Мы тоже лежали тихо. Только изредка кляли грозу. Не воды мы испугались, боялись, что девушки не решатся выйти к нам в такую погоду. Ведь на улицах ни души — сразу привлекут внимание.

На счастье, часам к семи ветер разогнал тучи. Посветлело, будто второй раз на дню настало утро. Снова кругом зашевелились, заговорили люди. Это были те же женщины и дети, которые собирали шишки и, видимо, схоронились неподалеку от дождя.

Из города идет прямо на нас группа девчат. Босиком, на плечах грабли, в руках корзины и мешки. Шумят, веселятся, будто козочки подскакивая на ходу, и беспечно смеются. Я взял бинокль и, разглядев легкомысленную компанию, сказал Василию:

— Надо получше замаскироваться или переползти на другое место. Девчонки сорвут нам встречу.

Василий попросил у меня бинокль, взглянул и ухмыльнулся:

— Так это наша группа и есть! Впереди — Маруся, за ней Люба, потом, кажется, Катя и еще две, — этих не знаю.

Василий высунулся из-за кустарника и помахал шапкой. Девушки побежали еще шибче и юркнули к нам в молодняк; вот так конспирация!.. Лишь позднее я понял, что чем проще и свободнее себя ведешь, тем меньше вызываешь подозрений. Но в тот раз возмутился ужасно. Однако сдержался. Девушкам не сказал ничего.

Василий познакомил нас очень торжественно, а сам представился так:

— Я теперь уже не немецкий служащий, а партизан!

Но девушки не обратили на его слова никакого внимания, а упорно разглядывали меня. Они не спускали глаз с моей черной бороды, которая им казалась настоящим партизанским документом.

Одна сказала:

— Прямо себе не верю. Уж как мы ждали!

Она смутилась и покраснела. Лицо горело от радости. Она была порывистой, шустрой, любопытной. В глазах блестела смелость, а с губ не сходила улыбка. Казалось, дай только задание — вскочит и побежит. Настоящая комсомолка!

Это и была Маруся Третьяк. Подружки ее — тоже бойкие девчата. Вся группа — пять человек: помощник начальника паспортного стола — Люба, бухгалтер Катя и Вера с Аней — уборщицы в немецком общежитии. И эти девочки ворочали в городе большими делами, спасли десятки жизней советских патриотов!.. Они радовались мне и не догадывались, как, глядя на них, радуюсь я, как горжусь ими, их делами!

Заметно было, что комсомолки к встрече готовились. Маруся оказалась неплохо информированной об интересующих наше командование делах. Без запинки на память привела цифры: в Новозыбкове 7 тысяч немцев. В городе формируются прибывшие из Гомеля стрелковые части. Имеют: 8 танков, 32 орудия, 69 минометов, пулеметы и т. д. На днях части отправляются на фронт — в сторону Брянска. В скором времени прибытие новых сил противника как будто не ожидается.

Маруся рассказала и о том, что делается в ближайших населенных пунктах: в Злынке — большой немецкий госпиталь для выздоравливающих; оттуда их снова посылают на фронт. Настроение у многих солдат неважное. Известны случаи симуляции и членовредительства.

Пока Маруся рассказывала, девушки аккуратно выложили на разостланное ими полотенце жареную рыбу, масло, яйца, хлеб и выставили литр чистого спирта. Они считали, что партизаны обязательно должны быть голодны, а если начнут есть-то обязательно должны пить. А что же пить партизанам, если не спирт? Мы посмеялись над их представлениями о партизанских аппетитах. От спирта наотрез отказались. Затем я передал им наши листовки. Девушки обрадовались.

— Все вручим точно! — сказала Катя. — Русские — русским, а немецкие — немцам. Вера с Аней в общежитие снесут и повсюду их разложат.

Маруся только кивала головой: мол готова выполнить любое поручение. А показавшаяся мне тише других Аня вдруг покраснела и выпалила:

— Мы помним, мы — комсомолки! Если кто из нас провалится, — ни одна подруга не выдаст. Верно, девчата?

— Ничего эти турки от нас не добьются! — подтвердила Вера, да так просто и весело, будто речь шла о гулянье, а не о тюрьме и пытках.

