Незадолго до начала войны Курт, участвовавший в тактических учениях, увидел фельдмаршала фон Бока. Кортеж машин, в одной из которых ехал фон Бок, мчался по проселочной дороге, окутанной сухой пылью, мимо узких полосок ржи, наполовину вытоптанной солдатскими сапогами. Машины остановились у замаскированного командного пункта на опушке леса, и фон Бок энергично и молодцевато вышел из машины и направился к встречавшим его генералам. Курт из траншеи хорошо видел его худую, будто высохшую, фигуру, морщинистое лицо с застывшим на нем холодным бесстрастием. Через несколько минут кортеж машин умчался, но командир роты Шпицген, не умолкая, рассказывал о фон Боке.

— Это — великий полководец. У него крепкие нервы и полное презрение к опасности. Он может потребовать от нас неслыханных лишений, но обязательно разделит их сам. Для него не существует ничего, кроме армии. Еще бы — он родом из Кюстрина. К вашему сведению, казармы там построены еще во времена Фридриха Второго. Вам будет интересно узнать, что именно в Кюстрине молодой король получил полезный урок. Будучи еще кронпринцем, он души не чаял в искусстве и литературе и совсем забыл о мощной армии, которую взлелеял его отец, настоящий король-солдат. И что вы думаете? Кронпринцем овладела сумасбродная идея — бежать в Англию и жениться на английской принцессе. Вот до чего довели его книги! В безумной затее ему помогали два молодых офицера. Но все они были пойманы, едва только пытались бежать из Пруссии, и тут же посажены в кюстринскую крепость. Одного из соучастников казнили во дворе крепости. Король Фридрих-Вильгельм Первый приказал сыну стоять у окна камеры и смотреть на своего друга, умирающего по его вине. В такой атмосфере могли вырасти только настоящие солдаты. Именно здесь закалился фон Бок. Вот его слова, которые я заучил, как клятву: «Путь солдата должен быть всегда увенчан героической смертью в бою, завершающей жертвой его долга перед императором и родиной. За смерть от вражеской пули нужно быть искренне благодарным». Рассказывают, что в бою Бок хладнокровен, будто отлит из стали. Под обстрелом никогда еще не надел каски. Он стоит на командном пункте и, пощелкивая хлыстом по сапогам, спокойно курит папироску. При вторжении в Судетскую область фон Бок брал с собой своего девятилетнего сына, одетого в военную форму. Он хотел, чтобы на мальчика произвели впечатление красота и радость солдатской жизни.

— Мы сейчас сильны, как никогда, — наслаждаясь собственным воодушевлением, продолжал Шпицген. — И все потому, что фюрер ведет нас к победам. Стоит ему свистнуть — Чемберлен и Даладье в один голос: «Чего изволите?» Фюрер начхал на грязную пачкотню, именуемую Версальским договором! По этой бумажке, место которой в солдатской уборной, нам разрешали иметь всего восемьдесят четыре орудия. Вы представляете? Это лишь двадцать одна батарея десяти с половиной миллиметровых гаубиц! Собаки, они хотели нас загрызть до смерти. Но мы знали, как надо поступать! В одном только Хейденау, в Саксонии, уже в двадцать первом году на заводе «Ронштро» было шестьсот гаубиц. Под полами цехов стояли нарезные станки в отличнейшем состоянии. А в двух комнатах арсенала Шпандау до потолка были навалены документы со сведениями об артиллерийских инженерах и других специалистах по Берлинскому военному округу. Об этом пронюхали ублюдки из межсоюзнической контрольной комиссии. Но как только они прибыли в арсенал, комнаты оказались пустыми. Часовой был посажен на гауптвахту и отсидел там шесть суток. А через два месяца его произвели в чин фельдфебеля. И кто, вы думаете, подписал приказ о его производстве? Генерал-лейтенант фон Бок — он был тогда начальником штаба третьего военного округа…

Трудно сказать, сколько еще времени Шпицген продолжал бы воздавать хвалу фон Боку, если бы не последовал приказ минировать подступы к командному пункту.

