— Он сумасшедший!.. Клянусь пророком, сумасшедший…
Скоро между девушкой и юношей завязался разговор…
Прошло несколько дней. Трамвай номер два направлялся к Цитадели. Он пересек мост Аз-Замалика и углубился в квартал Булак. По обеим сторонам улицы тянулись лавки и кафе, приветствуя трамвай яркими огнями витрин. Было около семи часов вечера.
Едва вагон подошел к остановке Абу-ль-Аля, кондуктор выскочил и скрылся в толпе. Через несколько минут он вернулся с двумя пирогами, от которых поднимался пар. Пироги были начинены рисом и мясом. Один пирог он дал водителю, другой оставил себе…
Трамвай медленно продолжал свой путь. Водитель и кондуктор занялись пирогами, забыв о пассажирах. Лишь время от времени на остановках слышался резкий звук рожка.
Кондуктор одолел уже полпирога, когда им овладело беспокойство: как бы контролер не застал его за этим занятием. Продолжая жевать, он прошел в первый класс[40]. Он получал деньги, раздавал билеты, дул в рожок и резким голосом выкрикивал названия остановок. А запах горячего пирога с мясом и рисом опережал его, раздражая обоняние пассажиров.
Войдя во второй класс, кондуктор увидел знакомую полинявшую мулаа и синее платье с блеклыми узорами. Зубы его оскалились в улыбке. Девушка, по обыкновению, не обратила на него ни малейшего внимания. Ноздри ее вздрогнули — она с жадностью вдыхала запах горячего пирога.
Кондуктор, не успев прожевать кусок, хрипло выдавил:
— Билет…
Трамвай только что остановился на аль-Исаф. В вагон вошел феллах с мешком и направился в первый класс, но кондуктор презрительно взглянул на него и закричал:
— Эй, ты, сюда!.. Сюда!
Затем приблизился к пассажирке и решительным тоном приказал:
— А ну, выходи! Живо!
Ее глаза были прикованы к пирогу или, вернее сказать, к тому, что от него осталось… Как вкусна, должно быть, начинка и какое наслаждение испытывает этот человек, спокойно откусывая кусок пирога и, не торопясь, разжевывая его…
Голос кондуктора пробудил ее от грез:
— Ты что, не слышишь?.. Сходи!..
Девушка посмотрела на феллаха. Он сел напротив нее, вынул из кармана тряпку, развязал ее и стал пересчитывать монеты. Девушка улыбнулась феллаху, поклонилась и спросила:
— Во имя пророка, господин староста, который час?
Кондуктор грубо схватил девушку за худенькое плечо и закричал:
— Оставь пассажиров в покое, бессовестная!
Феллах приподнял голову от тряпки и удивленно спросил:
— Что такое?
— Во имя пророка, господин староста, который час?
Феллах зорко взглянул на девушку и стал завязывать платок длинным шнурком:
— Я не староста, и у меня нет часов… Отстань!..
Кондуктор потащил девушку к двери, приговаривая:
— Клянусь Аллахом, если не сойдешь, я вышвырну тебя из вагона!
А девушка повисла на поручнях и, улыбаясь кондуктору, старалась разжалобить его:
— Клянусь, я заплачу…
Трамвай пошел тише, приближаясь к станции, откуда отправляются пригородные поезда. Но кондуктор не стал ждать, когда вагон остановится, и вытолкнул девушку. Она с криком упала на мостовую.
Вокруг собрались любопытные, поднялся шум… Кто-то с облегчением произнес:
— Слава Аллаху, цела…
Девушка с трудом поднялась. Она опиралась на руку мужчины. Какой-то бродячий торговец крикнул кондуктору:
— И не стыдно показывать свою силу на девчонке?
А другой сказал:
— Надо пожаловаться на него полицейскому…
Мимо толпы прошла женщина. Важной поступью она направилась к трамваю. Увидев пострадавшую, злорадно прошипела:
— А-а, это ты? Так тебе и надо!
Девушка стояла, отряхивая пыль со своей мулаа. В движениях ее чувствовалась усталость, и, если бы мужчина не поддерживал ее, она бы снова упала. Заметив, что девушка едва держится на ногах, он участливо спросил:
— Что с тобой?
