После допроса Калачика Ильин вышел из суда. Самое плохое, что могло случиться, уже случилось. «Чистосердечное признание» летело к дьяволу на рога. А оно-то и было осью защиты. Теперь Калачик сам вытащил эту ось, и хотя судьи не обязаны доверять его заявлению, и хотя процесс только что начался и все показания предстоит рассмотреть и взвесить, Калачик теперь во всем этом деле выглядит еще хуже, чем раньше, и рассчитывать на снисхождение больше не может. «Жалкий, несчастный старик». Но выше этой мысли стояла мысль о своей собственной вине: нельзя было иметь дело со сторицынским подонком. Верно, что разыскала и привела Поля Любовь Яковлевна, верно, что Ильин ничего и не знал о его существовании, но ведь именно Ильину нужны были доказательства равновеликости вины Сторицына и Калачика. И с этого все началось.

— О чем задумались, товарищ адвокат?

На площадке лестницы, почти рядом с Ильиным, стоял Поль.

— Что это вы не отвечаете? — продолжал резвиться Поль. — Давайте мириться.

— Уберите руки, — сказал Ильин. — Слышите? И дайте пройти.

— Однако почему вы здесь, а не там? — Поль побежал за Ильиным. — Товарищ адвокат, товарищ адвокат! — кричал он, забегая вперед. — Ну хорошо, я признаюсь, что в прошлый раз зря распетушился. Но я самолюбив… Тапочки, натертый пол, красавица жена.

— Если вы сейчас же не отстанете от меня, я действительно вызову милицию, — сказал Ильин.

— Милиция застанет меня на коленях перед вами!

«Этот может и на колени», — подумал Ильин.

— Что вам от меня надо?

— А что было вам нужно от меня? Культурный разговор… Почему вы ушли от огней рампы? — спросил он, загораживая дорогу Ильину.

— Хорошо, объясню, но при одном условии…

— Уже принято: я тотчас же сниму свой коррпост…

Свернули в парк — все-таки лучше, чем трамвайная остановка. Сели.

— Ну так вот, — сказал Ильин, — Аркадий Иванович Калачик отказался от моих услуг и сам будет защищать себя. Теперь вам ясно, почему я здесь, а не там?

— Колоссально! — сказал Поль.

— Суд у нас открытый, идите и слушайте: Аркадий Иванович уже сделал заявление, что оговорил вашего дядюшку.

— А это как?

— Ну, заявил, что дал ложные показания на предварительном следствии.

— Колоссально! Колоссально… — повторил Поль. — Ай да Аркадий Иванович, ну, прямо гений чистой красоты! Выходит, и меня не было?

— Значит, не было.

Поль захохотал:

— И коробочки не было? Может быть, я и протезиста выдумал? Взгляните, пожалуйста. — Он открыл рот, но не выдержал и снова захохотал. — Эти мои новые зубки вскочили дядюшке в сумму!

Ильин встал, а Поль, откинувшись на спинку скамейки, прямо-таки корчился от смеха. (Пусть корчится, пусть его разорвет!)

Но не успел Ильин сделать и двух шагов, как Поль догнал его:

— А вы меня не разыгрываете? Что же это такое: беру билет на «Соло для часов с боем», а мне подсовывают какой-то дрянной водевильчик. На вашем лице — презрение к миру сему. А обо мне вы подумали? Какой грандиозный спектакль я подготовил: «Гражданин Терентьев!» — «К вашим услугам, товарищи судьи!» — «Что вам известно по делу?» Побелел дядюшка, дрожит сердечко… А что сейчас? «Кушать подано»? Но это не мое амплуа. Вы, наверное, заметили, что я честолюбив, как император Нерон…

— Я заметил, что вы вор!

— Но отнюдь не такой, как Аркадий Иванович, которого вы взялись защищать, и даже не такой, как мой дядюшка. Я лучше… Пусть я тунеядец и отбывал уже, но я лучше. Что бы вы сказали, если бы вместо Калачика защищали меня? Могло бы ведь такое случиться? Ведь я мог бы прийти в вашу консультацию: привет, дважды оказался почтальоном между двумя деятелями. Имел бы я право на защиту? Нет, уж вы ответьте, имел бы или не имел?

— Вы отлично знаете, что каждый гражданин имеет на это право.

