И, уже бурея от волнения и так-то черным лицом своим:

— И случайных слов у нас быть не может, товарищ начальник! Особенно прилюдно сказанных!

Понял начальник Управления, что живет сама собой — не слухом, не сплетней, а доброй славой — легенда о том, как Марченко обещал самой Москве очистить тайгу от варнаков и дезертиров, как очистил ее, и что в награду — в  н а г р а д у  з а  п о д в и г! — отпускают его на фронт…

В награду за подвиг…

— Черт корявый! — тоскливо сказал начальник. — Где же я теперь такого оперативника найду? Тебе ж цены нет, Семен Тимофеич!

— То-то вы и наказывали меня бессчетно за бесценность-то! — не утерпел Марченко, чтобы не подколоть начальство.

Да ведь без этого он бы не был Семеном Марченкой!..

Обычно тихий, спокойный рядовой Иван Кузьмин не вошел, а ворвался в кабинет начальника корпусной разведки подполковника Тарасова, одним духом выпалил:

— Товарищ подполковник! Товарищ подполковник! Беда… Капитан Егоров… застрелился…

Старый служака, подполковник Владимир Митрофанович Тарасов не терпел отступлений от армейских традиций и уставных требований и сейчас был готов взорваться, заставить рядового Кузьмина выйти за дверь, постучаться, снова войти, обратиться по всей форме. У подполковника даже дыхание прервалось от возмущения, по лицу и шее пошли красные пятна. Но весь облик солдата являл столь крайнюю степень растерянности, что подполковник смягчился, сделал вид, что ничего из ряда вон выходящего не произошло. Да и сообщение было таким, что про нарушение субординации можно и позабыть.

— Успокойся. Ты ничего не путаешь?

— Не путаю, товарищ подполковник, ничего не путаю. Насмерть убился. Вот, — и рядовой Иван Кузьмин положил на край стола трофейный пистолет.

— Сядь. И давай по порядку. Ты кто, из какого подразделения?

— Из БАО… Батальона аэродромного обслуживания. Рядовой Кузьмин.

— Понятно. Почему ко мне прибежал, Кузьмин, а не к своему непосредственному командиру?

— Да ведь много времени пропало бы зря… Пока я ему, командиру своему, доложу, а потом пока он к вам дозвонится… А капитан Егоров разведчик… Вот я и прибежал в смерш.

— Резонно. Что же с капитаном Егоровым? И как можно подробнее. Садись.

Кузьмин сел на стул, спросил:

— С самого начала?

— Если есть начало, давай с самого начала.

— Когда я освобождаюсь от наряда, то беру книгу, иду в рощицу… Сижу, читаю, а внизу Днестр бежит. Хорошо там, в роще-то. И сегодня… Прихожу в лесочек, смотрю — капитан Егоров лежит… Вроде отдыхает. Думаю: «Чего это он сюда пожаловал?» Никогда я его здесь не видел, не встречал. Я уже было собрался повернуть назад, да что-то меня остановило. Неудобно как-то он лежал. Сам на боку, а левая рука под себя странно подвернута. И ноги, как у неживого. Подошел ближе, а у капитана лицо в крови. И пистолет вот этот… Я схватил его — и сюда.

— Зачем взял пистолет?

— Чтоб поверили… А так… Еще сумасшедшим сочтете… Как же! Капитан Егоров — и вдруг застрелился. С чего бы это?

— Да, да, да, — закивал подполковник Тарасов, нажимая кнопку звонка. «Действительно трудно поверить… Кадровый офицер, прошедший войну от берегов Днестра до Кавказа и обратно, самый молодой в корпусе капитан… Действительно, с чего бы это?»

Появился дежурный.

— ЧП. Срочно ко мне старшего лейтенанта Вознесенского.

— Есть срочно старшего лейтенанта Вознесенского!

Дежурный привычно четко повернулся на каблуках, вышел за дверь.

— Я могу идти? — поднялся Кузьмин.

— Нет. Поедешь с нами. Дорогу укажешь. А пока… В коридоре обожди.

В дверях Кузьмин столкнулся со старшим лейтенантом Вознесенским.

