Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

«Нью-Йорк Таймс» предсказывала: «По всей вероятности, ни один роман, опубликованный в текущем году, не будет так широко обсуждаться и не вызовет большее восхищение у критиков, чем „Доктор Живаго“ Бориса Пастернака»[1429].

Все эти выдержки дают яркое представление о том, каковы были суждения мировой печати о пастернаковском романе накануне вынесения Нобелевским комитетом своего вердикта. У членов его не могло быть сомнений в беспрецедентном значении этого литературного явления и не могло не возникать ощущения, отчетливо высказанного в те дни Исайей Берлином, что «Живаго» — укор духовному обнищанию Запада[1430].

Согласно протоколу заседания от 25 сентября, Комитету было представлено заявление, подытоживающее обсуждение всех кандидатов. Оно было написано Эстерлингом и поддержано членами Комитета Сивертцом и Гуллбергом. В заявлении Борис Пастернак назван главным кандидатом на Нобелевскую премию по литературе этого года (стр. 2). В отчете указывалось, что к рассмотрению были приняты 42 писателя, из которых 18 предложены в первый раз (1–2, 6, 8, 11, 14, 18, 20, 24–27, 29–31, 33–36 и 38); один из предложенных (№ 35 — Фернан Бальдансперже) скончался в текущем году и из рассмотрения исключен (стр. 3). В документе содержалось замечание о Шолохове: «Нового произведения, способного актуализировать эту кандидатуру, в этом году опять нет». Приводим далее перевод заявления Эстерлинга:

Из четырех кандидатур, на которые Комитет просил обратить особое внимание, мне кажется очевидным, что № 19 Борис Пастернак претендует на главный интерес. Академия еще раньше имела случай рассматривать вопрос, находится ли чисто лирическое творчество Пастернака на уровне, оправдывающем Нобелевскую награду. Такой видный знаток, как Баура, в этом не сомневается, и другие компетентные специалисты также подчеркивают особый характер творчества Пастернака, ознаменовавшего собой качественное обновление русской поэзии. К сожалению, моя собственная оценка может базироваться только на доступных переводах, но довольно полная и убеждающая картина пастернаковской поэзии представлена, между прочим, в большом итальянском издании (в переводе А. М. Риппелино), где дается обзор всего его лирического творчества с юных лет, включая революционные циклы «1905 год» и «Лейтенант Шмидт», как и занимающий в его творчестве центральное место сборник «Сестра моя жизнь». Исходя из этого рассмотрения, хотя бы и основанного на чтении произведений в переводе, я еще больше убежден в том, что Пастернак и по смелой динамике его творчества, и по своей художественной утонченности является одним из самых крупных поэтов современности.

Но к этому присоединяется новый роман Пастернака «Доктор Живаго», обходящий ныне весь мир в переводах и ложащийся на весы с неожиданной тяжестью. Поскольку все члены Академии имели возможность составить собственное мнение, я могу здесь ограничиться кратким изложением своего собственного. Как мне видится, это особенное в художественном отношении, пронизанное интенсивным опытом произведение, которое чистой силой духа, возвышаясь над партийными и политическими битвами и преследуя скорее цели антиполитические, в исключительной мере удовлетворяет требованиям, с самого начала установленным перед Нобелевской премией по литературе. Содержание романа так безмерно богато, что детальная критика в данном случае может относиться лишь к несущественным недостаткам, которые объясняются беспрецедентно трудными внешними обстоятельствами создания романа; есть части, которые, несомненно, при нормальных условиях подверглись бы переработке. Как документ времени, и в особенности как эпическое художественное произведение, роман Пастернака заслуживает сравнения с «Войной и миром» Толстого: картины хаотичной и трагичной эпохи русской истории, будто освещенные вспышкой молнии, поразительно преломлены сквозь волшебный фонарь писателя. Нижеподписавшийся поэтому горячо рекомендует данную кандидатуру и считает, что, если она получит большинство [голосов], Академия сможет с чистой совестью принять решение, не обращая внимания на то временное неудобство, что роман Пастернака пока не мог выйти в Советском Союзе.