— Так дайте же мне вашу руку. Не бойтесь, здесь нас никто не увидит! Осень, опустел наш бедный сад, листья пожелтелые… А как со мной было бы вам просто: товарищи судьи, мой подзащитный вообще не знал, что был орудием преступления, ему и в голову не приходило, что у государства похищены деньги, прошу также учесть, что мой подзащитный отлично зарекомендовал себя в кружке самодеятельности! А теперь адье, товарищ адвокат!

Наконец-то Ильин остался один. Обеденный час, но есть не хотелось, и уж во всяком случае не в «Солнышке» — сейчас все туда потянутся, и Пахомова, и мушкетеры… Конечно, от этих встреч надолго не уйдешь, но хотя бы не сегодня… Домой? Да, разумнее всего было бы домой. «Уж Ирина Сергеевна сумеет тебя обиходить…» Да, это верно. И хотя его дела скорей обрадуют Иринку, чем огорчат: все-таки теперь он свободен от Калачика, — но Иринка образец такта и умница, и она поймет, как трудно сейчас Ильину, и ничем не обнаружит свою радость, а будет сопереживать. И именно поэтому ему не хотелось домой.

Так, может быть, в консультацию? Да, пожалуй, сегодня это самое подходящее место. Все разбрелись по судам, тихо, прохладно, он закроется в своей кабинке и попросит Галину Семеновну никого к нему не пускать.

Но только он вошел в консультацию, как навстречу бросилась Галина Семеновна:

— Вас ожидают… Я говорила, что вы в суде, но товарищ такой настойчивый…

«О господи, кому я еще сегодня нужен!» — подумал Ильин и увидел Сашу.

— Галина Семеновна, не тревожьтесь, это мой приятель. — Ильин открыл кабинку. — Ты ж собирался в отпуск?

— Я в отпуске…

— И никуда не поехал?

— Моя станция недалеко. Неужели ты думаешь, что я мог сбежать от этого дела?

— Не видел тебя в суде…

— А я смирно сидел в сторонке, хотя мне и не сиделось. Первый день, и столько сюрпризов! Возможно, для посвященных и не было никаких неожиданностей, но для меня… Признаюсь, такого кульбита я от тебя не ожидал!

— Кульбит?

— Я тоже не все сразу понял. Когда этот несчастный Калачик отказался от твоего адвокатства, у тебя был здорово побитый вид. Но едва он заявил, что оговорил Сторицына, я понял, что все это просто цирк. Конечно, нашли бы и другого, кто бы внушил Калачику, по каким нотам петь, но все получилось бы плоско, не так, как с Ильиным, без выражения на благородном лице! Но у Ильина должны быть чистые руки, и от него «отказываются». Теперь Ильина надо еще и пожалеть. И будь уверен, тебя пожалеют. Иди домой, расскажи Иринке, что тебя обидели, всем скорей расскажи байку о проходимце Калачике, и все тебя пожалеют!

Ильин внимательно слушал Сашу, и, хотя внутри все кипело, он ни разу его не перебил. Он слушал и думал, что если Саша мог так оценить все, что произошло сегодня, и предположить «кульбит» ради спасения Сторицына, то и другие… Нет, говорил он себе, такое никому не придет в голову, никому, кроме этого сумасшедшего. Но тут кончалась логика и начиналась другая наука: по меньшей мере еще один человек мог взглянуть на все это, как на кульбит, и не только взглянуть, но и аплодировать Ильину, и с легким сердцем порвать дурацкую «ахинею», а еще лучше — сжечь ее. «Что-то паленым пахнет», — скажет Конь, принюхиваясь.

— А ведь я тогда, вначале, почти поверил тебе, — сказал Саша. — Люсю ты даже тронул: ну как же, с университетской скамьи мечтал, самая демократическая в мире профессия!

— Люсю сюда… зачем?

— Но тебе бы не помешало именно сегодня вспомнить о Люсе! Замечательное уменье забывать!

— За что ты меня возненавидел? — спросил Ильин.

— Ты лучше когда-нибудь подумай, за что я тебя люблю!

Ильин не успел ответить: в дверь постучали.

Но в дверь продолжали стучать, слышался умоляющий голос Галины Семеновны и другой голос, мужской и очень знакомый.

Ильин открыл кабинку. На пороге стоял Жорж, растерянный, необычайно бледный:

— Вы очень нужны, пожалуйста, мама просила вас приехать немедленно…

— Но что случилось?

— Умоляю вас, поедем, я на машине… (Кажется, впервые за все время их знакомства Ильин видел, что Жорж не кривляется.)

— Саша, — сказал Ильин, — позвони Иринке, она будет беспокоиться, а я… я, наверное, приду поздно…