— Я с утра ничего не ела…
Трамвай отошел. Машинально жуя пирог, кондуктор смотрел на все происходившее и прислушивался к тому, о чем говорили люди. Услыхав, что девушка весь день ничего не ела, он поглядел на остатки пирога и перестал жевать.
После работы кондуктор направился на улицу Мухаммеда Али, затем свернул в переулок Аль-Мунасара и вошел в кафе, где постоянно проводил свой досуг. Сев за столик, потребовал кофе и кальян.
Он прихлебывал кофе, медленно затягивался дымом и напряженно думал: почему он был так жесток с девушкой? Не ушиблась ли она? А вдруг и вправду пожалуется?
Неожиданно перед ним возник образ молодой пассажирки. Она умоляюще смотрела на него и говорила: «Клянусь, я заплачу…» На губах его мелькнула улыбка… Он вспомнил, как она расправляет и собирает складки мулаа, мысленно увидел ее синее платье с поблекшими узорами, стройную, молодую фигурку и темные, словно подкрашенные сурьмой глаза…
Кто-то потряс его за плечо. Он обернулся и увидел своего приятеля, Фургуля. Тот уселся рядом и, как всегда, напустил на себя важный вид:
— Ну-ка, рассказывай, что это с тобой сегодня приключилось?
— А что?
— Говорят, ты поругался с какой-то уличной девкой.
— Э, пустое дело!
— Я слышал, ее подобрала Скорая помощь.
— Скорая помощь? Неужели?
— Девица получила по заслугам. Это факт. Здорово ты ее проучил…
Фургуль расхохотался и залился противным кашлем.
В это время в кафе вошли приятели Фургуля и Ханафи — так звали кондуктора — и потребовали домино.
* * *
Попойка закончилась около полуночи. С трудом волоча ноги, Ханафи побрел в свое жилище. Он шел и что-то сердито бормотал себе под нос. Ему не везло в домино, и он остался, желая отыграться, но вновь потерпел неудачу, и проигрыш его удвоился.
Кондуктор поднялся на второй этаж. Жилье его было мрачным, унылым и безрадостным. Он зажег керосиновую лампу и стал искать что-нибудь поесть. Желудок властно требовал пищи. В одном углу Ханафи наткнулся на котелок, снял крышку и понюхал, затем поглядел на холодную печурку, которая словно съежилась от бездействия… Сейчас он разожжет ее, как делает это каждый вечер, и будет долго ждать, пока разогреется пища… Он отбросил крышку котелка и пробормотал:
— Невкусно. Есть противно!
И принялся ругать старуху Умм Ибрагим, которая прислуживала ему за небольшую плату.
Ханафи снял свою форменную одежду, швырнул ее на стул, надел рубаху и бросился на постель… Он устало закрыл глаза, и сразу же на него нахлынули воспоминания. После смерти жены жизнь стала мучительной… Время от времени он вздыхал, но усталость взяла свое, и он перенесся в мир сновидений…
* * *
Ханафи проснулся, сел на край постели, потянулся и зевнул. На лице его появилась улыбка, сменившаяся веселым смехом… Он вспомнил только что виденный сладкий сон, и воображение его разыгралось.
Вскочив с постели, Ханафи заглянул в котелок. Казалось, прошло мгновение, а в печурке уже пылал огонь, и комната наполнилась запахом пищи. Поев, он долго вытирал усы, затем закурил, подошел к окну и, пуская дым колечками, стал смотреть на улицу… Взгляд его упал на противоположное окно. Ханафи вдруг представил себе, как молодая женщина, еще в ночной рубашке, прибирает комнату, как ставит на подоконник глиняный кувшин.
Ханафи отошел от окна, посмотрел на часы и стал поспешно одеваться.
У двери он столкнулся с Умм Ибрагим.
— Доброе утро, господин Ханафи, — поздоровалась старуха.
Он хмуро поглядел на нее:
— Дурное утро, Умм Ибрагим!
— Дурное? Спаси нас Аллах-хранитель!
— Конечно, дурное. Служба скверная и вообще все дрянь…
— Раньше я не слыхивала от тебя таких речей. Или случилось что?
— Ничего не случилось. На тебя сердит. Даже кувшин не можешь поставить на подоконник, чтобы вода остыла.
— А помнишь, как кувшин упал на голову эфенди? Так ведь с той поры ты сам запретил ставить его на подоконник.
