Однажды в дом имама явился молодой человек в феске и в пальто, с виду горожанин. Он тоже привел свою разведенную жену и хотел оставить ее у имама на несколько дней, чтобы она вновь стала дозволенной.

Шейх Наим сидел в тот час перед домом и болтал с женщинами, направлявшимися к каналу по воду. Молодой человек подошел, поцеловал руку шейха и сказал:

— Твой слуга Тихами, господин наш!

— Слушаю, эфенди, слушаю тебя. О чем просишь?

Тихами изложил шейху свою просьбу, и тот сразу же согласился.

Так Ситт аль-Кулль вошла в дом имама Наима, а ее бывший супруг вернулся в город ожидать положенного срока.

Ситт аль-Кулль была хороша собой, молода и кокетлива. Она провела в доме шейха несколько дней и заняла прочное место в его сердце. С каждым днем имам все сильнее привязывался к ней. Он даже перестал бывать в мечети, за исключением часов молитвы, стремясь как можно больше времени проводить с молодой женой. Каждое утро ходил он на рынок, покупал ей сласти и фрукты, приносил наряды и украшения, о чем, разумеется, заранее получал внушение от Аллаха. Шейх засыпал свою новую жену всем, чего она только желала. Ситт аль-Кулль видела, что он покорный муж, вроде дойной коровы, от которой можно получать блага без счета, — и дарила ему свою благосклонность. Каждый вечер она пела ему любовные песни, ударяя в бубен, или танцевала перед ним полуобнаженная, и ее ножные браслеты звенели соблазнительно и призывно. А он сидел, не отрывая от нее жадных глаз, и рот его раскрывался в чувственной улыбке, борода дрожала от волнения, а все тело раскачивалось из стороны в сторону в такт танцу. Когда же волнение его достигало предела, он поднимался, сбрасывал джуббу, разматывал чалму и, опоясавшись ею, сам начинал плясать, забывая в экстазе все на свете, кроме нее — кроме этой феи, похитившей его разум.

Тихами приехал в аль-Махарик и немедленно отправился в дом имама. При виде эфенди шейх помрачнел и велел ему прийти через несколько дней: женщина еще не пробыла здесь положенного срока. Тихами, недовольный, вернулся в город.

А на следующий день шейх Наим притворился, что болен и должен несколько дней отдохнуть. Он не пошел в мечеть — впервые с тех пор, как был избран имамом. Ни на минуту не расставался он со своей богиней, услаждая свой взор ее красотой и радуя сердце беседою с нею. Долго и страстно сжимал он ее в объятиях, словно желая своими сильными руками удержать ее, оградить от тех, кто хотел ее отнять; он покрывал ее руки горячими поцелуями, и слезы градом текли по его лицу.

А тайный голос шептал ему по ночам: «Не отпускай от себя Ситт аль-Кулль, о шейх Наим!.. Аллах даровал ее тебе, чтобы ты спас ее от когтей голодного льва. Она — супруга твоя, и ты — ее супруг!..»

Но Тихами явился снова и потребовал, чтобы имам исполнил обещание. Шейх очнулся от своих грез и резко заявил ему:

— Разве я не говорил тебе, чтобы ты не торопился?.. Аллах любит терпеливых, эфенди.

Но какого же терпения нужно еще имаму? Ведь со времени его женитьбы на Ситт аль-Кулль прошло уже более двух недель, а они договорились о нескольких днях! Тихами пришел в ярость, но был вынужден скрыть свои чувства. Он ушел, решив вернуться на будущей неделе.

Через неделю, в пятницу, соперники встретились на пороге мечети после молитвы, и шейх первый обратился к своему врагу:

— Ты опять пришел? Какая наглость!

Услышав эти слова, Тихами остолбенел от ужаса и некоторое время не мог вымолвить ни слова. Потом гнев обуял его, и, не в силах более сдерживаться, он закричал имаму:

— Это с чьей же стороны наглость? Я пришел требовать свою собственную жену! Я хочу, чтобы ты немедленно вернул ее мне!

Имам отступил на несколько шагов. Все с удивлением столпились вокруг них. И тут шейх почувствовал в себе невероятную силу. Он посмотрел на присутствующих; его широко раскрытые глаза излучали огонь, обжигавший сердце. Потом поднял голову, и лицо его запылало. Твердым взглядом, не отрываясь, смотрел он прямо на солнце и напрягал слух, стремясь уловить тайный голос, который взывал: «О Наим! Не упускай из рук Ситт аль-Кулль! Аллах даровал ее тебе, чтобы ты спас ее от когтей голодного льва!»

