Война обогатила шведское государство новыми территориями. И она принесла — по крайней мере одному классу шведского общества, а именно дворянству — богатство, славу и политическое влияние. Канцлер Уксеншерна как будто олицетворял политику Швеции в Германии; со всей своей энергией и всем своим талантом он старался провести эту политику в той форме, какую он сам считал наиболее подходящей.

Политика военных лет принесла шведскому народу много трудностей. Рост привилегий дворянства, о котором мы уже упоминали, имел свои последствия и для других общественных классов. Щедрой рукой стали раздаваться дары и лены, и это делалось не столько во время регентства, у которого в этом отношении руки были связаны, сколько после того, как королева достигла совершеннолетия. Она вынуждена была считаться с положением в стране; в то же время она не очень то хорошо разбиралась в государственных финансах. Пожалования, а также закладывание и продажа коронных земель и доходов с них (эта практика все более распространялась) приумножали и без того огромные владения дворянства. Новые крупные землевладения имели тенденцию к округлению и поглощению окружающих их крестьянских хозяйств, что являлось как бы локальным соответствием экспансионистским тенденциям самого шведского государства. Владения, в которых жили дворяне, получали большие экономические привилегии.

Власть дворянства над фрельзовыми крестьянами в их наследственных поместьях была очень значительна. Крестьяне на этих землях были «не податным» сословием; это означало, что свои подати они выплачивали не короне, а дворянину. Положение фрельзового крестьянина зависело целиком от землевладельца.

Поскольку государство, согласно установившейся практике, дарило, закладывало и продавало доходы с какой-либо области дворянам и последние получали право сами собирать подати и налоги, рождалось мнение, что данный дворянин имеет право «управлять» теми, ранее свободными крестьянами, налоги с которых он теперь собирал, — «свободными от подати» крестьянами. Это мнение было выражено в известных словах Пера Брахе, государственного дротса, заменившего в этой должности брата Акселя, Габриеля: «Мы все — подданные короны: крестьяне через посредство, а мы — непосредственно». Такое чисто феодальное представление могло в свою очередь изменить представление о тех крестьянах, которые еще считались совершенно свободными. Политика дарений и распродажи государственного земельного фонда, к которой прибегали из-за плохого состояния финансов и из-за настоятельной нужды в деньгах, с каждым годом все больше ограничивала земельные владения класса «совершенно свободных» крестьян. В середине XVII в. корона и податные крестьяне владели вместе только 28 % всех удобных земель; все остальные земли принадлежали дворянству. Важно отметить, что это не привело в Швеции к какой-либо форме крепостничества, хотя тенденции к закрепощению крестьян существовали. Эти тенденции особенно усилились вследствие ознакомления шведского дворянства с тем, в каком положении находились крестьяне в Европе и благодаря «импортированным» представлениям натурализовавшихся в Швеции дворян из иностранцев.

Шведское крестьянское сословие в своей борьбе за независимость имело более прочную опору, чем крестьяне в большинстве европейских стран. Его главной опорой были шведское самоуправление, шведская правовая традиция — если несколько модернизированно охарактеризовать особенности шведской жизни, которые пошли на пользу народу в большом социальном кризисе XVII в. Шведское самоуправление чрезвычайно древнего происхождения. Деревенская община всегда имела много общих дел, которые она обсуждала и решала на своих сходках под руководством своих старейшин. После суровой редукции церковных земель в ведении общин осталось мало дел[58], но в XVII в. крестьянские общины в Швеции, покровительствуемые окончательно организованной лютеранской церковью, вернули часть своего прежнего значения. Общинные собрания имели право призывать к порядку и объявлять выговор «за ругательства и проклятия, за буйство и драку, за громкую брань и крики, за пьянство». Привычка к этому, пусть урезанному, самоуправлению и его прочным формам имела большое значение.

Далее: старинные правовые традиции предоставляли шведскому крестьянину, если он считал себя ущемленным в правах, возможность искать защиты в суде. Но, конечно, крестьянину нелегко было тягаться с дворянами, владевшими и землею и судебными должностями. Народный орган правосудия, существовавший еще со времен средневековья, — низовой суд — в то время с трудом мог бороться против назначенного королем председателя суда.

Наконец, в риксдаге как самоуправление, так и правовая традиция всегда получали большую поддержку. В противоположность парламентам других стран, в шведском риксдаге крестьянское сословие имело свое отдельное представительство[59]. Несмотря на все сменявшие друг друга этапы господства королевской власти и высшей аристократии, крестьянство сохранило большую часть того значения, какое оно имело около 1600 г. Густав Адольф строго следил, чтобы сословия занимали то место, которое принадлежит им по праву, регентскому же правительству временами с трудом удавалось держать их в руках. Все важные дела решались сословиями или членами так называемой «секретной комиссии», состоявшей из дворян, духовенства и горожан. Несмотря на все усилия правительства, народ, благодаря риксдагу, сохранил свое исконное право на самообложение, причем и крестьяне часто могли сказать свое слово, хотя тут необходимо и важно отметить, что представлять в риксдаге крестьянское сословие имели право те крестьяне, которые владели собственностью, а не фрельзовые крестьяне. Риксдаг сохранил неоспоримую возможность осуществлять свое влияние путем утверждения податей на определенный срок (обычно на два года). Помимо этого, риксдаг имел право проявлять инициативу и вносить «запрос» — это было традиционной общепризнанной формой доведения нужд народа до сведения правительства. Но при всех этих гарантиях не следует недооценивать опасности потери свободы крестьянством.

Конфликты, для которых существовала такая основа, проявились с удвоенной силой и остротой, когда война закончилась и напряжение уменьшилось. Еще задолго до заключения мира замечается реакция низших сословий на некоторые из указанных нами явлений. Очень сильна, между прочим, была эта реакция на сессии риксдага 1644 г., когда крестьяне потребовали, чтобы правительство отобрало обратно земли, проданные ими дворянству. После заключения мира оппозиция приняла более резкие формы. Молодая королева поспешила воспользоваться всеми этими разногласиями между различными общественными группами в своих политических целях.

В 1649 г. королева внесла в риксдаг предложение объявить Карла Густава престолонаследником. Она заявила, что эта мера должна послужить к укреплению королевской власти и принципа ее наследственности. Для аристократических же кругов принятие этого принципа означало ликвидацию важной предпосылки их тогдашнего, чрезвычайно для них благоприятного, политического положения. Предложение королевы встретило резкий отпор части сословий и государственного совета, который прекрасно понял намерения королевы. Но Кристина сумела привлечь на свою сторону духовенство, многих горожан, среди которых еще живы были верноподданнические традиции, и, кроме того, часть дворянства. Карл Густав был объявлен, при соблюдении некоторых условий, наследником престола в случае, если Кристина умрет бездетной. Таким образом, королева добилась безусловного успеха своих планов. Обычное недоверие, которое королева питала к уксеншерновским кругам, теперь, как только она добилась своего, несколько уменьшилось. Но скоро королеве снова пришлось поднять вопрос о престолонаследии, на этот раз также при поддержке риксдага. Она получила эту поддержку путем игры на разногласиях сословий — этой тактикой еще раньше пользовались сыновья Густава Вазы (Карл IX и, иногда, Эрик XIV).