— Что тебе сказал Великий Дом? — сразу спросил Мес-Су, едва Ба вернулся после обозначенного отсутствия в свою полузабытую хижину.

— Великий Дом, жизнь-здоровье-сила, доволен тобой. Он сказал, что ты должен стать правителем в новых землях.

— Ох! — Мес-Су тяжко вздохнул и опустил голову.

— Ты не хочешь быть правителем народа?

— Я не справлюсь.

— Ты уже справляешься.

— Я умею сражаться. А там я не смогу сражаться, чтобы не погибнуть.

— Мес-Су, ты вместе со мной видел стены Ахетатона. И ты видел другие стены, стены древних храмов Кемт.

— Да.

— Мое имя забудется, — сказал Ба-Кхенну-ф, — а твое напишут на стенах. Напишут рядом с именем Рамзеса Великого… ниже имени Рамзеса Великого, жизнь-здоровье-сила, — поправился он. — И напишут отдельно. Какие-то стены падут, какие-то будут стоять. Понял?

— Нет, — честно ответил воин.

— И не надо.

Они уже давно шли через пустыню, назад. Дельта, Хапи, город Рамзеса, знакомые запахи остались в семи днях пути.

Прощайте, девушки, встретившиеся в долине, вот наилучшее применение жизни, и здоровья, и силы. Смуглая черноволосая красавица из Хет-Ка-Птаха, будь счастлива! И курносая скромница, рабыня Хетчефа. Не осталось золота, чтобы тебя выкупить, но верь в удачу, и может быть, я вернусь, и, может быть, к тебе…

Для кого же еще Ба растоптал ногами столько дней — туда и потом все это обратно — для кого же еще, как не для вас, всех не перечислишь?

Да, ему хотелось снова попытаться угадать, откуда влетела в голову невероятного Аменхотепа IV Эхнатона та самая шальная мысль? Лучи солнца касались этого человека не так, как всех. Что-то там между ними было. Но и невероятный Эхнатон искал отблеск бога — единственного бога — в глазах Нефертити. Всего один звук отличает Нефертити от Нефертари Рамзеса. Какая была красивей? Кто теперь различит, кроме вечности?

— Давай как-то назовем слуг Атона, Мес-Су! Как бы ты назвал свой народ?

— Не знаю.

— Нет, так нельзя. Скажи любое имя. Кто он, твой народ, Мес-Су, как ты думаешь?

— Богоборец, — угрюмо бросил воин.

— Борящийся с богами Черной Земли? Вызвавший их на поединок? Ахетатон подействовал на тебя! А что, хорошее имя. Не могут же они все называться эхнатонами. Эхнатон был один. А как это выйдет на твоем наречии, скажи, если ты еще помнишь его, кроме ругательств?..

…На гору Мес-Су и Ба-Кхенну-ф забрались так же, как покинули ее, ночью, нижний подъем преодолев по узкой, недоступной многим, опасной тропе.

Солнце сорок первого дня встретило Ба бодрствующим, Мес-Су спящим. Редкое сочетание. Ба провел ночь со звездами.

— Ну что, — сказал он, когда Мес-Су открыл глаза и, как всегда, сразу вскочил, — дай мне последний урок один на один и ступай к ним.

— А ты?

— Я приду позже, с юга. Ведь ты один на один говорил с богом.

Затеряться в кочевом стане размером с город несложно: если тебя нет у костра, значит, ты ночуешь в дальних шатрах, вот и все. Он спускался очень осторожно, старясь не потревожить мелкие камешки: спустившийся с горы, вернее, поднявшийся на гору вслед за Мес-Су подлежал казни за богохульство.

Там будут беспорядок и возбуждение, на Ба никто не обратит внимания. Все будут страшно шуметь, переживая нисхождение сияющего новыми белыми одеждами Мес-Су.

Захватить белоснежное одеяние жреца Ра Ба-Кхенну-ф сообразил в Анну, на рассвете. Анну — место, где солнце ярче и безжалостней, чем в любой другой точке Черной Земли. Храмы Анну, белый свет… Он шел и вспоминал.

Шум был. Был ропот. И было возбуждение.

Люди стояли стеной, в средину стана Ба продирался долго. Еще не видя Мес-Су и Атон-Рона, он услыхал их громкие голоса.

Мес-Су говорил только к брату.

Атон-Рон подбирал слова так, что было не понять, речь его обращена ко всем или к одному Мес-Су.

Мес-Су использовал чистый язык Кемт.

