Три богини приходят к каждому. Да-да, ко всем без исключения. Точнее, ко всем без исключения из тех, кто достоин. Вот так. Но это вовсе нередкий случай.

Афродита. Афина. Гера.

Три богини предлагают себя.

А что ты выбрал в юности, вспомни, вспоминай, это было, просто стерлось из памяти, они постарались, чтобы никто не запомнил.

Любовь. Удача. Постоянство.

Или иначе —

Красота. Сила. Власть.

Или по-другому —

Страсть. Победа. Спокойствие.

Обозначить эти триады вернее, чем назвав богинь по именам, невозможно: возникают путаница и споры.

Так вот, лучшая девушка, чужеземец, должна принадлежать тому, кто выбрал Афродиту. И не только выбрал… Тому, кто отказался от двух других.

Ты выбрал Афродиту? Ты отказался от двух других?

Я покажу тебе такого человека. Это удивительный человек.

Он отдал ей яблоко. То самое, из-за которого все началось. Ты не знаешь этой истории? Это удивительная история. Ноу тебя вряд ли хватит вина в кувшине, чтобы ее выслушать.

— Подожди! Так как имя этого твоего брата?

— Его имя напоминает… — прошептала она, закрыв глаза. — Нет, ничего не напоминает. Он все равно сейчас в Хеттусе.

— В столице хеттов?

— Да. Отец отослал его с дарами. Потому ты и не познакомился с ним. Тебе не повезло, ты его не увидел.

— И ты говоришь, он любит путешествовать?

— Парис уходит в лес и бродит с утра до вечера между деревьями. Он думает о далеких странах. Иногда сам, иногда со своим дружком, сыном Анхиза.

— А кто такой Анхиз?

— Человек. Его все уважают.

— Наверное, брат царя Приама?

— У моего отца нет братьев. Их всех убил… ну, этот… Геракл!

— А кто такой Геракл?

— О! Ты ничего не знаешь, чужеземец! Я тебе расскажу о нем завтра. Завтра… Но и ты расскажи мне правду о дальних краях.

Пришло и умчалось завтра, еще завтра и еще тридцать раз завтра. Ба-Кхенну-ф наслушался, как до сих пор здесь наедался, — по-троянски, через удовольствие до изнеможения. Теперь настал черед заткнуть уши и действовать.

Время вообще прекратило течь степенно, как раньше, как Хапи, — и принялось набегать страшными волнами. Жизнь воспринималась вспышками, дрожала неверным факельным светом.

Вот он познакомился с Парисом. Вот они вместе смотрят в зеркало водоема. В самом деле, если снять ему бороду…

Ба и не убеждал его ни в чем, и не рассказывал ничего. Ба-Кхенну-ф лишь отвечал на вопросы. А вопросы у троянца давно созрели. Он не был способен торговать. И его не прельщала война.

Что ж, усмешка судьбы!

Вот они садятся на корабль Париса…

А ведь Ба уже не верил, что найдет такого в торговом, жадном до золота городе.

Вот они садятся на корабль!

И плывут.

Приблизившись, его план приобрел вещественность. Царского сына можно было пощупать. Спарта уже не казалась точкой, понятием: до Микен, до Ахайи было столько-то дней пути. И теперь собственный план виделся Ба-Кхенну-фу невообразимо сложным, запутанным… Почти невыполнимым.

Ба находился на корабле Париса, а его «купеческий» корабль плыл следом. «Я сумею наградить тебя, — сказал приамов сын, — если ты сумеешь помочь мне». Третий корабль, долженствующий изображать как раз корабль Париса по давней, ныне устаревшей задумке Ба, остался на заброшенном островке.

Ба смотрел на Париса и старался проникнуться к нему чувством, подобным братскому. Ведь он собирается отдать ему… Слово «зачем» Ба попытался забыть.

Тем не менее.

По одну сторону лежала она, соблазнительно покорная. И ждала его. Она всегда ждала его. А по другую сторону — Рамзес, долина реки, Черная Земля… По другую сторону будущее, которое можно изменить, а можно бросить, не меняя, пусть себе тянется так, словно Ба нет на свете, они пройдут, не встретившись, — это будущее и Ба-Кхенну-ф… Хотя нет, оно все равно оторвет ему голову, когда-нибудь, скоро или позднее, что бы он ни решил.

