Очень трудно изложить в популярной форме все работы международных коллективов по выполнению программы ПОЛИМОДЕ. Она не только сложна, но и чрезвычайно насыщенна и напряженна. И все же, если необходимо указать лишь одну характерную черту программы, то это прекрасная слаженность в работе международного научного коллектива при сохранении самостоятельности и автономии исследований каждой страны. Образно говоря, «совместное сотрудничество и невмешательство во внутренние дела». Все исследования были подчинены стремлению понять законы вихревого движения в океане. При этом методика проведения эксперимента каждой страной отличалась своими особенностями, поэтому было невозможно, да и нецелесообразно, полное унифицирование работ.

Эксперимент по программе ПОЛИМОДЕ подразумевал рациональное распределение усилий разных стран. И здесь еще раз была подтверждена добрая воля ученых, приступивших к совместному планированию его основных задач. В ходе эксперимента ученые непрерывно обменивались информацией о том, как идут исследования. Научные работники советских НИС периодически посещали американские океанографические центры, где состоялось множество рабочих встреч и были установлены плодотворные научные контакты. Американские ученые предоставили своим советским коллегам большое количество приборов для ХВТ — съемки на советском научном полигоне. Была осуществлена и интеркалибрация[6] советских и американских приборов и др.

Самым важным моментом совместного сотрудничества стала достигнутая договоренность о взаимном предоставлении полученных результатов. Согласно этой договоренности, каждая страна должна будет в течение года самостоятельно обрабатывать полученные ею данные. Затем будет произведен обмен результатами, и каждая страна — участница станет собственником всего экспериментального материала программы ПОЛИМОДЕ. В настоящий момент это беспрецедентный случай в океанографической практике и, возможно, один из немногих в мировой научной практике. А именно он указывает путь, по которому следует идти, дабы достичь скорейшего развития мировой науки.

С приближением намеченного дня — 28 июля — нетерпение мое все более возрастало. Это был день, когда советское НИС «Академик Курчатов» должно было бросить якорь в территориальных водах ГДР, чтобы взять меня на борт. В ожидании корабля я уже несколько дней находился в небольшом курортном городке Варнемюнде среди моих немецких коллег из Института морских исследований. Городок этот расположен в 20 км от прибалтийского города Ростока, у входа в залив. Здесь после раздела Германии создан Главный центр морских исследований в ГДР, который за свою сравнительно короткую, почти восемнадцатилетнюю историю завоевал прочную репутацию среди океанографов.

Заместитель директора института д—р Брозин, любезный молодой человек, встретивший меня по прибытии в Варнемюнде, позаботился о моем пребывании здесь. С ним и его коллегами мы без устали говорили о морских исследованиях в ГДР и у нас, о Балтийском и Черном морях, о международном эксперименте «Камчия», о немецких научно — исследовательских судах и, конечно, о ПОЛИМОДЕ. По просьбе Координационного совета по морским исследованиям стран — членов СЭВ мои гостеприимные хозяева должны были организовать мою переброску на борт «Академика Курчатова». И несмотря на то, что в наше время подобная операция представляется элементарной, известный риск все же существовал. Уже не раз морские бури сыграли злую шутку с мореплавателями. А в случае шторма вряд ли маленькая лодка смогла бы проникнуть на несколько миль в глубь моря, а я — перебраться с нее на корабль.

К счастью, день прибытия «Академика Курчатова» оказался хорошим не только для тысяч туристов, отдыхавших на прохладном балтийском берегу, но и для меня. Располагая информацией о часе отплытия корабля из СССР, вместе с Брозином мы измеряли расстояние по карте, подсчитывали время пути и, как водится в таких случаях, несколько переоценили мореходные качества «Академика Курчатова». Только к 14 часам с пограничного пункта позвонили и сообщили, что корабль вышел на связь с берегом.