В соседстве с могуче притягивающим и волнующим революционным эпосом Пастернака то мастерство, с которым мы встречаемся у № 13 Альберто Моравиа, естественно окажется несколько в тени. Но его прохладно-изящное, трезво-аналитическое искусство повествования все более утверждает себя как одно из наиболее типичных явлений нашей современности. Его рассказы, отличающиеся классическим совершенством стиля и композиции, вероятно, составляют самую ценную часть его творчества. Последний роман, «La Ciociara», однако, свидетельствует о возросшем мастерстве [автора] в эпическом жанре; это произведение о жестоких буднях войны в Италии выполнено в энергичной манере и написано с неиссякаемым народным реализмом. У Моравиа нет ничего от гуманитарного пафоса Силоне, но как защитник гуманного он стоит на той же стороне, избегая проповедей. Надо, к сожалению, констатировать, что шведские переводы не воссоздают его стилистическое мастерство.

Предложение отметить современное лирическое творчество Италии совместной премией № 2 Сальваторе Квазимодо и № 21 Джузеппе Унгаретти я нахожу вполне привлекательным, в особенности учитывая активную творческую деятельность первого, о чем ярко свидетельствует только что вышедший сборник стихов «La terra impareggiabile». А его старший соперник Унгаретти, прославленный зачинатель т. н. герметической школы, в известной степени потерял роль вдохновителя. По-моему, это предложение требует более тщательного рассмотрения, возможно тогда, когда Квазимодо один окажется достаточно квалифицированным для награды.

Что касается № 34 Карен Бликсен, то хочу отослать к прошлогоднему отчету Комитета. В ее последнем произведении «Sidste fortællingar», несомненно, четче, чем прежде, заметна искусственность, решающая для общего впечатления и во многих случаях заменяющая подлинный поэтический импульс остроумными, но рискованными виртуозными трюками. В книге рассказов «Skæbneanekdoter», которая выйдет осенью и которую я имел возможность уже прочитать, эта слабость, в сущности, преодолена, и о лучших из этих рассказов с темой рока можно, несомненно, сказать, что писательница находится на высоте творческого дара и повествовательной фантазии.

Основываясь на сказанном, я хотел бы предложить для Нобелевской премии этого года, в первую очередь, Бориса Пастернака, во вторую — Альберто Моравиа и в третью — Карен Бликсен.

Стокгольм в сентябре 1958 года
Андерс Эстерлинг

Это заявление раскрывает мотивировку и аргументацию членов жюри и яснее показывает дилеммы и альтернативы, которыми Комитету приходилось руководствоваться в ходе голосования. При том что на сей раз кандидатура поэта выглядела безусловно затмевающей конкурировавшие с нею, неожиданное появление и победное шествие по миру «Доктора Живаго» создавало специфические трудности. По свидетельству Эрика Местертона, при выработке окончательной формулировки обоснования награждения Пастернака члены Комитета намеренно избегали упоминания о романе, «чтобы не раздражать Москву»[1431]. Непоявление произведения в Советском Союзе, беспрецедентные попытки оказать давление на европейские издательства, предостережения посольства в адрес Шведской академии накладывали табу на ставшее сенсационным произведение. Законен поэтому вопрос: коль скоро январская номинация основывалась почти целиком на характеристике пастернаковской поэзии, не было ли благоразумным исключить из резолюции малейшие намеки на последнюю, прозаическую книгу лауреата (то есть устранить ссылку на продолжение великой русской эпической традиции, вызвавшую ярость Москвы) — и таким образом оградить и себя, и его от той бури, которая поднялась в ответ на награду? Но не говоря уже о том, что до 25 октября масштабы и характер этой бури никто не мог бы в точности предсказать (ведь с таким прецедентом Нобелевская премия за полвека своего существования не сталкивалась), очевидно было, во-первых, что для советского государства не только роман, но и все творчество Пастернака оставались на протяжении ряда лет неприемлемыми, и весеннее предостережение из Москвы, без упоминания романа, отвергало кандидатуру поэта в принципе. Во-вторых, удаление туманной ссылки на роман могло привести к выводу, что Комитет не только остался глух к оценкам, сформулированным в многочисленных рецензиях в мировой печати (с которыми перекликалась и январская статья Эстерлинга), но и проигнорировал неоднократно оглашенное автором в опубликованных на Западе интервью и в автобиографии заявление о том, что все его предыдущее творчество — не более чем подготовка к этому главному и единственно достойному его сочинению.

вернуться

1429

Prescott О. Books of The Times // The New York Times. 1958. September 5. P. 25.

вернуться

1430

Письмо к Лидии Пастернак-Слэйтер. В кн.: Berlin I. Enlightening. Letters 1946–1960 / Ed. by Henry Hardy and Jennifer Holmes with the assistance of Serena Moore. London: Chatto à Windus, 2009. P. 651.

вернуться

1431

Блох A. M. Советский Союз в интерьере Нобелевских премий. С. 393.

157
{"b":"239785","o":1}