«Война… — невесело подумал Ким. — Даже с гауптвахты досрочно освободили».

Спешно построившись, огневые взводы прошагали в парк. В считанные минуты гаубицы были приведены в походное положение. Специально выделенные бойцы свертывали палатки, вытряхивали и жгли солому из матрацев. Березовая роща постепенно опустела, полки в походном строю спускались с холмов на равнину, направляясь на погрузку в город.

Позже всех покидал лагерь артиллерийский полк. День был жаркий, дорога подсохла, и сухие облачка пыли вздымались шлейфами позади орудий. Расчеты шагали за гаубицами. Молодые артиллеристы, в сущности еще юнцы, любившие побалагурить, а порой и подурачиться, стали подтянутее, серьезнее. Суровость еще по-детски свежим, не отмеченным ни единой морщинкой лицам придавали каски, надетые вместо привычных пилоток. Каски быстро накалились на солнце, но бойцы шли в них с подчеркнутой гордостью, всем своим видом показывая, что путь их лежит на фронт.

Дачная трамвайная остановка, к которой приближалась батарея, напомнила Киму о его поездке в город. Он горестно вздохнул и зашагал тверже, не давая себе расслабиться. Трель трамвайного звонка вывела его из задумчивости. К остановке подкатил едва ли не тот самый вагон, в котором он ехал в тот памятный вечер. Немногочисленные, по-воскресному празднично одетые пассажиры вышли из него и тут же остановились, провожая взглядами орудия. Один из мужчин прокричал вдогонку бойцам что-то подбадривающее. Девчата ожесточенно махали руками.

Неожиданно из вагона выпрыгнула еще одна девушка. Не задерживаясь у остановки, она помчалась, сбросив туфли, по нескошенному лугу наперерез батарее.

Ким всмотрелся в эту стремительную, будто невесомо летящую над землей, девушку, и сердце его застучало так гулко и часто, словно не девушка, а он сам мчался сейчас по лугу, догоняя батарею. Нет, он не ошибся: это была она, его знакомая незнакомка!

Девушка пересекла луг и теперь бежала по дороге, вздымая легкие струйки пыли босыми проворными ногами. Эти бегущие ноги освещало яркое солнце, и Киму почудилось, что она не бежит, а летит над землей.

Она поравнялась с походной колонной, и Ким потерял девушку из виду: ее скрывали щиты орудий и шагавшие впереди бойцы. Потом она снова вынырнула из колонны, побежала по обочине, то и дело на миг приостанавливаясь, кого-то отыскивая глазами.

Ким никак не мог предположить, что она ищет именно его, и потому продолжал идти не оглядываясь. И только когда девушка очутилась возле его расчета, Ким по счастливому сиянию ее лица, по радостному короткому вскрику понял, что она прибежала именно к нему. Кто-то из бойцов, зубоскаля, звал ее в строй, но она не откликалась на шутки и смех и пошла рядом с Кимом.

— Я знала, что успею, я верила… — торопливо, задыхаясь, заговорила девушка, не глядя на Кима. — Понимаешь, верила, что еще застану тебя. А если бы не застала, ни за что не простила бы себе, ни за что!

Ким смутился, скрывая от любознательных, понимающих взглядов ребят свою нежданную радость.

— Я же говорил: лучше не «прощай», а «до свидания», — тихо, почти шепотом напомнил он ей.

— Да, я помню, помню, — подхватила она. — И все думаю: как это ты с ним справился, с Глебом? Он же здоровенный бугай, а ты такой хрупкий, ветерочком сдует…

— Не сдует, — обиделся Ким. — И прошу тебя, не надо об этом.

— Хорошо, не буду, — покорно согласилась она. — Скоро ты испытаешь себя и в настоящем бою. В настоящем! — В голосе ее прозвучала зависть. — А знаешь, сегодня утром я как ненормальная была. Еще и по радио ничего не сообщили, еще частушки передавали, а я уже места себе не находила. Вот чувствую, что-то случится, не может быть, чтобы не случилось. А там уже, оказывается, бой шел…

— Где? — не сразу понял Ким.

— «Где, где», — сердито передразнила она. — Там, на границе!

— Да, конечно, — подтвердил Ким. — В три часа тридцать минут.

— Понимаешь, уже двенадцать часов там бой идет! — горячо, возбужденно заговорила она. — И пограничники, наверное, гибнут, а ты еще здесь, еще и до города-то не дошел, а еще от города сколько километров до той границы! И плететесь спокойненько, так, будто на прогулку!