— Виноват, товарищ старший лейтенант! — посторонился Кузьмин. Подождал, пока тот переступил порог, выскользнул в коридор, тихо прикрыл за собой дверь. Что происходило там, за этой массивной дверью, Кузьмин мог представить лишь в общих чертах: старший лейтенант доложил, что «прибыл по вашему приказанию», а подполковник ему — пистолет: «если верить рядовому Кузьмину, если он не чокнутый, то капитан Егоров застрелился вот из этого пистолета».

Если бы рядовой Кузьмин находился в кабинете, то сделал бы для себя одно удивительное открытие: подполковник Тарасов недолюбливал только что прибывшего в его распоряжение лейтенанта. О причине, конечно, не догадался бы, так как она, причина, была пустяковой. Старший лейтенант Вознесенский всегда ходил в аккуратно пригнанной форме, гладковыбритый, в начищенных до блеска хромовых сапогах, от него всегда исходил запах каких-то духов. К тому же у Степана Борисовича вились волосы. Станет утром расчесывать их, а они — в кольца. Вообще, впервые встретив Вознесенского, можно было подумать, что он только что вернулся с парада, но если видеться с ним ежедневно, то можно было прийти к выводу: старший лейтенант то и дело сдувает с себя пылинки, не выпускает из рук сапожную и одежную щетки. Именно это преувеличенное внимание Вознесенского к своей внешности и не нравилось подполковнику. На самом же деле старший лейтенант был просто аккуратистом. Есть такая категория людей, к одежде которых пыль вроде не пристает. Сапоги, пальто, головные уборы, костюмы у них всегда как новенькие.

Впрочем, старший лейтенант Степан Борисович Вознесенский от неприязни своего непосредственного начальства не страдал. Подполковник Тарасов был человеком добропорядочным, взыскательным к себе, отношения с подчиненными строил не на личных симпатиях и антипатиях, а только на деловой основе, требованиях военного времени.

— Слушаю вас, товарищ подполковник!..

— Чрезвычайное происшествие… Начальник фотоотделения корпуса капитан Егоров застрелился… Вот пистолет… Вздрючку бы дать этому баовцу, да не могу… Из самых добрых побуждений принес пистолет… Да и не поправишь дела наказанием… Соберите всех и все необходимое… Выезд — через четверть часа.

— Есть собрать всех и все необходимое для следствия по делу капитана Егорова, — козырнул Вознесенский.

— Да, да… Именно так: «Дело капитана Егорова».

— Могу идти?

— Идите. Возьмите пистолет. Понадобится. Я тоже поеду с вами.

Старший лейтенант достал из кармана носовой платок, осторожно завернул в него пистолет, сунул в карман.

— Да, конечно, понадобится, — согласился Вознесенский и направился к выходу. Подполковник проводил задумчивым взглядом его стройную, подтянутую фигуру, подвинул к себе телефон, снял трубку, попросил соединить его с прокуратурой.

— Юрий Поликарпович? Здравствуй! Тарасов говорит. У нас ЧП. Убит капитан Егоров, начальник аэрофотоотделения. Я прошу оставить это дело за мной. Мы сами проведем следствие… Чего ты молчишь? А-а… Думаешь… Может, позвонить позже? Лишних людей у меня нет, сам понимаешь, Юрий Поликарпович, но… Под боком случилось у меня. Мы постараемся провести расследование как можно оперативнее. Не обижайся. Повторяю: под боком у меня произошло. Чего? Следователь? Есть. Бывший ваш, прокуратурский работник. Нет, на другом фронте в прокуратуре служил. Фамилия? Вознесенский. Конечно! Как только закончим следствие, весь материал будет представлен вам на утверждение. До свидания.

Тарасов осторожно опустил на рычаг трубку, пошел к выходу, остановился в раздумье, возвратился назад, к столу, снова поднял трубку.

— Алло! Армейскую контрразведку.

— Полковник Котов слушает! — раздался в трубке низкий грудной бас.

— Здравствуйте! Говорит подполковник Тарасов. У меня беда: застрелился капитан Егоров, начальник фотоотделения. Есть просьба: срочно направить в фотоотделение нашего корпуса начальника фотослужбы армии майора Спасова. С ним поедет дослуживать старшина Игнатьев.

— Не понял. Повторите, подполковник.