Атон-Рон позволял себе азиатское наречие.

И еще голос Атон-Рона слегка дрожал.

— Они сказали: именно ты раньше говорил для нас с богом Атоном…

И стоящие рядом с Ба одобрительно заворчали: мол, да, всегда раньше.

— Они сказали мне: сделай нам бога Атона, чтобы мы несли его перед собой…

И вокруг Ба загудело: «Да, чтобы Атон шел перед нами!»

— Я сказал им: у кого есть золото? И они сами приносили и отдавали мне, без принуждения. Золото расплавилось в огне, стало общим. И мастера изготовили этого золотого быка. Что же здесь плохого, Мес-Су, брат мой?

— Сказано: не изображать бога Атона в образе животных! — прозвучал твердый голос Мес-Су.

Верный, упрямый и настойчивый! Ба улыбнулся от радости своего выбора.

— Это не бог Атон. Это бык нашей удачи, — возразил Атон-Рон. — Это не изображение бога, а изображение земного успеха, даруемого золотыми солнечными лучами.

— Это гнусный бог хеттов! — загремел Мес-Су.

Рука Ба нащупала рукоять короткого меча. Меч был подарен не кем-нибудь, самим Рамзесом. И имя Рамзеса красовалось на лезвии в оберегающем овале.

— Тебя долго не было, не сердись, брат. Я верховный жрец, они просили меня: встань и сотвори, ибо с Мес-Су, с этим человеком, который избавил нас от господства демонов страны Кемт, мы не знаем, что сделалось.

Ба почувствовал: вот оно, не начавшееся движение и опасность… И Мес-Су страшно закричал:

— Львы Рамзеса — ко мне! Кто верный — ко мне!

Наверное, воскликни Атон-Рон что-то вроде: «Слуги Атона — ко мне!» — Мес-Су оказался бы в окружении… Хотя, как знать, возможно, он следил за соотношением сил. Но Атон-Рон промолчал.

Ба протиснулся сквозь инертные тела и встал рядом с Мес-Су. Вокруг Мес-Су выстраивались в боевом порядке воины. Ба узнавал десятников. Но и с другой стороны выстраивались ряды недовольных.

Атон-Рон сомневался, пока силы не обозначились.

Затем он выбрал жизнь и встал рядом с братом.

— Э-эх! — выдохнул Ба и подумал: «Я многое успел в этой жизни…»

И они пошли в атаку.

Был вечер того же дня.

— Что теперь делать? — тихо спросил Мес-Су.

— Посчитать погибших, — ответил Ба.

— Что тебе сделали эти люди, что ты привел их к смерти? — обратился брат к брату.

Атон-Рон сидел, склонив голову.

— Да не возгорится гнев господина моего… Ты знаешь этот народ. Он буйный.

Ба никого не убил в битве. Зато он сумел отразить целых четыре направленных удара.

— А что с ним? — спросил Мес-Су еще тише.

— А его облеки в священные одежды. Брат все-таки. И что это за верховный жрец в рубище?

— Шатер придется поставить вне стана.

— Угу, — согласился Ба.

— И окружить его охраной.

— Это и есть доля правителя. Ты хозяин нового народа и новой земли, Мес-Су.

Воин молчал.

— Не останавливайся, — посоветовал Ба.

Строитель из страны Кемт, отец братьев с похожими именами Аб и Ба, умер, когда его сыновьям было сорок лет на двоих. Они все делили поровну. Так и здесь: двадцать на двадцать.

В двадцать один Ба-Кхенну-ф убил единственного горячо любимого, кроме самого себя, человека — брата.

В двадцать два Ба явился к Рамзесу Великому, отдав себя его милости или возмездию.

В двадцать три он готовил выход слуг Атона на малозаселенные земли между страной Кемт и царством хеттов.

Двадцать четыре исполнилось в походном стане богоборцев — как их назвал воин Рамзеса Мес-Су; или солнцепоклонников — как презрительно говорили в долине Хапи; или последователей Эхнатона — как считал сам Ба. Посреди шестисоттысячной толпы, еще не ставшей народом.

И в двадцать пять он был с ними. Они уже имели свой храм, пусть деревянный, переносимый с места на место; богу Атону служил верховный жрец, пусть и без священного озера для ритуальных омовений; и пряталась тоска в сердце у неприметного одиночки, нашептывающего на ухо Мес-Су волю не то небес, не то Рамзеса Второго Великого, не то свою собственную.