— Проклятая антенна. Не знаю, что с ней делать.

— Вызови слесаря, — захохотал Пит.

— Мне нужен совет. Генерал Донован прислал ко мне газетчика.

— Кого именно?

— Не то Шора, не то Гора.

— А, Дэвид Гор! Это парень что надо! Не знаю, как это случилось, но он открывает двери ногой в кабинет президента, в подземные базы, на пункты управления. От него даже у нас в Лэнгли секретов нет.

— Нет?

— Почти.

— Значит, я тоже должен раскрыть карты?

— После фильма «На другой день», где они показали тебя и твой летающий катафалк всему миру, тебе уже нечего стыдиться и строить из себя девственницу. Говори все, что считаешь нужным. Создай впечатление полной искренности. Ну а как уж это тебе удастся, твое дело.

— Я пригласил его на уик-энд.

— Я бы тоже к тебе напросился, да занят. Вылетаю в Европу. Ну… повторим?

Официант уже спешил к ним с подносом. Из-под серебряной крышки струились заманчивые мясные ароматы. Рядом стояли стаканы, на четверть наполненные золотистым виски. И сиротливо возвышалась одна-единственная бутылочка с тоником. Для генерала. Пит предпочитал неразбавленное.

В нем проснулся азарт охотника. Словно скинув с плеч четверть века, молодой, сильный и ловкий, он вновь крался невидимой тропой в джунглях, стараясь не шуметь, не привлекать к себе внимание, потому что вокруг таилась смерть. Все клетки его тела, ум, нервы были подчинены одной задаче — выследить врага и поразить его, а самому остаться живым…

Под ногами треснула сухая ступенька, и он вздрогнул, покрылся испариной, как будто и впрямь под его ногами была чужая, кишащая змеями и прочими гадами земля, а не натертая до блеска воском деревянная лестница его дома, ведущая на второй этаж. Даже в старом человеке остается что-то от ребенка, призраки былого не отлетают в небытие, а остаются с нами, чтобы напомнить о себе в самую неподходящую минуту.

Конечно, он вел себя сейчас, как мальчишка. Казалось, чего проще — бросить Рэйс за обедом:

— А что, в наше отсутствие у нас побывала дорогая гостья?

Но он не сделал этого. Уход из дому Маргарэт, еще девочки, подростка, конфликт ребенка с отцом был незаживающей раной и для самого отца, и особенно для Рэйс. Она обожала свою взбалмошную дочурку и, безусловно, любила мужа. Ее сердце разрывалось между двумя близкими людьми. Было время, когда он начал серьезно опасаться за здоровье супруги. Она чахла на глазах. Побледнела, осунулась. Чуть что — на ее глазах появлялись слезы. В доме перестал звучать ее смех. Джеймс ломал голову, но ничего не мог придумать. Все получилось само собой. Как-то вечером за ужином он налил виски себе и Рэйс. Она удивленно взглянула на мужа: что случилось? Не отвечая на безмолвный вопрос, он выпил полстакана неразбавленного, как это обычно делал его приятель Пит О’Конорри. Сидел молча, ждал, пока подействует. А когда приятная теплота разлилась по телу и в голове зашумело, сказал:

— Дорогая… Я не могу смотреть, как ты теряешь жизненные силы. Может, это прозвучит эгоистично, но скажу: я не хочу терять тебя. Тебе надо взять себя в руки. Что, собственно говоря, случилось? Дочь живет у бабушки в Калифорнии. Ну и что? Маргарэт по-прежнему наша любимая дочь. Наш дом всегда открыт для нее. Она может бывать здесь при мне, без меня, как ей угодно. Ты должна почаще навещать ее в Сан-Франциско. Кстати, почему бы тебе не собраться и не съездить к ней на пару недель? Там рядом университет Беркли. Наверное, Маргарэт будет поступать туда, ты должна все разузнать, помочь дочери морально. Ну а злыдень-отец поможет материально.

Рэйс упала на грудь мужу и разрыдалась:

— О, Джеймс! Ты возвращаешь мне жизнь.

Рэйс съездила к дочери, вернулась помолодевшая, с ярким блеском в глазах.

— Джеймс, она сказала, что скоро побывает у нас.

— Вот и хорошо.

