служебных бездельников, только имитирующих «борьбу» на малозначащих поприщах, измышляющих в служебных отчётах «результаты», которые образовались без них в ходе естественного течения событий, не знают и сами руководители спецслужб (ещё и потому, что знать не хотят).

А сколько на каждый успех выпало обвалов, поражений, каков причиненный разнообразными успешно реализованными супостатами диверсиями стране причинен ущерб — знают доподлинно только сами враги (а через них кое-что могут узнать и политики). Руководители же спецслужб не ведут хроник своих поражений — себе дороже, так как любая формализованная негативная информация усилиями соперников по карьере обычно куда-нибудь, да «утекает».

В случаях скандальных провалов, ставших достоянием общественности, в том числе и за рубежами, спецслужбы практикуют выверенную временем надёжнейшую тактику: «Всепоглощающей заботой составителей «Кубинского проекта» было одно: всё, чтобы они ни делали, должно быть, как любил говорить Говард Хант, «правдоподобно опровергаемым»» — фраза унаследованная от администрации Эйзенхауэра.

Обеспечить возможность таких опровержений стало, как ни странно, даже важнее, чем достичь успеха. Поскольку всё, что ни предпринималось, так или иначе нарушало международное право и различные законы США (авантюры ЦРУ по осуществлению «Кубинского проекта» нарушали, помимо законодательства, регулирующего деятельность самого управления — закон о нейтралитете, правила Федерального управления авиации и Финансового управления, таможенные и иммиграционные правила, законы полудюжины штатов), задачей первостепенной важности считалось проводить операции внутри страны таким образом, чтобы нельзя было ни проследить, ни отыскать стоящих за ними руководителей в федеральной столице.

Чтобы ещё больше замаскировать свою тайную войну, ЦРУ щедро расходовало неподотчётные фонды, создавая на территории США полувоенный оперативный аппарат. Среди «крыш» и специальных агентов, задействованных ЦРУ по «Кубинскому проекту», были фирмы и частные лица, связанные с организованной преступностью и фанатиками из крайне правых полувоенных группировок. А с течением времени стало просто невозможно отделить зёрна разведки от плевел уголовщины.

Несмотря на целый ряд грубейших оперативных просчётов, «Кубинский проект» оставался одной из самых строго охраняемых тайн ЦРУ. Он был так тщательно расчленён на составные части, что многие даже высокопоставленные сотрудники ЦРУ знали о нём только понаслышке.

Внутри управления подразделения изолированно друг от друга выполняли отдельные части программы, не подозревая о её существовании в целом, а вне стен ЦРУ проект был столь «правдоподобно опровергаем» в конечном звене намеренно запутанной сети подчинённости, что отдел специальных операций ЦРУ зачастую утрачивал контроль над происходящим.

«Чёрный кардинал» секретных операций в Лэнгли мог считать, что события разворачиваются в одном направлении в то время, как его наёмные служаки, собравшись по сигналу с оружием на Сток-Айленде близ Ки-Уэста, двигались совершенно в другом. И если это абсурдное раздвоение снижало шансы на успех, то, по меньшей мере, существовала уверенность, что оно повышает вероятность сокрытия провала».[7]

Но такая серьёзная постановка вопроса «достоверно опровергаемого» в деятельности спецслужб характерна только для немногих стран, где сильны парламентские структуры. В большинстве государств, в силу исторических традиций, руководители и сотрудники спецслужб, оставаясь верны принципу, подходят к замыванию следов своей деятельности намного проще, будучи уверены (не без оснований) в своей способности закрыть рот любым парламентским крикунам или правдолюбцам — расследователям из числа «вольных» журналистов.

Успешная практика сокрытия следов своей деятельности или их отсутствия и сопутствующее ей профессиональное мастерство в таком деле у сотрудников спецслужб породили у населения миф незримого, неприметного, но обязательного присутствия secret service всюду и везде. Своего рода мифическая система не видимых глазу множеств камер скрытого наблюдения. Благодаря чему, нервные люди ощущают недреманное око спецслужб даже там, где его отродясь не было и не предвидится.

Эти два обстоятельства позволяют руководителям спецслужб легко парировать любые обвинения в плохой работе или её полном развале: работа была, но следы и документы о нём вынуждены, по законам жанра, уничтожать. Остались только косвенные доказательства — публикации подозрительных журналистов, которым мерещится «грязная работа спецслужб» в каждом случайном падении сосульки на головы прохожих.

Косвенное же подтверждение в том, что спецслужбы эффективно работают — они всегда больше знают, нежели самые информированные политики, иные категории граждан (бармены, банщики, адвокаты, врачи и др.): как не знать, когда без всяких усилий разнообразная информация постоянно идёт струёй по налаженным каналам, как вода по водопроводным трубам. И копится, и худо-бедно систематизируется.

И есть досуги у сотрудников — аналитиков, чтобы конструировать на этой базе самые различные очень правдоподобные домыслы и предположения, и знакомить с ними своё руководство. Чтобы оно без перерыва «пудрило мозги» своим политическим шефам.

Но здесь в этом уникальном для спецслужб обстоятельстве скрыта и большая опасность: возможность надёжно скрывать свою бездеятельность порождает неодолимое стремление к праздности и бездеятельности целых структур, с которой бывает уже не совладать. Что весьма часто завершается полным поражением и обслуживаемых властвующих и генералов спецслужб, не имеющих, к счастью, практически никаких следствий для социумов: на месте погоревших политиков мгновенно появляются другие, место переставших ловить мышей генералов занимая тотчас — новые, помоложе, поэнергичней, почестолюбивей.

И маховик двигателя опять запускается на полный холостой ход, чтобы потом постепенно вновь сбрасывать обороты.

Определить истинную потребность в спецслужбах — их числе, количестве сотрудников и генералов над ними, даже приблизительно невозможно. В отличие, к примеру, от расчёта потребной численности машинистов в метрополитене, лётчиков в гражданской авиации и потребной для их нормальной работы технической обслуги: убери лётчиков, гражданский флот останется на земле вместе с потенциальными пассажирами и их багажом.

Убери конкретные спецслужбы — население вообще не заметит этого события. Пока, естественно, не загремят взрывы в пригородных электричках, на вокзалах. Но расчёт потребных штатов, ресурсов для них под конкретные спецслужбы — дело рук обычно самих спецслужб. Зная же свойства людей проектировать за чужой счёт всё с большим запасом прочности, вполне возможно предположить, что и спецслужбы создаются и стремительно разрастаются с многократным превышением «проектной мощности» над реальными потребностями. Не говоря уж о финансовых возможностях государства.