— Кто капитан испанской футбольной команды?

Сказал, что узнаю и на следующем занятии отвечу.

Начальник политотдела поступил по-другому. Он говорит солдату: «А ты ответь на мой вопрос. Зачем ты носишь усы?» Солдат отвечает: «Хочу быть красивым». На что начальник политотдела возражает: «Это потому что ты импотент».

Читатель, наверное, подумал, зачем я об этом пишу? Мало ли неумных людей на свете. Отвечаю. В начале 60-х годов я написал письмо в ЦК КПСС, что отказываюсь быть коммунистом и политработником, если таких офицеров, как мой начальник политотдела, назначают на такую большую должность.

Читателю трудно представить, какой был переполох. Приехала комиссия из Москвы. Меня вызвали к командующему армии ПВО генералу Покрышкину. В итоге начальнику политотдела объявили строгий выговор по партийной линии — за аполитичность, сняли с должности и направили в одно из полтавских училищ преподавателем истории партии. Мы потом в Полтаве встретились.

Получаю телеграмму: «Подтвердите ваше согласие на должность пропагандиста Харьковской дивизии ПВО». Были еще предложения. От всех я отказался. Приезжает начальник отдела кадров политсостава армии и возмущается тем, что я не соглашаюсь идти на повышение. Я говорю, что предыдущий начальник политического отдела аттестовал меня на должность начальника ПО. Аттестация утверждена вышестоящими начальниками, и я соглашусь только на эту должность. Если у меня есть недостатки по службе, то укажите, дайте срок — я исправлю. Ответ: «Ты не знаешь, что евреев на эту должность не назначают?»

«Первый раз слышу», — говорю ему. Хотя не сомневался, что он говорит правду.

Пообедали в «Трех ступеньках». Кадровик мне говорит: «Покрыш-кин велел за месяц убрать из Николаева и того, на кого писали, и того, кто писал. Одного я уже убрал. А тебя никак не переведу. Выпендриваешься. Давай с тобой договоримся. Когда я буду у командующего подписывать приказы по кадровым вопросам и у него будет хорошее настроение, скажу, что ты нормальный мужик, знаешь свою работу, имеешь высшее военно-политическое образование и по своим деловым и политическим качествам достоин работать начальником ПО. Согласится — значит, тебе повезет. Нет — ты даешь согласие на службу в Харькове или во Львове». Ударили по рукам.

Командующий согласился, и меня вызвали на военный совет армии. В первый день до меня очередь не дошла. Разбирали старших офицеров, генералов, которые не сдали квартиры по старому месту службы. На следующий день очередь дошла до меня. Зашел. Доложил. Где-то вдали сидит генерал Покрышкин и вдоль длинного стола человек 20 генералов. Смотрю, Покрышкин листает мое личное дело. Вопросов было много и все по существу предстоящей работы. Покрышкин спрашивает члена военного совета генерала Данина: он москвичей выселит из московских квартир? Данин заверил командующего, что в этом сомнения нет. Речь шла вот о чем. Ракетная часть, в которую меня собирались назначить начальником ПО, во время войны охраняла небо Москвы, и совсем недавно ее передислоцировали из Москвы в Коростень. И, конечно, никто из офицеров не хотел сдавать московскую квартиру. И начальство, видно, решило: умеешь критиковать — так покажи, на что ты способен. Вообще, многие мои сослуживцы до сих пор удивляются: как меня за это письмо не отправили в сумасшедший дом. Ведь это был самый расцвет застоя. Поднимается трижды Герой Советского Союза, депутат Верховного Совета СССР, генерал-лейтенант Покрышкин и говорит: «Я внимательно изучил ваше личное дело. Неплохо воевали. Я подпишу представление на вас, но утвердит ли Москва — не знаю». И после паузы добавил: «Я еду на днях в Москву на сессию Верховного Совета и постараюсь сделать все, чтобы вас утвердили». И сделал. Москва утвердила меня на должность начальника ПО ракетной части в г. Коростене Житомирской области.

