Окно на окраине Мелкий дождь стучит по крышам, По деревьям, по углам. Русый мальчик еле дышит, Прислонил ладонь к губам. Напевает за оконцем Ветер тихие слова. Только сумрак, И к японцам до утра Сбежало солнце – огневая голова. Грусть и трепет расставанья, За спиной часы: тик-так. И от теплого дыханья На стекле вспотел пятак. Гривой туча за оконцем, А под нею звезд канва. Только ветер. И к японцам до утра Сбежало солнце – огневая голова. Грустный мальчик тянет пальчик, На реснице спит слеза. Он рисует рот и носик, И японские глаза. Дождь и сумрак за оконцем Да под тучей звезд канва. Только ветер, И к японцам до утра Сбежало солнце – огневая голова. Дождь и сумрак за оконцем, Да под тучей звезд канва. Дворник-ветер, Но японцем на стекле Смеется солнце – огневая голова. Песни с окраины За окошком месяц май А за окошком месяц май, Месяц май, месяц май. А в белой кружке черный чай, Черный чай, черный чай. А в доминошне мужички, Мужички, мужички. Да по асфальту каблучки, Каблучки, каблучки. Зацокал в сквере соловей, Как шальной, как шальной. Сосед полковник третий день Сам не свой, как больной. Она не хочет, вот беда, Выходить за него. А он мужчина хоть куда, Он служил в ПВО. Орут под окнами коты День и ночь, день и ночь. От ихней сладкой маеты Поутру теплый дождь. Весной простужен и объят Город мой, город мой. И ветры весело галдят Над рекой, над Москвой. А в кружке чай давно остыл, И погас беломор. А на душе от слов и рифм Перебор, перебор. Ведь по асфальту каблучки, Ведь здесь орет месяц май. Здесь коты и мужички, Приезжай, приезжай. Здесь по асфальту каблучки, И здесь орет месяц май. Я подарю тебе Москву, Поскорей приезжай. Это был ангел Я спросил его: «Друг, Что ты делаешь здесь?» Он ответил: «Так, просто сижу». И спросил меня сам: Слушай, а курево есть?» «Вроде есть, – я сказал, – погляжу». Протянул сигаретку Ему я – он взял. И задумчиво так Закурил. Ничего я на это Ему не сказал, А сел рядом у края перил. Он курил и молчал, И о чем-то вздохнул. Я украдкой взглянул на него. Нет, не молод он был, Лет на сорок тянул. Было жалко за что-то его. Был устал он И даже, казалось, небрит, В волосах, словно пыль, седина. Весь ссутулился он, В чем-то грязном, больном Были два его белых, прекрасных Крыла. Докурил он окурок, Щелчком его пнул, Полетел огонек вниз и в ночь. Повернулся ко мне И слегка подмигнул, И сказал: «Ну, бросайся, Чего же ты ждешь?» Это был ангел. Это был ангел. Это был ангел. Я спросил его: «Друг, Что ты делаешь здесь?» Он ответил: «Так, просто сижу». И спросил меня сам: «Слушай, а курево есть?» «Вроде есть, – я сказал, – погляжу». Горит огонь
Горит огонь, горит, Но что-то неможется, Что-то грустится мне, Что-то тревожится. То ли себя потерял, То ли раскис совсем. Что-то забыл, не узнал, Лодкою на мель сел. Горит огонь, горит Искрами по ветру. Да что-то не в лад, невпопад Ночью и поутру. Расправить ли плечи, сказать Слово, полслова ли? Или поехать, пойти, побежать В гору, под гору ли? Горит огонь, горит Все думками горькими. Болит голова, болит К похмелью, к попойке ли. Да что я, черт побери, Чокнутый, сглазили? Где светлые думы мои? Пропали, завязли ли? Горит огонь, горит, Не сходится с думами. Да как кто-то в душе бередит Рваными струнами. Да, ладно, ребята, пустяк, Что было – запомнили. Прижмусь я поближе к костру Лицом и ладонями. Витька Фомкин Где-то возле Ордынки Или возле Таганки, Или где-то еще, Заблудившись весной, На неверных ногах После выпитой банки Витька Фомкин, монтер, Добирался домой. А на улице ветер, Подворотнями – лужи, Да за каждым углом — Милицейский свисток. Дома Люська, жена, Заварганила ужин. Виктор Люсе купил На аванец платок. Вот какая-то арка — Мысль в Витьке пробудилась. А за ней и пузырь Начинает бурлить. Работящей рукою Витька лезет в ширинку, За ширинкой «братан» Очень хочет отлить. Вот она понеслась, Веселясь и играя, Заходила ручьем По шершавой стене. Витька даже вспотел, Рукавом вытирая Пот со лба, вспоминал О Людмиле, жене. За спиною три тени Появились так быстро, Что Витек не успел Устоять на ногах. Их под утро поймали, Они были таксисты. Монтировку нашли Рядом с ним в двух шагах. Витька Фомкин лежал Удивленный и грустный. А холодный асфальт Он собою накрыл. И уже не подарит В подарок он Люське Тот платок, что вчера На аванец купил. |