Наим встрепенулся — радостный, ликующий…

Поспешно вошел он в мечеть, поднялся на мимбар и закричал изо всех сил:

— О рабы Аллаха!.. О рабы Аллаха!

Люди потоком устремились в мечеть, окружили мимбар, жадно внимая зову имама, его прежнему громовому голосу. Воцарилась тишина. Содрогнулись покорные сердца феллахов.

— Верите вы в мое призвание или не верите? — завопил шейх.

И воскликнули все в один голос:

— Мы верим только тебе!.. Мы верим только тебе!..

— Господь мой, великий и славный, повелел мне спасти жену этого человека, охранить ее от зла! Разве я смею ослушаться повеления Аллаха?

— Нет!.. Нет!..

— Я посвятил себя благу верующих. Пусть я погибну, но не могу отступить от того, что возложено на меня Аллахом. Неужели вы не верите мне?

— Мы верим только тебе!

— Тогда прогоните этого наглеца! Прогоните злодея! Да постигнет его гнев Аллаха!

И не успел шейх кончить свою речь, как все бросились на Тихами, осыпая его пинками и ударами. Его выгнали далеко за пределы деревни и пригрозили убить, если он посмеет вернуться и оскорбить достоинство святого имама.

А шейх Наим вышел из мечети, гордо надувшись, словно индюк, и направился к дому, окруженный уважением своих верных последователей и сиянием славы.

Молодой феллах Абдассами сидел на камне у заброшенного амбара и смотрел на проселочную дорогу, которая пересекала земли Хасана-аги и шла дальше полями вплоть до железнодорожной станции. По обеим сторонам дороги тянулся ряд буковых деревьев с прямыми стволами.

Абдассами явно кого-то ожидал — он все время всматривался в мужчин с кетменями на плечах, женщин, плетущихся за своими ослами, мальчишек, гнавших скот.

Это был высокий, широкоплечий, мускулистый юноша с приятными чертами лица и чудесными карими глазами. В вырезе его безрукавки виднелась поросшая волосами грудь. Синяя галябия была туго перетянута в талии полотняным кушаком. Она была короче, чем обычно, и оставляла открытыми его колени и крепкие икры. Неожиданно Абдассами просиял, показав ровные белые зубы.

Он встал с камня и закричал:

— Сабиха, Сабиха! Эй, Сабиха!

Девушка обернулась. Она узнала Абдассами, устремившегося к ней навстречу. На губах Сабихи появилась улыбка, но она поспешила скрыть ее под черным покрывалом. Девушка шла за ослом, навьюченным двумя пустыми корзинами, и подгоняла его палкой. Поняв, чего от него хочет хозяйка, осел подпрыгивая побежал к дому.

Сабиха свернула с дороги на извилистую тропинку рядом с каналом, чтобы встретиться с Абдассами. Несмотря на природную сдержанность и умение владеть своими чувствами, она казалась взволнованной и упорно старалась закрыть покрывалом нижнюю часть лица.

Наконец они встретились и, не говоря ни слова, подошли к заброшенному амбару. За его стеной остановились. Абдассами смотрел на землю, раздумывая над тем, что сказать девушке. Лицо его стало печальным:

— Что-то не видно тебя у Хасана-аги. Не поладила с кем-нибудь? Или другая причина?

Покрывало упало с лица девушки, но она не подняла его, а молча стояла, машинально теребя платье.

Абдассами жадно смотрел на Сабиху. У нее были тонкие черты лица. Ясные красивые темные глаза, как бы подведенные сурьмой, казались грустными. Она была правдива, умна и умела быть твердой, если во что-нибудь верила. С Абдассами она познакомилась в доме Хасана-аги, у которого оба находились в услужении. Абдассами пользовался большим доверием хозяина. Молодые люди полюбили друг друга, и любовь их крепла, пока о ней не проведал кто-то из родственников девушки и не сообщил отцу. Но отец Сабихи не считал юношу достойным своей дочери. Он выбрал для нее сына старосты. В глазах феллахов староста был важным лицом, да и с богатством его следовало считаться. Отцу Сабихи льстило, что дочь его нравится сыну старосты и он не прочь на ней жениться.