После скандала с письмом в ЦК КПСС я твердо решил, что не буду высовываться. Сколько политработников — и никто не добивается снятия своих начальников, а Гофману больше всех надо. Все! Конец. Упрячут в психушку, и никто не узнает, где могилка моя. Но... Опять «но».

Недаром говорят, что человек предполагает, а Бог располагает. Приезжаю в Коростень. Никто не встретил. Хотя давал телеграмму командиру. Нахожу часть. Дежурный по части показал мне полковника, который сидел на табуретке в тени под деревом и отдавал команды. Подхожу, докладываю:

— Товарищ полковник! Майор Гофман прибыл для прохождения службы в должности начальника политотдела.

Ответ:

— Иди работай.

— Разрешите доложить о моих первых шагах работы. Познакомлюсь с личным составом ракетных дивизионов, штаба, чтобы конкретно ориентироваться в политической работе.

— Давай, езжай.

— На чем?

— На попутных.

Вряд ли еще где-либо и когда-либо так встречал командир начальника ПО. Я понял, что служба с ним мне медом не покажется. Конечно, на попутных я не ездил. Проходит месяц. Подведение итогов. Выступаю с докладом о состоянии воинской дисциплины и партийно-политической работы.

— Я горжусь тем, что меня Москва назначила служить в часть с такими богатыми боевыми традициями. Обидно, что у вас до сих пор нет комнаты боевой славы. Вы ведь сбили семь фашистских самолетов, летевших бомбить Москву.

Командир меня перебивает:

— А ты сделаешь?

— Не я сделаю, а мы с вами сделаем, если вы дорожите славными боевыми традициями полка.

— Ты у меня седьмой начальник ПО. Все трепитесь и ничего не делаете.

— Товарищи офицеры, очередное подведение итогов будет в комнате боевой славы.

И продолжил доклад.

Отношения с полковником И. С. Замогильным — как в сказке. Чем дальше, тем страшнее. На следующий месяц подведение итогов было в комнате боевой славы. Но это мне стоило неимоверных усилий. Только один пример (а их были десятки). Приходит ко мне секретарь партийной организации технического дивизиона и говорит:

— Вы приказали выделить художника для оборудования комнаты славы, а командир сказал, что не даст.

— Передайте командиру дивизиона, чтобы явился ко мне.

Приходит командир дивизиона. Я вынимаю из сейфа инструкцию

ЦК КПСС партийным организациям Советской Армии и в течение часа ее читаю.

— Все понял? — спрашиваю его.

— Так точно. Срочно вызываю с позиции столяра и художника и направляю в распоряжение начальника клуба.

— Идите!

Проходит несколько дней. Опять приходит секретарь парторганизации и жалуется, что людей на комнату славы командир не дает. «Я ему сказал, что доложу Гофману, а он ответил, что положил на Гофмана...»

Даю команду дежурному по штабу вызвать ко мне командира технического дивизиона. Приходит. Вяло, небрежно докладывает. Я с большим трудом сдерживаю себя, чтобы не сорваться. Опять читаю ему инструкцию партийным органам Советской Армии.

— Я все понял.

— Ничего ты не понял. Готовься на парткомиссию. Будем решать вопрос о твоем пребывании в партии.

Рассказал об этом случае потому, что он возникнет на Военном совете армии. Я понимал, что дело не в нем, а в командире части. Подчиненные тонко улавливают взаимоотношения командира с начальником ПО. Надо заканчивать комнату славы и браться за командира.

Я узнаю, что при переезде в Коростень из Москвы привезли несколько вагонов леса, металла, и командирские холуи, в том числе и командир технического дивизиона, торгуют неучтенными материалами, а выручку сдают командиру. Вызываю особиста. После расстрела Берии их поставили на партийный учет в политические отделы, а по оперативной работе они подчинялись своему начальству.

— Подполковник Мохов, даю вам партийное поручение. Надо разоблачить шайку торговцев стройматериалами.

Недели через две он приходит ко мне и показывает документы, что командир присвоил 16 тыс. рублей. В то время это — две «Волги».

3 января 1963 г. Военный совет армии в полном составе прилетает в Коростень для решения вопроса об отстранении полковника Замогильного от занимаемой должности. Я — докладчик на Военном совете.