Более тысячи лет дух великих мировых религий боролся за распространение идеи всеобщего братства, но племенная, религиозная и расовая вражда «довольно успешно» препятствуют распространению тех благородных побуждений, которые сделали бы каждого из нас другом всего человечества. Эта борьба продолжается, как это было в Европе, когда идея христианского мира пробивалась сквозь смуты VI и VII веков н. э. Распространение подобных идей происходит благодаря деятельности многих рядовых бескорыстных миссионеров, но пока никто не может сказать, сколько уже сделано для будущего урожая.

Социально-экономические проблемы неразрывно связаны с проблемами международными. В каждом конкретном случае решение может быть найдено благодаря тому творческому духу, который оживляет сердца людей. Подозрительность и эгоизм наций отражают свойства, присущие как отдельному собственнику, так и отдельному работнику перед лицом всеобщего блага. Жажда частной собственности проистекает из того же источника, что и ослепляющая алчность наций и императоров. Интернационализм — это социализм народов. Но мы способны создавать действенные миротворческие организации не более, чем люди 1820-х годов способны были построить электрическую железную дорогу. И все-таки мы уверены, что наша задача вполне реальна и, возможно, уже близка к разрешению.

Никто не может знать более того, что ему известно, и невозможно предсказать, сколько поколений еще не увидят великой зари всеобщего мира, на которую указывает вся история и которая изгонит прочь мрак разорительного и бессмысленного существования. Предлагаемые нам решения слишком грубы и неопределенны, но уже идет великая работа интеллектуальной перестройки. По мере того как наши понятия прояснятся, они будут все сильнее действовать на умы и чувства людей. Их нынешнее слабое влияние объясняется недостатком достоверного знания и тем, что они невразумительно преподносятся. В случае отчетливости и непротиворечивости новое видение мира очень быстро приобретет силу убеждения, после чего неизбежно последует великая перестройка образования, основанная на более ясном понимании мира.

Северная Америка оказалась той частью мира, где наглядно проявились поразительные результаты новых изобретений в области транспорта. Политически Соединенные Штаты воплотили в себе либеральные идеи середины XVIII века. Здесь упразднены государственная церковь, монархия и аристократические титулы. Ревниво охраняется собственность как институт подлинной свободы. Каждый взрослый мужчина получил право голоса, хотя в разных штатах по-разному, а способ голосования остался несовершенным. Впрочем, довольно скоро политическая жизнь попала в зависимость от высокоорганизованных партийных механизмов, но это не помешало эмансипированному населению проявить энергию, предприимчивость и дух общественности, которые далеко превзошли все то, что наблюдалось в других странах.

Затем произошел прорыв в скорости передвижения, о котором мы уже говорили. Как ни удивительно, Америка, более всех других стран обязанная такому ускорению, в наименьшей степени его осознала. Соединенные Штаты восприняли железные дороги, речные пароходы и телеграфы так, как будто все они были естественной частью их развития. Действительно, все они появились как раз вовремя, чтобы спасти единство Америки. Современные Соединенные Штаты были созданы прежде всего речными пароходами, а во вторую очередь — железными дорогами. Без них огромная континентальная нация просто не смогла бы возникнуть. Поток переселенцев, направлявшийся на запад, двигался бы неизмеримо медленнее и, возможно, так никогда и не преодолел бы обширные центральные равнины. Двести лет потребовалось для того, чтобы возникло оседлое население на берегах Миссури, то есть менее чем на полпути от океана до океана, зато остальное расстояние до Тихого океана было преодолено за несколько десятилетий.

Будь в нашем распоряжении средства кинематографа, мы могли бы показать, как год за годом, начиная с 1600-го, менялась Северная Америка Пусть маленькие точки означают сто человек каждая, а звездочки — города со стотысячным населением.