Итак, было две Елены. Темнокожая, восхитительная, не черная девушка Нубии, а так, в самый раз, точно как надо, нежный оттенок. И очень уж ей надоело сидеть в шатре, который он установил ближе к корме своего корабля, вон корабль виден, спешит за ними, ветер натягивает парус. Ба строго-настрого запретил выходить из шатра, что бы ни случилось, что бы она ни услышала, что бы ей кто ни сказал — кроме него, ее повелителя.

И вторая Елена, неизвестная. Эту Ба исподволь начинал ненавидеть. Он представлял себе неопрятную безмозглую дикарку. Из-за которой должен отдать свою девушку.

Но он же сам так придумал!

А где бы он взял иначе двести тридцать шесть дебенов серебра, чтобы выкупить ее?

Пока что он выкупил себя своими подвигами.

Даже совершая великое, смертный пребывает в лапах необходимости. Даже великий из смертных.

Двое шли по пыльной дороге к городу. Дорога была пуста, сопровождающих они не взяли. Да и города никакого в конце не предвиделось — так, логово зверя.

Парис шагал весело.

Ба-Кхенну-ф устал, на ходу мучительно думал и потому отставал.

Он сомневался. Решение взять Париса с собой пришло в какой-то дурацкий миг, в час помутнения разума, но он осуществил его, и вот — они шли вместе по пыльной дороге.

Что он станет делать, когда они дойдут? Корабли сушат бока на берегу. Привет вам, басилевсы Тиндарей и Менелай, отец и муж. Путники просят гостеприимства.

Если Парис увидит Елену, ту, спартанскую, тогда все пропало. Зачем же Ба позвал его?

Еще на корабле он перебирал в голове возможные продолжения. Передать свою Елену Парису прямо на берегу или даже оставить Париса на острове, привезти ее к нему, а уже затем просить гостеприимства в Спарте и решать дело с женой младшего Атридеса. Так было бы разумнее всего. Однако Ба не мог смириться с мыслью, что свою девушку он Парису отдаст, а Елену по какой-то причине украсть все-таки не удастся. Для чего в таком случае дарить троянцу лучшее?!.. Сначала надо убедиться, что в Спарте задуманное свершится.

Он предполагал отправиться к басилевсу в одиночку и там увидеть, как повернется с Еленой. Но в доме басилевса должен побывать сын Приама. Через время, когда сила морских разбойников, возглавляемых данами, прибудет к стенам Трои-Велуссы, у Атридесов не может присутствовать и тени сомнения, что в доме Менелая был именно Парис. Назваться его именем несложно. Но надежности нет… Прежде Ба рассчитывал подменить и Елену перед Парисом, и Париса — собой — перед Менелаем. Но в последний миг он позвал троянца.

Со слугами Атона план воплощался более предсказуемо. А тут… Тут придется вспомнить пирамиду Хуфу. Ба-Кхенну-ф бросил думать и остаток пути собирал себя в знак чистого действия — анкх.

Иди, побеждай… вернуться, когда она выросла до небес… Проиграть, забравшись в самую глотку к народам моря… Если ты позволишь себе ошибиться, дальше дни потянутся хуже смерти.

Он закрыл глаза, призвал волю, напор, удачу — есть ли что-нибудь из этого? — открыл глаза. Сын Приама шагал впереди.

Вдали показалось строение, длинное и приземистое.

— Привет басилевсам Менелаю и Тиндарею. Путник благородного происхождения просит гостеприимства.

Страж ворот свистнул, рядом с ним возникли еще двое. Все они смотрели на благородных путников одинаково неприветливо.

— Кто такие? — спросил наконец страж ворот, медленно и тяжело оглядев сперва Ба, потом Париса.

— Странствующий по свету царевич Парис, сын правителя царства Трои и Илиона премудрого Приама.

Парис молчал, говорил Ба-Кхенну-ф. С характерным хеттским придыханием.

Страж обернулся, они о чем-то поворчали друг с другом.

— Басилевс Менелай гуляет, — произнес страж.

— Где гуляет? — не понял Ба.