— Вот и хорошо, что вы прибыли, — сказал ему кадровик. — Сегодня командующий подписал приказ о награждении вас орденом «Красной Звезды». Вечером должно бы состояться вручение, но… у вас нет времени. Вы не имеете права задерживаться. В Н-ском корпусе чрезвычайное происшествие: начальник фотоотделения застрелился.

— Как?! — воскликнул Спасов. — Капитан Егоров? Покончил с собой? Этого не может быть.

— Все так говорят, кто знал капитана. «Не может быть», «Неправда», «Ересь какая-то…» и так далее. А он вот смог, взял пистолет и пустил себе пулю в висок. Причины не ясны, но… За последнее время там было несколько грубых упущений… Неправильно отдешифрированы объекты бомбардировки. Выходило из строя оборудование… Одним словом, майор, вам надлежит навести там порядок, подтянуть дисциплину… Что касается личного состава… Силен и знающий дешифровщик Весенин… Можно положиться. Лаборанты с большим опытом. Особенно Шаповал. Серьезный мужик. Есть там еще Косушков, мрачноватый тип, но работать умеет. Технику вы сами прекрасно знаете. На все четыре ноги подкованы. Так что в этих делах вам помощники не нужны. Как все это завершите — дайте мне знать, и вы будете отозваны…

— Ясно…

— Если ясно и нет вопросов, тогда — в путь. Да, чуть не забыл… К вам в помощь придается старшина Игнатьев. Член партии, опытный топограф. Монтировать научите.

— Понятно.

— Счастливой дороги.

И вот майор Спасов с чемоданчиком и перекинутой через левую руку плащ-палаткой шагает к развилке дорог, на контрольно-пропускной пункт, чтобы оттуда попутной машиной подскочить к расположению авиакорпуса. День жаркий, душный, и пот градом катится по хмурому лицу. Майор не вытирает пот, а просто идет и идет, изредка искоса посматривая на своего спутника, старшину Игнатьева. Уже немолодой служака вызывал в майоре любопытство. Форма — как с иголочки, пилотка щегольски сдвинута набок. Впрочем, нет, «щегольски» — совсем не то слово. Пилотка надета по всем правилам, как и полагается по уставу, но… Видимо, все дело в его удивительно красивых, вьющихся волосах, нестандартном, даже импозантном профиле, самой посадке головы.

«Знающий топограф, — усмехнулся про себя Спасов. — Лучше бы по-настоящему квалифицированного техника дали. Чтоб не во все самому лазить».

Тропинка вывела майора и старшину к наезженной и пыльной грунтовой дороге. Отсюда уж рукой подать до шоссе, связывающего Дубоссары с Кишиневом.

— Пехотинец — и вдруг в авиацию?.. Как-то не вяжется, — сказал майор Спасов.

— После ранения где-то надо побыть, пока окончательно окрепну, — ответил старшина. — Обе ноги прострелены, селезенка удалена, легкие с дыркой.

— И где же тебя так?

— При наступлении у Раздельной. Прошило…

— Кто же заставил снова на фронт?

— Зачем меня заставлять? Я сам. Чем скорее разобьем фашистов, тем будет лучше для всех.

— Кем до войны работал?

— Бухгалтером, — мечтательно вздохнул старшина, отер лоб рукавом гимнастерки, добавил: — Цифирь, цифирь, вроде бы скучища, а она, эта цифирь, как оракул, все скажет — и кто ты, и что ты, и какова тебе цена…

— Не расхваливайте, все равно в бухгалтера не пойду.

— Я и не зову, товарищ майор. Туда только по охоте идут. Соскучился… Жаль, что еще далеко до конца войны, и не одну тысячу человеческих жизней придется положить…

Майор промолчал. Последняя фраза вызвала раздражение: какой-то бухгалтеришко, и вдруг озабочен государственными проблемами, и он, видите ли, не зовет его, майора Спасова, в мастера гроссбухов…

— А впрочем… — подумал вслух Спасов, глянув искоса на невозмутимое и спокойное лицо старшины.

— Что «впрочем», товарищ майор?

— Ничего. Прибудем на место назначения, возьметесь за освоение копировки маршрутов с фотосхем на кальку… Пьете?

— Смотря где, когда и по какому случаю.

— Отлично, — сказал Спасов. — Спирт примете под свой самый строгий контроль. Я не вижу других причин, чтобы в течение непродолжительного времени там у них было столько ошибок. Только «под газом», как говорится, можно указать объект бомбардировки с погрешностью. Это первое. Второе… Я займусь оборудованием, а вы пока вникайте в дела. Помогайте.