Мы увидели бы происходившее в течение двухсот лет пунктирное движение вдоль береговых районов и по судоходным водам, которое очень медленно распространялось до Индианы, Кентукки и далее. Около 1810 г. произошли перемены, и жизнь вдоль рек значительно оживилась. Точки на нашей воображаемой карте задвигались быстрее и стати занимать все больше пространства, что свидетельствует о появлении парохода. Перемещаясь от больших рек, некоторые точки достигли уже Канзаса и Небраски.

Приблизительно с 1830 г. появляются черные линии железных дорог, и теперь маленькие черные точки не ползут, а буквально мчатся вперед. Возникают первые звездочки, обозначающие стотысячные города: одна, две, потом все больше и больше, словно узлы, завязанные на железнодорожной сети.

Рост Соединенных Штатов не имеет прецедентов в мировой истории — это нечто совершенно новое. Подобное сообщество и не могло появиться раньше, но даже если бы это случилось, оно, лишенное железных дорог, очень быстро распалось бы: без телеграфа управлять Калифорнией из Пекина было бы гораздо легче, чем из Вашингтона. Народонаселение Соединенных Штатов не только тысячекратно возросло, оно сохранило свою однородность, а то и стало еще более однородным. Современный житель Сан-Франциско больше похож на нью-йоркца, чем обитатель Вирджинии сто лет тому назад на гражданина Новой Англии. Процесс ассимиляции продолжается. Благодаря железным дорогам и телеграфу Соединенные Штаты становятся огромным сообществом людей, говорящих, думающих и действующих в полной гармонии с самими собой и друг с другом.

Мы наблюдаем совершенно новое в истории явление, для обозначения которого нужно какое-то новое слово. Соединенные Штаты — это вам не Франция и не Голландия. Они похожи друг на друга не более, чем автомобиль и карета — порождения совершенно разных эпох и разных условий; они существуют в разном ритме и совершенно по-разному. По своим масштабам и возможностям Соединенные Штаты находятся где-то посредине между европейской страной и Всемирным Объединением государств.

Но на пути к нынешнему величию американскому народу пришлось пережить период жесточайшего конфликта. Речной пароход, железные дороги, телеграф и все связанные с ними удобства все-таки несколько запоздали и не смогли предотвратить углублявшиеся противоречия идей и интересов между северными и южными штатами, в одних из которых жили свободные люди, а в других процветало рабовладение. Поначалу ни железные дороги, ни пароходы не влияли на существующий конфликт, но постепенное уравнивание условий, благодаря совершенствованию средств передвижения, все больше обостряло дилемму — возобладает дух Юга или победит Север? Возможность компромисса практически отсутствовала Север был свободен и индивидуалистичен, Юг основывался на крупных поместьях, в которых семейные кланы правили невежественной массой.

Каждая новая территория, которая по мере передвижения переселенцев на запад становилась штатом, каждое нововведение в быстроразвивающейся американской системе порождали столкновение двух идеологий: будет ли новый штат сообществом свободных людей или в нем возобладает рабство? Начиная с 1833 г. американское антирабовладельческое общество не только боролось с распространением рабства, но и призывало страну к его полной отмене. Спор перерос в открытый конфликт при вступлении в Союз Техаса, который сначала был частью Мексики, но подвергся широкой американской колонизации со стороны рабовладельческих штатов. Техас отделился от Мексики, в 1835 г. провозгласил независимость, а в 1844-м присоединился к Соединенным Штатам. По мексиканским законам рабство в Техасе было запрещено, но Юг требовал установления рабовладения и этого добился.

Тем временем благодаря развитию океанского мореплавания поток эмигрантов из Европы продолжал возрастать, и они переполняли северные штаты. Возникновение на фермерских землях Айовы, Висконсина, Миссисипи и Орегона дало антирабовладельческому Северу преобладание в сенате и палате представителей. На хлопковом Юге, где опасались нараставшей угрозы со стороны аболиционистов и их влияния в конгрессе, начали поговаривать об отделении от Союза и строили планы аннексий на юге, в Мексике и Вест-Индии и мечтали о независимом рабовладельческом государстве, простирающемся вплоть до Панамы.