После учений в полку наступило затишье, как перед грозой. Днем все шло по обычному, будничному распорядку. Лишь когда над лесами сгущались запоздалые и короткие июньские сумерки, офицеры полковой разведки садились в машину и отправлялись к границе. Курт обратил внимание на то, что все они сидели, вопреки привычному, молча, сосредоточенно. Ни единого огонька сигареты не было видно в машине. Сосед Курта — Ганс Кригер, пронырливый и вездесущий солдат, таинственно сообщил:

— Они ведут разведку наиболее уязвимых мест на границе. Ты думаешь, они до самой границы мчатся на машине? Ничего подобного. Они останавливаются в укрытии на таком расстоянии, чтобы русские пограничники не слышали гула мотора, а затем пешком, а то и по-пластунски пробираются к самой границе. Вот это, я понимаю, чистая работенка!

Ганс — препротивная на вид образина, считал себя мечтателем, едва ли не философом, и без конца приставал к Курту со своими путаными словоизлияниями. Курт знал — это один из методов агентов гестапо — втравить человека в разговор, поспорить с ним, умело и вовремя подбрасывая порой криминальные фразы, и таким путем выведать его мысли.

— Как ты думаешь, мы победим? — начинал он с самого каверзного вопроса.

— Я уверен в этом точно так же, как и ты, — не давал себя подцепить на крючок Курт.

А самому хотелось оказать: «Ты, дегенерат, полистай страницы истории — все войны начинались вторжением в Россию, военными успехами на первых порах и барабанным боем. А домой нападавшие возвращались, отчетливо ощущая крепкие пинки на своих истощавших в окопах задах».

— Да, мы несомненно победим, — надоедливо крутил свою шарманку Кригер. — К тому же русские падут жертвой своего фанатического миролюбия. Голубь не остановит танка! Но ты должен помнить, что завоевать Россию — значит завоевать не только территорию, но и сердца людей. А потому — каждому ампулу с нашими идеями, каждому — вспрыскивание, и пусть они впитываются в кровь. Только тогда Россию можно будет считать покоренной. Иначе будет лишь страх, рабское повиновение, и только. А рабы любят бунтовать.

— Обуздаем, — усмехнулся Курт.

— Мы правильно делаем, что учим воевать с пеленок, — самодовольно изрекал Ганс. — Для русского война всегда неожиданность. Пуля уже просвистела у него над ухом, а он еще только ищет винтовку.

— Тем хуже для него, — поддакивал Курт, не ввязываясь в дискуссию. — Боюсь только, что иным твердолобым одной ампулы будет недостаточно.

— Ампул у нас хватит! Из «Майн кампф» мы сделаем библию для всего человечества. Для низших рас — выдержки основных идей, духовный концентрат. Цитатник на все случаи жизни.

Ганса мог заставить умолкнуть лишь полковой трубач.

Суббота двадцать первого июня тоже как будто ничем особенным и примечательным среди других суббот не выделялась. Подъем был сыгран, как обычно. Завтрак, рацион которого, как утверждали, был составлен самим фельдмаршалом Вальтером фон Браухичем после консультации с двумя тысячами специалистов: двести граммов чистого ржавого хлеба, кофе, двадцать восемь граммов сливочного масла. В другие дни недели масло чаще всего заменяла джемом. Затем занятия во взводах по расписанию и самое приятное — плотный обед, опять же по рациону фельдмаршала: двести граммов хлеба, пол-литра супа, сто семьдесят граммов мяса, четырнадцать граммов жиров, восемьсот граммов картофеля и овощей.

После обеда объявили соревнования между взводами в исполнении песен; лучший взвод получал бочку свежайшего пива. Солдаты рьяно маршировали по плацу, и почти каждый взвод пел одно и то же:

Взводу саперов бочка пива не досталась — он был признан едва ли не последним, особенно по строевой подготовке. Курт не горевал — он и песню-то пел, едва открывая рот, и то, чтобы не вызвать излишнего внимания к себе.

Лишь вечером произошло необычное: Шпицгена, как и других командиров рот, вызвали в штаб полка. По твердо заведенному правилу командир полка проводил совещания только днем, вечерами офицеры, свободные от службы, пировали в казино. И Курт понял, что это неспроста.