— Слушаюсь, товарищ майор.

— Остальное решим на месте. Говорят, что большие исторические события лучше видятся на расстоянии, а будничные, бытовые — вблизи и при прямом участии в них. Думаю, что фотоотделение — это не история. Необходимо наше непосредственное участие.

— Совершенно с вами согласен, товарищ майор!

— Что касается Егорова, то не будем его осуждать. Я знал этого офицера. Интересный человек, и уж если он решился… Мало ли могло быть причин?

— То, что я слышал, правда, краем уха, не позволяет мне одобрить его поступка. Какие бы ни были обстоятельства — это малодушие.

— Да.

— Да.

На контрольно-пропускной пункт Игнатьев и Спасов пришли после полудня, когда солнце стояло в зените и палило нещадно. Майор, предъявив документы, попросил срочно отправить его и старшину в авиакорпус.

— Проще пареной репы, товарищ майор, — сказал дежурный лейтенант. — В эту сторону машины гужом идут.

— Отлично. Мы в холодке посидим. Жарища… Упарились.

Но, как это часто бывает, майору и старшине не повезло: «попутку» им пришлось ждать очень долго. Машины, проходившие через контрольно-пропускной пункт, сворачивали на Оргеев, а вот туда, куда нужно Игнатьеву и Спасову, не было ни одной. Словно все сговорились не позволить им прибыть к месту назначения вовремя.

— Пешком уже половину пути прошли бы, — сердито сказал Спасов.

— Не меньше, — согласился Игнатьев. — Если, конечно, рысцой, километров семь-восемь в час.

Спасов глянул на старшину, потом достал из карманчика часы, удивленно приподнял брови:

— Пожалуй, да. Полтора часа в тенечке маемся… Мудрый у нас народ… Уж если какую поговорку придумает, то лопни — точнее и умнее не скажешь.

— Что вы имеете в виду?

— Ждать да догонять — ничего нет утомительнее. Думал, что к обеду поспеем в фотоотделение, а теперь вижу — хотя бы к ночи туда добраться. Сибиряк я, а вот забыл одну нашу сибирскую мудрость: едешь на день, бери хлеба на неделю; выезжаешь из дому летом — бери с собой тулуп.

— Вы насчет поесть?

— Что-то желудок беспокоить начал…

Старшина понимающе усмехнулся:

— Могу мигом раскинуть скатерть-самобранку. Я же — старшина.

— Да? Ну, давай раскидывай…

Игнатьев достал из полевой сумки несколько свертков. Развернул, и перед майором, словно из чудесной сказки, появились ломтики копченой колбасы, розового со шкуркой сала, банка тушёнки, хлеб.

— Пожалуйста, товарищ майор.

— Да. Молодцом! Даже без собственной каптерки у него полный гастроном.

— Солидарность всех старшин, — сказал Игнатьев, глубоко благодаря в душе подполковника Тарасова. Это он распорядился снабдить старшего лейтенанта Вознесенского, ныне старшину Игнатьева, соответствующим набором продуктов.

Подошел дежурный КПП, хмыкнул:

— Гм… К такому закусону хорошо бы по парочке стаканчиков доброго молдавского вина. Всухомятку не тот вкус. Вообще, сухая ложка рот дерет. И потом… такой аппетитный шпиг, колбасу не на пыльной траве надо есть. А за столом, во благолепии, как говаривал один чеховский герой…

— Прекрасно сказано, но… Побежим за вином, а тут как раз и оказия вывернется.

— Видите вон тот дом? Расписанный синей краской? Топайте туда. А я, если подвернется машина, задержу. Много ли надо времени, чтоб пропустить стаканчик вина? Там лучку свежего подадут вам на тарелочке, и огурчик найдется, и пучок редиски. Хорошие старики.

— Что ж, спасибо. Мы, пожалуй, воспользуемся вашим советом. Сворачивай, старшина, скатерть-самобранку и айда. В конце концов, обед есть обед. Вот и машины не идут, шофера тоже, видимо, обедают.

— Конечно. Воздадим должное трапезе.

Старшина быстро собрал все с газетного листа в свою полевую сумку.

Встретил гостей седой старик. Смуглое лицо, темные глаза. Смотрели они вроде и не пристально, но нетрудно было догадаться, что деду этому одного взгляда достаточно, чтобы все понять и оценить.