Попрощавшись со своими гостеприимными хозяевами, я вместе с коллегой Эберхардом Франке отправился на пристань. Таможенные и пограничные формальности заполнили наше время до прибытия лоцманского катерка. Мы быстро побросали на него багаж, уселись сами и… плавание началось.

Дымка на горизонте ограничивала видимость, но лоцман, успокаивая нас, уверял, что мы доберемся до корабля через полчаса. Около нас молчаливо ждали своего причала множество грузовых кораблей. Волны бросали маленькую лодку во все стороны. Я с трудом удерживался на ногах, стискивая в одной руке бинокль, а другой держась за твердую опору. «Ищи и не просмотри самый белый из всех, — сказал мне мой спутник, — это и будет «Курчатов». Через некоторое время он стал различимым на горизонте, действительно, самый белый и самый красивый из всех остальных кораблей.

НИС «Академик Курчатов».

На палубе собралось много людей, оживленно комментировавших мою переброску из лодки на судно через люк. Я почувствовал себя так, будто снова ступил на твердую землю. Волнение, которое незадолго до этого швыряло во вее стороны лоцманскую лодку, не ощущалось на 7 000–тонном судне. Первыми меня встретили капитан корабля Н. В. Апехтин и начальник экспедиции К. Н. Федоров. Крепкие рукопожатия, теплые слова приветствия, короткий разговор. Научный секретарь экспедиции Клавдия Николаевна Глазунова отвела меня в мою каюту. Здесь меня ждал мой «соквартирант» Валерий Михайлович Жуков, с которым мне предстояло жить почти три месяца. Валерий — исключительно внимательный, всегда веселый и остроумный человек. Увидев, как мне не терпится осмотреть корабль, он решил отказаться от своей идеи «в первую очередь — устроиться», и мы покинули каюту.

Если человек не знает, что находится на судне, то прогулка по его длинным коридорам и лестницам может показаться ему прогулкой по отелю. У НИСа пять этажей, то бишь палуб, а его длина — 125 м. Мы с моим собеседником сразу же начинаем разговор об «Академике Курчатове». Это судно предназначено для проведения комплексных геолого — геофизических исследований Мирового океана как в тропических широтах, так и в полярных водах. Построено в 1966 г. на судостроительных верфях ГДР. Его двадцать шесть лабораторий оборудованы самой современной регистрационной и измерительной техникой. Водоизмещение

— почти семь тысяч тонн, максимальная (крейсерская) скорость— 18,2 узла, дальность плавания — двадцать тысяч миль. Штатный экипаж корабля — около восьмидесяти человек, приблизительно столько же — научные сотрудники. В этом отношении его можно сравнить с небольшим научно — исследовательским институтом. В этом «институте» предусмотрены также залы для отдыха, спортивные сооружения, теннисные столы, есть и бильярд, но не с шарами, а с шайбами, волейбольная площадка, две просторные и очень уютные столовые и т. д.

Пока мы с моим собеседником и присоединившимися к нам членами экипажа любуемся красивым видом на берег, корабль медленно поднимает якорь и в 19 час. 30 мин. берет курс на пролив Большой Бельт.

Первый вечер на корабле был вечером разговоров, так как тем было много и самых разных — об экспедиции, о жизни в Болгарии и о нашей истории, о русско — турецкой освободительной войне и о второй мировой войне. Мои новые коллеги, математики из Новосибирска, Владимир Борисович Залесный и Виктор Иванович Кузин рассказывают увлекательные истории о жизни в далекой Сибири, об их институте, известном как одно из самых сильных звеньев в мире в области вычислительной математики и т. д. И как всегда в подобных случаях, те, кому уже пришлось поплавать в океане, завладевают нашим вниманием, рассказывая различные интересные истории о своих путешествиях: случаи на экзотических островах, страшные морские бури, комические сценки из морской жизни. Оказывается, с некоторыми членами экипажа и научными сотрудниками у нас есть общие знакомые. До меня, в 17–м и 22–м рейсах на «Академике Курчатове» в других районах и по другим маршрутам участвовали болгары