Я дал Марусе личное задание: достать для нас пять немецких паспортов и семь чистых бланков па пропуска, заверенных комендантом.

— Как вам передать? — только спросила она. Мы уговорились о дне и часе встречи и наметили «почтовый ящик» — под пнем груши-дичка.

Пора было прощаться. Девчата быстро начали собирать шишки, за которыми будто бы приходили, и одна за другой выбирались из сосняка. Вскоре они скрылись с наших глаз.

Уже настолько стемнело, что и нам можно было двигаться в путь.

Обратно я шагал куда веселее: тридцать километров за десять показались. Девушки-то какие деловые! А разведчик тогда и живет, когда кругом находит своих людей, выполняет свою нелегкую работу заодно с народом. Я пришел в хорошее настроение; вспомнил песню «Молодая гвардия», потом другие, и сам не заметил, как начал распевать одну за другой. На душе было легко и чисто. Мои новые товарищи сперва посмеялись тому, что я так развеселился, но потом и сами начали потихоньку подтягивать. До лагеря мы дошли скоро.

Начальник разведки Новиков принял мой рапорт, по назначенный мною для встречи день отклонил: документы, заказанные Марусе, нужны были срочно. В ту же ночь мы отправились обратно. В случае, если почтовый ящик под пнем окажется пуст, я должен был найти способ вызвать Марусю.

На рассвете у пня дикой груши, конечно, никого не было, и я был уверен, что и под пнем ничего нет. Но молодец Маруся, честное слово! Нас уже дожидался пакет, а в нем — все нужные документы. Кроме них, была еще и записка:

«В городе тревога. У немцев паника. У солдат под одеялами и в тумбочках обнаружены партизанские листовки. Одна оказалась у коменданта в кармане шинели. Проводят массовую проверку граждан. Разогнали базар. Выход из города воспрещен — еле пробралась: спасибо знакомому полицаю. Для борьбы с партизанами коменданту обещана поддержка Гомеля: два полка. Из сел на подкрепление будут сгонять полицаев. Между Гомелем и Унечей поставлено на дежурство два бронепоезда. Карательные части пойдут по двум направлениям: на вас и в Брянские леса. Больше ничего пока узнать не удалось. При первой возможности донесение дополню, но вам лучше сюда не приходить и вообще уйти временно подальше. Когда вернетесь — ищите мою почту тут же. Мы будем работать и ждать вас. Передайте пламенный комсомольский привет партизанам и обкому партии.

Комсомолка».

Мы положили в пенек новую пачку листовок и номер газеты «Комсомольская правда» с первомайским приказом Наркома Обороны товарища Сталина.

Наше командование, предупрежденное о планах карателей, приняло свои меры. Мы ушли из этого леса. А когда, спустя некоторое время, вернулись — наша разведка снова связалась с Марусей. Ее подпольная группа еще не раз исполняла наши поручения точно и в срок.

На встречи с девушками ходили другие партизаны — мне больше не довелось повидать славных комсомолок. Но когда вспоминаю о них, мне почему-то кажется, что мы встречались не один раз, и всегда они были веселы, смелы и готовы рисковать своей молодой жизнью за наше общее дело.

Однажды после боя у нас в лагере появилось новое, необычное лицо. Интересно, наверно, было поглядеть со стороны на этого человека, когда он сидел среди нашего брата у костра. Смуглый, черноволосый, с тонким носом с горбинкой — сразу видно, что не русский и не украинец.

Попал он к нам в отряд не совсем обычным путем.

При разгроме полицейского гарнизона в Гуте Студенецкой в числе прочих документов нами было захвачено распоряжение немецкого майора. В нем говорилось, что полицейские части должны перейти в подчинение командира мадьярского батальона Кемери, штаб которого прибудет в село Ивановку.

Проверили. Действительно — там только что расположились сотни две мадьяр, да и полицаев не меньше, будя по всему, все это на наши головы. Командование решило карателей не дожидаться.

На рассвете три наши роты окружили Ивановку и застали противника врасплох. Мы так стремительно опрокинули посты и влетели на деревенскую улицу, что мадьяры не успели даже одеться.