Джеймс почувствовал, что огромный камень свалился с его плеч. Конечно, конфликт с Маргарэт не потух. Но, по крайней мере, удалось восстановить отношения. Засохшая было ветвь вновь зазеленела. И Рэйс ожила, ее просто невозможно узнать. Так измениться за пару недель?!

То, что дочь бывает в доме в его отсутствие, было, конечно, ему известно. Он думал об этом с горечью, не теряя в глубине души надежды, что когда-нибудь контакт с дочерью восстановится. Максимализм юности пройдет вместе с юностью. И тогда все станет на свои места.

В разговоре с Питом О’Конорри Джеймса неприятно поразила его фраза о том, что ЦРУ держит его дочь в поле своего зрения, что ее незрелые выходки высокий государственный орган страны квалифицируют как опасную политическую деятельность. А это имеет непосредственное отношение к самому Джеймсу, к тому важному посту, который ему доверен президентом и конгрессом. Хорош «офицер судного дня», у которого в семье завелся красный агент.

Джеймс решил поближе присмотреться к тому, чем занимается Маргарэт. Но как сделать это, не привлекая внимания Рэйс? Он боялся нарушить то душевное равновесие, которое с таким трудом удалось обрести жене. Надо действовать самому. Ему пришло в голову, что участившиеся поездки Маргарэт в отчий дом объясняются не только желанием повидать мать. Должна быть еще какая-то причина. Он постарается докопаться до нее, осмотрев комнату Маргарэт, расположенную на антресолях.

И вот теперь, сняв ботинки и надев мягкие домашние тапочки, чтобы производить поменьше шума, он, как тать в ночи, крался по лестнице наверх, туда, где была расположена девичья светелка Маргарэт.

Подозрение, что за время его последней отлучки Маргарэт посетила отчий дом, появилось у него сразу, как только он перешагнул порог. Рэйс вся светилась, что нельзя было отнести только за счет радости, которую она испытывает от встречи с мужем. Ее радость была полной, а это происходило тогда, когда налицо были все слагаемые того конгломерата, который назывался ее семейным счастьем. И цветы. Цветов в доме было очень много, больше, чем всегда, все вазы заполнены ими. Он тотчас отметил, что цветы слегка привядшие, срезаны не сегодня, не вчера, а немного раньше. Поводом для этого мог послужить визит старшей дочери. Он ждал, что Рэйс сама скажет ему об этом, но жена промолчала, видимо, Маргарэт по какой-то причине просила не говорить отцу о ее приезде. Рэйс не могла ни лгать, ни хранить секретов, ее простая душа не была к этому приспособлена. Джеймсу ничего не стоило выведать у нее правду. Чем-чем, а технологией ведения следствия и допросов он владел — Вьетнам научил, но ему не захотелось допрашивать жену. Не хочет говорить на эту тему, не надо.

Но странно, разговор с Питом О’Конорри, его упоминание о миротворческой деятельности Маргарэт, то и дело всплывал в его мозгу, в свете услышанного от приятеля тайный приезд дочери приобретал неприятно будоражащее значение.

Он решил выяснить все сам, не обращаясь к Рэйс.

И вот сейчас, когда жена заняла место в холле у телевизора — гнали какой-то сериал, он бесшумно крался по лестнице наверх в комнату дочери.

Да, несомненно, Маргарэт совсем недавно побывала здесь. Сильный аромат стоявших на столике цветов перемешался с запахом французских духов — то был нежный аромат, который всегда распространяла вокруг себя Маргарэт. Она не была красавицей в строгом смысле этого слова, но обаяния в ней была бездна. Миловидное ее личико постоянно горело воодушевлением, на щеках играл румянец, в глазах светился ум. Да, она была умна, слишком умна, Джеймс предпочел бы, чтобы его дочь была попроще.

Он внимательно оглядел комнату, полки с книгами и стопки брошюр, заглянул в ящичек стола: при этом чувствовал неловкость, все время боялся, что на глаза попадется что-то интимное, женское. Но слава богу, ничего такого не попадалось. Он прикрыл ящичек и опустился на узкую девичью койку, раздумывая над тем, что же он хотел бы или, наоборот, не хотел здесь отыскать.

Его взгляд остановился на светлом квадрате бумаги, валявшемся под столом, возле батареи. Джеймс опустился на пол, пошарил рукой. То была фотография. Он перевернул ее, вгляделся.