Ким удивленно посмотрел на нее. Глаза у девушки стали непривычно злыми, словно именно он, Ким, был повинен в том, что в первый день войны оказался не на границе, а в глубоком тылу.

Жердев, шедший впереди взвода, услышал ее слова и поспешил навести порядок.

— Курсант Макухин, вы почему разрешили посторонней идти в строю? — спросил он, подходя к расчету.

Ким ощутил острый прилив стыда.

— Нет-нет, он не разрешал, — смело обратившись к Жердеву, заговорила девушка. — Это я сама себе разрешила. Вы уж не гоните меня, я сейчас уйду, вот только одну просьбу передам — и уйду.

— Поймите, нельзя посторонним в строю, — настаивал Жердев.

— Я все понимаю, — покорно сказала она, — ну просто все, до каждой буковки понимаю. И если бы вы на учения шли, я бы ни за что и близко не подошла, честное слово! Но вы же на войну идете! — Девушка произнесла эти слова так, будто уже очень хорошо знала, какая она, война. И тут же, точно позабыв о существовании Жердева, повернулась к понуро шагавшему Киму: — Скажи, ты можешь мне помочь, можешь? Только правду скажи и, если не можешь, или это тебя обидит, или еще что, сразу признайся и откажись…

— Я готов помочь, — сказал Ким. — Говори!

Девушка сунула руку за пазуху, проворно вытащила треугольничком сложенный конверт и протянула его Киму:

— Я загадала: если передашь ему, значит, все будет хорошо, значит, его не убьют…

Ким взял треугольник, все еще не понимая, что он должен с ним сделать. Девушка осознала это и, вдруг решившись, обрушила на него поток прерывистых, стреляющих слов:

— Передай, найди его и передай! Ты обязательно увидишь его. Там, на границе. Вы же на одной войне будете воевать. Я написала адрес, это очень легко найти. Понимаешь, он тоже служил здесь. Два года назад. Он пограничник. Теперь лейтенант, начальник заставы. Он уже воюет. И ты встретишься с ним там, на фронте. На войне люди часто встречаются. Ты только передай, и все. Ты сможешь? У меня одна надежда на тебя, понимаешь? Почта теперь мне не поможет. Они же первый снаряд — по заставе, эти гады фашисты. Это же ясно. И почта туда теперь не придет. А ты придешь, ты же идешь на войну, ты еще поспеешь, ведь так же? Ты передашь?

— Передам, — пообещал Ким, чувствуя, как рушится все, на что он еще не терял надежды.

— Я верю тебе. И никому больше не могу доверить этого, — она взглянула на Кима с печалью и надеждой. — Ты такой искренний, честный…

— Не надо меня хвалить, — прервал ее Ким. — Очень прошу тебя, не надо.

— Я так благодарна тебе! — Заметив хмурый взгляд Жердева, она вышла из строя и пошла по обочине. — А вы его, наверное, наказали, да? Вижу, вижу, что наказали, а это несправедливо. Он из-за меня опоздал. Может, я уже в сырой могилке лежала бы, если бы не он.

Жердев молчал, будто и не слышал ее запальчивых слов.

— Перестань, — рассердился Ким. — И пожалуйста, оставайся. Я все постараюсь сделать, если, конечно, встречу.

— Встретишь! — порывисто схватив его за руку, воскликнула она, будто все время только и ждала этого слова. — И не сердись на меня. — Она, пошатываясь, остановилась, точно все еще не веря, что Ким уйдет вслед за тяжело и грузно покачивавшимся стволом гаубицы. — До свидания! Запомни, его Семеном зовут. А фамилию легко запомнить: Легостаев!

Батарея приближалась к первым домишкам города. Оглянувшись, Ким уже не увидел девушки, и сердце сжалось от внезапной тоски. В эти минуты он понял, что теперь никогда — что бы ни ждало его на войне — не сможет забыть ее и не простит себе, что так и не признался ей в любви.

— Курсант Макухин! — прервал его мысли Жердев. — То, что она сказала, правда?

— Не все ли равно, товарищ лейтенант? — сокрушенно сказал Ким, словно боясь, что его обвинят в тяжком грехе.

Жердев удивленно покрутил головой и ничего не сказал. Потом, уже в городе, он подошел к Киму, положил руку на его узкие, худые плечи и слегка стиснул их.